Открытый научный семинар:Феномен человека в его эволюции и динамике. 2005-2011 - Сергей Хоружий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Единственное, что я могу сделать, это обратить внимание на то, что я сделал. А я задал
вопрос о том, кто я такой. И этим я уже ответил: человек существует через задавание
вопросов. Это вопрошающее существо. Не временно вопрошающее, а по сути своего бытия.
Вот тогда это действительно автохтонно и конститутивно.
Хайдеггер вводит свое понятие о человеке вот таким автохтонным образом. Он
начинает с вопроса о бытии, а затем спрашивает: с какой стати мы будем задавать этот
вопрос? Для картезианского человека здесь нет проблемы. Есть я, исследующий вещи, а есть
вещи, которые исследуются мной. И я буду задавать вопросы к ним. А для философа есть
6
вопрос. Если я спрашиваю о бытии, то у кого я спрашиваю? Хайдеггер обращает внимание
на то, что есть существо вроде меня, которое уже этим вопросом озадачено. Оно уже
существует как вопрос. Быть человеком — это значит быть озадаченным бытием самим по
себе. Вот это автохтонное определение. И поэтому совершенно очевидно, что то, что
Хайдеггер называет экзистенциальной аналитикой, есть фундамент всякой онтологии,
потому что вопрос о всякой онтологии есть фундамент этого способа бытия. Они взаимны,
они герменевтичны, как он выражается. Мы можем понять человека только как
вопрошающего о смысле бытия. Мы можем понять бытие только через то, как человек
существует в качестве такого вопрошающего. Вот это проект Хайдеггера. И я обращаю
внимание на него, потому что здесь демонстрируется, что значит автохтонность и
конститутивность. Это его внутренне определение, а не мои внешние заверения о нем.
Это то, о чем я хотел бы поговорить — о модели. Но это слово, как мне кажется,
совсем не применимо к человеку. Я хочу поговорить о человеке как о возможном ядре этой
эпистемы. И это я имею в виду, когда говорю, что философия отродясь была
антропологически центрирована. Философия не есть некоторая наука-эпистема о человеке.
Философия прежде всего возражает против такого видения человеческого разумного
поведения. Утверждение о том, что мы должны разработать правильные теории и
инструменты, а потом работать, не принадлежит философии. Так поступает прагматически
ориентированная наука. Философия совершенно иначе ориентируется по отношению к
человеку. В философии человек совершенно иначе ориентируется относительно себя и
относительно всего сущего. Когда я определил тему своего доклада «Философия как
антропология», разумеется, я понимал, что я эту философию специальным образом
центрирую. Я задаю вопрос к ней, как в философии тема человека каждый раз ставится и
определяется. Я отвечаю на этот вопрос так, разумеется, со ссылкой на Хайдеггера: всю
европейскую философию можно понять как антропологию. Разумеется, не как теорию о
человеке, а как вот эту историю человеческой озадаченности человека о самом себе и мире.
Философия понимает человека как фундаментально озадаченное существо,
вопрошающее и мыслящее. Это первый подход к тому, что такое в философии понятие
мышления. Это именно человеческая онтологическая озадаченность. Ответ на вопрос «как
возможен человек?» состоит в следующем: бытие может быть озадаченным самим собой. В
центр философии человека поставил Хайдеггер, а вовсе не Фуко или кто-то еще. Это он
повернул нашу философскую метафизическую мысль к человеку и повернул не просто как к
некоторому сектору реальности, который нас заботит только потому, что мы к нему
принадлежим. А повернул в смысле первой философии. Человек стоит в центре первой
философии. Для того, чтобы ответить на вопрос «что такое бытие?», мы должны обратить
внимание, как присутствует в бытии такое сущее как человек. Только в его присутствии мир
возникает как мир. И только в присутствии человека возникает онтологический вопрос о
бытии. Хайдеггер нам объяснил, что для того, чтобы этот вопрос всерьез поставить, нужно
произвести то, что он назвал деструкцией всей предшествующей онтологии. Он ввел всю
предшествующую онтологию в необходимый органон нашего философского мышления о
человеке. Без всей европейской философии никакого грамотного вопроса о человеке здесь и
сейчас поставить нельзя. Сказать, что до сих пор люди путались в потемках, а теперь мы
вышли к свету, это значит не уметь поставить вопрос о человеке. А суметь поставить, это
значит подвергнуть всю предшествующую онтологию определенной деструкции.
Деструкция не значит разрушение. Это значит развинчивание и обнаружение
подпочвы. В частности, и тут я соглашаюсь с критикой Сергея Хоружего и многих других,
человеческое присутствие оставалось как правило под почвой метафизической картины
мира. Метафизическая картина мира скрывала человека. Хотя в подпочве всякой метафизики
лежит этот основной вопрос, который называется «человек». Только философия, взятая в
своей полноте, может составить органон глубокого понимания человека. Ответ на этот
вопрос очень прост: философия антропологична, потому что человек философичен. «Что
7
значит быть, а не каково это бытие». Это фраза из Хайдеггера. Вы можете заранее
предположить, что все, что я говорю о греческой и новоевропейской философии, заранее
поставлено в контекст хайдеггеровской деструкции первой метафизики и философии. «Мы
философствуем не временами, но постоянно и необходимо, поскольку мы существуем как
человеки. Присутствовать в качестве человека, значит философствовать. Животное не может
философствовать. Бог не нуждается в философствовании. Философствующий Бог не был бы
Богом вообще, потому что существо философии в том, что она есть конечная возможность
конечного человека. Это бодрствование конечного существа, бодрствование, внимание
которого обращено на смысл самого бытия со всем, что может быть в этом бытии», — это
слова Хайдеггера.
Человек философичен по меньшей мере в двух смыслах. Один я уже назвал — это то,
что человек задает вопрос о том, что он такое и отвечает себе, что он существо, задающее
вопросы. И всякий ответ предполагает, что вопрос никуда не делся. Вопрос первичнее
ответа. Восстановление этого вопроса и есть дело философии. И второе, немного более
трудно объяснимое. Поскольку душа человека есть некоторым образом все, как говорит
Аристотель, человек внутренне отнесен ко всему. Это и называется для философии
разомкнутостью человека. Это термин Хайдеггера. В философии эта разомкнутость
называется мышлением. Человек здесь — это отступание и отстранение о того, во что ты
вписан со всеми своими потрохами. Возможность отступить от этого в вопросе о нем и
значит в философии о, что называется мышлением. Процитирую еще одну фразу Хайдеггера:
«Только потому, что в основании человеческого бытия приоткрывается ничто, отчуждающая
странность сущего способна захватить нас в полной мере. Только когда нас теснит
отчуждающая странность сущего, оно пробуждает нас и вызывает удивление. Только на
основании удивления т. е. открытости ничто возникает вопрос «почему?» Только благодаря
возможности этого «почему?» мы способны спрашивать целенаправленным образом об
основаниях и обосновывать. Только благодаря нашей способности спрашивать и
обосновывать для нашей экзистенции становится доступной судьба исследователя». И
внутри этой исследовательской судьбы мы можем конструировать разные модели.
Итак, человек разомкнут относительно себя и относительно мира. В основании
человеческого бытия лежит вопрос. Это фундаментальное вопрошание и есть
философствование или мышление. То, куда отступает человек в целом — это и есть
мышление для Хайдеггера, которое вслед за ним по отношению ко всему целому можно
назвать «ничем». Мышление для философии есть возможность отступления в это «ничто».
Философское определение человека — человек есть существо, онтологически озадаченное.
Если это определение выставить, то мы видим, каким образом с таким определением
человека связано то, что он способен образовать некую эпистему масштаба первой
философии. Поскольку там, где определяется смысл бытия, там определяется и смысл
разделенности этого бытия на разные сферы реальности. Там определяется и такая сфера,
которая называется человеком только уже онтически, а не онтологически. И смесь
онтического и онтологического — типичная смесь для разного рода антропологий в узком