Волк среди волков - Ханс Фаллада

У края дороги — мокрая от дождя скамья. На скамье сидит, скрючившись, ротмистр фон Праквиц. Да, он сидит здесь, но он спит, его голова низко свешивается на грудь, его сон — беспамятство пьяного, храпящего человека. Время от времени, когда дыхание становится слишком трудным, его голова дергается, поднимается, но снова медленно, толчками опускается на плечо и с плеча на грудь…

Жалкое зрелище, постыдное зрелище являет собой господин фон Праквиц, оба наблюдателя с минуту стоят тихо, без слов. Не случайно попал ротмистр в этот одинокий уголок, разыскивая свой автомобиль, — его сюда затащили, его здесь ограбили!

— Точно коршуны! — в бешенстве восклицает толстяк. — Эта сволочь всегда чует добычу еще быстрее, чем мы.

И он бросает подозрительный взгляд на верхушку вала.

Но ни один сучок не треснул в кустах. Ни один камешек, задетый проворной ногой, не упал вдоль склона. Они давно улепетнули со своей добычей, эти коршуны. Ограбленный, раздетый до белья, комически жалкая фигура, ротмистр Иоахим фон Праквиц-Нейлоэ спит под моросящим дождем сном пьяного. Слишком слабый, слишком слабый человек: о препятствия, о преграды, которые закаляют силу крепкого, он разбивается, он ищет убежища в нирване, в грязном оглушающем хмеле, но каково будет пробуждение?

— Вы хотели побеседовать с этим господином? — еще раз насмешливо спрашивает лейтенант. И в душе ликует: „Желания умирающего сбываются! Как же ты-то будешь обесчещена, если уже твой отец вот до чего докатился“.

— Ну и свинство! — злится толстяк, не спуская глаз с лейтенанта.

Он попал в положение того лодочника, которому надо перевезти волка, козу и кочан капусты — а у него в маленьком челноке есть место только для одного из трех. Он может следить за лейтенантом или оказать помощь ротмистру, то и другое вряд ли совместимо.

— Черт с ним, с господином фон Праквицем, пусть себе сидит, — злобно советует ему лейтенант. — Никто ведь не видел, что мы нашли его здесь, а я, — мне поневоле придется держать язык за зубами.

Толстяк не отвечает, он стоит в раздумье.

— Лейтенант! — говорит он решительно. — Встряхнитесь! Скажите, кто разболтал про склад оружия, — и убирайтесь на все четыре стороны!

Лейтенант колеблется.

— Это касается только меня. Я не хочу, чтобы кто-нибудь другой совал нос в это дело. Но я даю вам святое, честное слово, что все это была пустая бабья болтовня, не злая воля…

Толстяк стоит в раздумье.

— Я должен знать имена, — говорит он. — Это ведь не только фройляйн фон Праквиц.

— Это не фройляйн фон Праквиц, — поспешно отзывается лейтенант.

Вдруг ужасный удар под ложечку сбивает его с ног. Толстяк обрушился на него, точно внезапно сорвавшаяся буря. Под этим градом ударов нечего и думать об отпоре. Лейтенант растянулся на земле, прежде чем успел прийти в себя. Толстяк сует руку в его карман и вынимает револьвер.

— Без предохранителя, в кармане — ну и сволочь! — разражается он бранью. — Так-то, мальчик, теперь делай без оружия то, чего тебе не миновать! Но я вернусь к тебе раньше, чем ты думаешь.

Лейтенант лежит на земле, он не в состоянии ответить. Болит все тело, но еще больнее ему от злобы и отчаяния. Этот безжалостный, жестокий великан — он уже у скамьи, он поднял ротмистра на руки.

„Надо встать! Надо идти…“ — думает лейтенант.

Пробегая мимо, толстяк еще угощает его напоследок страшным пинком в бок, лейтенанту чудится, будто, убегая, он смеется, хихикает… „Хочет так меня изувечить, чтобы я не мог удрать!“ — соображает лейтенант.

Он лежит, он ждет, когда к нему вернутся силы, ждет глотка воздуха, благословенной минуты решения.

„Это мой последний шанс, — думает он. — Надо бежать в Черный лог, в Черный лог. Но у меня нет оружия — никто из офицеров не даст мне оружия. Они уже знают обо всем… Ах, надо бежать…“

Шатаясь, подымается он, дважды в этот день его свалили наземь, второе падение было ужаснее первого.

„Нельзя так плестись, надо идти быстро, надо бежать“, — шепчет он, останавливаясь и хватаясь за дерево. Все лицо его горит, ему кажется, что оно превратилось в кусок окровавленного, ободранного мяса. „Ведь нельзя же так в город, у меня, должно быть, ужасный вид, он меня изувечил, этот подлец, эта свинья! Как раз этого он и добивался!“ Лейтенант почти плачет от жалости к себе. Почти плачет, потому что плакать — малодушно. Он стонет: „О боже мой, о боже! Я с радостью умер бы. Почему мне не дают спокойно умереть? Неужели никто в мире не поможет мне?“

Через минуту он заметил, что снова шагает. Он уже вышел из крепостного района, он на городских улицах.

„Но надо же идти быстрее, быстрее, — думает в нем кто-то. — Он меня непременно накроет, не здесь, так в гостинице. Да, смотри, чучело, вот как выглядит тот, кто ими заклеймен“.

И громко, вызывающе, точно в пьяном задоре, он выкрикивает:

— Смотри, чучело!

— Здравствуйте, господин лейтенант, — сказал ему вежливый, очень вежливый голос. — Господин лейтенант, верно, уже не помнит меня?

Сквозь туман оглушающей боли лейтенант попытался узнать это лицо. В его постыдной униженности этот вежливый, холодный, бесстрастный голос приятно взволновал его. Ему казалось, что уже целую вечность ни один человек не говорил с ним так.

— Редер, — подсказал ему тот. — Меня зовут Губерт Редер. Я был лакеем в Нейлоэ — не у тайного советника, у молодых, у ротмистра…

— А, вы тот, — чуть ли не обрадовался лейтенант, — тот самый… Когда я хотел влезть на каштан, вы отказались помочь мне. Да, помню…

— Но теперь я охотно помог бы вам, господин лейтенант. Как сказано, я больше не служу в Нейлоэ. Похоже, что вы, господин лейтенант, нуждаетесь в помощи…

— Да, — пробормотал лейтенант, — я упал. — Подумав, он поправился: — На меня напали.

— Не могу ли я чем-нибудь услужить вам, господин лейтенант?

— Убирайтесь, не приставайте ко мне! — вдруг крикнул лейтенант. Провалитесь вы вместе с вашим Нейлоэ, все вы приносите мне несчастье!

И он прибавил шагу, чтобы избавиться от спутника.

— Но, господин лейтенант! — произнес бесстрастный голос рядом с ним. Ведь я же не из Нейлоэ. И, как сказано, я больше там не служу, короче говоря, меня прогнали…

Лейтенант вдруг остановился.

— Кто вас прогнал? — спросил он.

— Господин ротмистр, — ответил тот. — Господин ротмистр меня нанял, и господин ротмистр меня прогнал, — никто другой и права не имеет по закону.

Он говорит это с каким-то глупым удовлетворением.

Лейтенант пытается узнать лицо своего спутника, ему вспомнилось, что говорила о нем Виолета. „Это напыщенный дурак“, — сказала она.

— За что вас выгнали? — снова спрашивает лейтенант.

— Так пожелала фройляйн Виолета, — коротко сообщает лакей. — Я с самого начала был ей не по душе. Бывают такие антипатии — я читал об этом в одной книге, по-ученому это называется идио-син-кразия!

У лейтенанта проносится все та же мысль: „желания умирающих сбываются“. Ему хотелось бы воспользоваться этой так кстати пришедшей помощью. Но какой-то внутренний голос предостерегает: уж слишком кстати явилась эта помощь. В нем пробуждается подозрение.

— Послушайте, приятель, — говорит он лакею. — Идите поскорее в „Золотой шлем“, с ротмистром случилась беда. Там вас примут как спасителя — снова возьмут на службу, да еще удвоят вам жалованье!

Редер впервые поднимает на лейтенанта мутные, белесые рыбьи глаза.

— Нет, — заявляет лакей, отрицательно качая головой. — Простите, господин лейтенант, но мы еще на курсах лакеев усвоили, что никогда нельзя возвращаться на место, с которого ты ушел. Доказано на практике, что в этом нет смысла.

Лейтенант совершенно обессилел.

— Тогда убирайтесь к черту, — говорит он устало. — Мне лакей не нужен, я не могу платить лакею, оставьте же меня в покое!

Он идет дальше. Он снова вспоминает о толстом сыщике. Столько потеряно здесь времени, а у него так мало его осталось — и до гостиницы еще так далеко.

— Чего вы еще хотите?.. — с досадой кричит он своему безмолвному провожатому.

— Я хотел бы помочь вам, господин лейтенант, — звучит бесстрастный ответ. — Вы нуждаетесь в помощи.

— Нет! — кричит лейтенант.

— Если господин лейтенант разрешит, — шепчет упрямый голос, — у меня тут вблизи нанята маленькая комната, господин лейтенант мог бы там спокойно умыться, а я тем временем почистил бы платье господина лейтенанта…

— Плевать мне на платье! — раздраженно говорит лейтенант.

— Да, конечно, господин лейтенант! Вам, может быть, приятно было бы выпить стакан крепкого кофе с коньяком. — И чуть-чуть фамильярным тоном: Как я понимаю, вам сегодня еще понадобятся силы.

— Что вы такое понимаете, вы, осел! — запальчиво отвечает лейтенант. Что вы знаете о моих силах!