Миры Роберта Хайнлайна. Книга 17 - Роберт Хайнлайн

— Все равно следовало отшлепать.

— Поздно, отец, поездка окончилась. Там мы встретили кое-кого из прихода. Лоретту и Клайда Симпсонов.

— Эту старую ведьму? Ну теперь она станет сплетничать о тебе, Морин.

— Едва ли. Мы с ней хорошо поболтали, пока Вуди ездил на маленьком поезде. А ты не забыл, что сержант Бронсон — сын твоей старшей сестры.

Айра Джонсон поднял брови и усмехнулся.

— Вот бы покойная Саманта удивилась. Тед, моя старшая сестра упала с лошади, когда ей было восемьдесят пять лет. Она помучилась немного, потом повернулась к стене и отказалась есть. Действительно, я вспомнил. Тед, это лучше, чем во всем винить брата-кобеля, и еще труднее проверить; Саманта жила в Иллинойсе, уходила троих мужей, и один из них вполне мог именоваться Бронсоном. Кто его знает. Ты не возражаешь? Ну и семейка тебе попалась.

— Я не возражаю. И мне приятно считать вашу семью своей.

— И нам приятно, сынок. Морин, наша юная леди уже явилась домой?

— Как раз перед твоим приходом, отец. Сейчас они на кухне. Нэнси сказала, что Джонатану необходимо съесть сандвич, но я думаю, что от кухни следует держаться подальше, и если тебе что-нибудь нужно, скажи — я принесу. Нужно только топать погромче, чтобы Нэнси успела спрыгнуть с его колен. Теодор, Нэнси помолвлена; мы просто еще официально не объявили об этом. Я считаю, что будет лучше, если они поженятся прямо сейчас, чтобы Джонатан отправился в армию сразу же после свадьбы. А как вы считаете?

— Едва ли мне позволено иметь мнение в данном вопросе, миссис Смит. Надеюсь, они будут счастливы.

— Возможно, так и будет, — сказал мистер Джонсон. — Он отличный парень. Я хотел взять его к себе, в седьмой, но он решил дождаться своего дня рождения и записаться прямо в армию, хотя до призыва ему еще три года. Вот это парень. Он мне нравится. Тед, когда пойдешь к себе, иди вон там, мимо кухни.

Через несколько минут молодые люди вышли из кухни и не садясь поздоровались с дедом. Потом Нэнси попрощалась на крыльце со своим нареченным, вернулась в гостиную и села за стол.

Мистер Джонсон подавил зевок.

— Пора зарываться в стог. И тебе тоже, Тед, если ты умный. Выспаться тебе не дадут: слишком шумно, особенно там, где находится твоя комната.

— Я послежу, чтобы малыши вели себя потише, дедуля, — быстро сказала Нэнси. — Пусть дядя Тед выспится.

Лазарус встал.

— Спасибо, Нэнси. В поезде мне почти не пришлось поспать, так что пойду-ка я в постель. Можешь не соблюдать утром тишину. Я все равно встану рано. Привычка.

Поднялась и миссис Смит.

— Всем спать.

Прощаясь, мистер Джонсон пожал руку гостю. Миссис Смит символически «клюнула» Лазаруса в щеку, как в тот раз, когда он впервые переступил порог этого дома, поблагодарила его за приятный вечер и посоветовала все-таки не вскакивать спозаранку. Взрослые пошли вверх по лестнице. Нэнси отстала от них и тоже поцеловала Лазаруса на прощание.

Лазарус отправился в свою комнату. Там он открыл саквояж, вынул маленький сверток и пошел с ним в ванную, где тщательно заперся на задвижку.

Это была маленькая плоская коробочка, в которой лежали подвязки; он осторожно открыл ее.

Ах, эти подвязки! Старые, как она и обещала, выцветшие и… О да! Они пахли неповторимым ароматом ее тела. Как долго продержится этот запах? Удастся ли дома его усилить, зафиксировать и исследовать? Вероятно. Ведь с помощью компьютера опытный специалист сумеет отделить запахи сатина и каучука и усилить аромат ее кожи. Однако ради такой квалифицированной помощи придется отправиться на Секундус — но результат будет стоить затраченного труда! А теперь посмотрим эти «неприличные» фразы… Одна гласила: «Открыто всю ночь, желающего просят звонить»; на другой было написано: «Приветствую вас. Входите и разжигайте огонь». Милая моя, разве это неприлично? Под подвязками лежал конверт. Лазарус отложил подвязки и открыл конверт. В нем оказалась простая фотокарточка с подписью: «Лучшей у меня нет, любимый. М.»

Это была любительская фотография, на редкость качественная для нынешнего «здесь и сейчас». На фоне густых кустов, освещенная яркими солнечными лучами, стояла Морин в изящной позе и улыбалась прямо в камеру. Она была одета… как на французской открытке. Лазарус ощутил прилив страсти. Щедрая, доверчивая моя, наверняка это не единственный экземпляр. Конечно, Брайан носит с собой такой же. Этот снимок ты хранила у себя в спальне. Без корсета твоя грудь кажется меньше, к тому же она совсем не обвисла. Очаровательная грудь. Не сомневаюсь, что именно поэтому ты так радостно смеешься. Спасибо тебе, спасибо!

К фотографии была приложена небольшая плоская упаковочка из той же волокнистой бумаги. Лазарус осторожно открыл ее: там оказалась густая прядь рыжих вьющихся волос, перевязанная зеленой ленточкой.

Лазарус посмотрел на нее. Морин, возлюбленная моя, этот дар самый драгоценный из всех — однако, надеюсь, что ты срезала его осторожно и Брайан ничего не заметит.

Он вновь пересмотрел подарки, уложил все как было и убрал коробочку на самое дно саквояжа, закрыл его, выключил воду, разделся и залез в ванну.

Однако в теплой воде его не разморило. Он долго лежал потом в постели, вспоминая прошедшие часы.

Ему казалось, что он понял Морин: ей нравилось быть такой, какая она есть. Она любит себя, думал Лазарус, а любить себя необходимо, иначе невозможно любить других. Она не испытывала чувства вины, потому что никогда не делала ничего такого, отчего могла чувствовать себя виноватой. Она не лгала себе и сама себя судила, не считаясь с чужим мнением. Да, себе она не лгала — но без колебаний обманывала других, если считала, что так будет лучше. Она не желала подчиняться правилам, которые не сама придумала.

Лазарус понимал ее. Он сам так поступал. Теперь понятно, от кого он унаследовал такую привычку. От Морин — и от дедуси. И от папули тоже. Он чувствовал себя счастливым, несмотря на напряжение чресел. Или благодаря ему, поправился он; ощущение было все же приятным.

Внезапно ручка двери повернулась. Лазарус мгновенно вскочил с кровати и замер. Дверь открылась — и Морин, теплая, благоухающая, очутилась в его объятиях. Потом она на миг отстранилась, сбросила на пол одежду и снова прижалась к нему, жадно ища его губы.

— Как ты осмелилась? — хрипло прошептал Лазарус.

Она тихо ответила;

— Я поняла, что не могу иначе. Здесь я рискую гораздо меньше, чем под каштаном. Когда у нас кто-нибудь гостит, дети никогда не спускаются ночью вниз. Возможно, отец что-то подозревает, но именно поэтому никогда не станет проверять. Не беспокойся, дорогой. Возьми меня. Немедленно.