Мауи и Пеле держащие мир - Александр Розов

— В 85 раз меньше, — слегка обиженно поправила Сим, — и дело не в том, сколько там вообще площади, а в том, сколько я застолбила.

— И сколько же? — спросил капрал Семен Фишман.

— Вот, этот сектор, заштрихованный синим, — сказала Сим, переключив картинку на экране.

— Ну, неслабо!.. — воскликнул капрал, глядя на заштрихованный участок, — …Но я не понял, тут написано, что Ниуэ новозеландский остров, а не меганезийский.

— Так! — Сим Ашкенази хлопнула в ладоши, — Я объясняю суть дела. Никакой Меганезии, если посмотреть с позиции ООН, вообще нет. Но мы вот что клали на позицию ООН.

Выразительно ударив ребром ладони левой руки по сгибу локтя правой, Сим выразила общее отношение Меганезии к позициям ООН, и продолжила:

— Остров Ниуэ 16 ноября прошлого года хапнули батаки. Это типа палестинцев.

— Вот, бля… — расстроился рядовой Максим Коган, — …И здесь тоже права человека.

— Нет, — Сим покрутила головой, — права человека в Меганезии отменены Великой Хартией.

— Что, вообще все права человека отменены? — забеспокоился сержант Бениамин Сойкин.

— Просто, — пояснила Сим, — тут права другие. Это несложно, вы по ходу дела разберетесь.

— Так, что делать с этими батаками-палестинцами? — спросил Коган.

— Зачистить их на хер, если они сами не уедут! — сказала она, — Им дали полста часов и точка.

Вся дюжина мигрантов из Израиля (а ранее — из Бобруйска) одобрительно заворчала. А после короткой паузы, капрал Анка Гурович задумчиво спросила:

— После зачистки батаков, это таки будет меганезийская земля, или обратно новозеландская?

— Типа, — сказала Сим, — это будет такой остров в свободной ассоциации с Меганезией и Новой Зеландией. Короче, это детали. Главное: мы все, как бы, фермеры-туземцы Ниуэ. Мы устроим партизанскую войну против батакских оккупантов, и заберем свою землю в обратный зад.

— Это каким же каком мы туземцы-фермеры Ниуэ? — удивился рядовой Осип Малкин.

— Ося, — строго сказал сержант (он же главбух) Сойкин, — ты забыл, как мы перед проверкой по налогам писали накладные задним числом? Вот и тут кто надо, где надо напишет, что надо.

— Но, Беня, это же две большие разницы! — возразил Малкин, — Одно дело, картошка на складе. Картошка не умеет говорить, и она не скажет, когда и где родилась, хоть ты ее режь заживо.

— Да! — поддержал его рядовой Геннадий Резник, — Человек, он же говорящий! Кто из нас знает ниуйский язык? Я вот не знаю. И какой я после этого туземец Ниуэ?

— Гена, ты и иврит не знаешь, — съязвил рядовой Игорь Эскинд, — я же за тебя всегда все формы заполнял. И какой ты после этого еврей?

— Теперь уже точно никакой, — проворчал Резник, — ладно, если Даня решит, то я согласен. Буду туземцем Ниуэ. Какая мне, на хрен, разница, если разобраться? Даня, ну скажи что-нибудь!

Лейтенант Даниил Голдман задумчиво почесал в затылке.

— Сим, а сколько там этих палестинцев… В смысле, батаков.

— Около восьми тысяч.

— Черт! До хрена! А кто еще участвует в нашем деле? Ну, в ниуйских партизанах?

— Во-первых, я, — ответила Сим.

— Ты? — удивился лейтенант.

— Ага! Я буду транспортником и менеджером по сбыту продукции, если никто не против.

— Никто не против, — сказал Голдман, окинув взглядом свою команду, — а кто кроме тебя?

— Еще семь мертвых военных моряков США, взвод эмо из стран восточной Азии, усиленный проводниками-канаками, и несколько звезд запрещенной науки.

— Сим, ты будешь смеяться, но я ни хрена не понял, про кого ты сейчас сказала.

— Это не важно, — она махнула рукой, — вот, прилетим на Факаофо — Токелау, и познакомимся.

*46. Приключения фактов, несвоевременных для публикации

Ночь сменилась серыми предрассветными сумерками, и тот, кто осматривал бы окрестности курортного острова Сентоса с высоты птичьего полета, мог бы обратить внимание на эту 50-футовую моторную яхту, по форме напоминающую старый утюг. Вообще-то, исходно яхта выглядела гораздо презентабельнее утюга, но ударная волна выбила стекла, а осевшая сажа перекрасила нарядный белый корпус в серо-черный цвет. Ходовые качества яхты от этого не пострадали, и ночью она спокойно вышла из парковочной бухты на юго-востоке Сентосы.

Бригадный генерал Леметри, устроившийся в широком кресле рулевого, улыбнулся в сторону скорого восхода солнца, и хлопнул по плечу подполковника Томпсона.

— Мы с тобой хорошо сработали, дружище Томас: мы выжили в этой заднице и спасли пятерых гражданских, включая двух детей.

— Если честно, Сезар, то я бы сказал: четырех гражданских. По-моему, жизни Хамфри Чекселла ничего не угрожало.

— Еще как угрожало, — возразил Леметри, — я видел немало таких тряпичных субъектов, и точно говорю тебе: он бы не увидел этого рассвета. Он бы просто умер от страха.

— Сезар, ты серьезно?

— Да, абсолютно серьезно. Одиночество и страх добили бы его. Помнишь, как он лежал в позе эмбриона, когда мы его нашли в мастер-каюте? Он бы так и сдох на этом шикарном диване.

— Может ты и прав в принципе, — сказал американский подполковник, — но ты зря относишься к бедняге Хамфри с таким пренебрежением. Он человек искусства, и нельзя предъявлять к нему стандарты, по которым ты привык оценивать людей военной профессии.

— Какой он человек искусства? Побойся бога, Томас! Это просто фотограф, который выбился в модный ряд, потому что снимал все политкорректно, и лизал задницы влиятельным ублюдкам. Можешь считать меня грубым солдафоном, но за фото-сессию на конкурсе «мисс Вселенная» в Бахрейне его надо было просто застрелить. Хотя нет. Пуля слишком почетна для него. Всю эту сволочь, включая оргкомитет, модных репортеров и фотографов, надо было утопить в бочке с нефтью. Это было бы справедливо с учетом источника взяток и подарков, полученных ими.

— Сезар, они просто делали свою работу. Это их хлеб.

Французский генерал недоуменно посмотрел на американца, и через секунду заржал.

— Томас! Ты юморист! «Это их хлеб»! Блестяще! Слушай, ты уверен, что яхта за миллион евро должна проходить по разряду хлеба и других товаров первой необходимости?

— Ладно, — Томпсон вздохнул, — пусть я неточно выразился. Просто я имел в виду, что Хамфри занимается своим бизнесом, старается получить за это побольше денег, и никому не вредит.

— Не вредит? Черт возьми, дружище, он мне навредил. Он причинил мне моральный вред, как выражаются адвокаты. Когда я включил по TV тот конкурс, и увидел, как на подиум выходят девчонки в балахонах и в мешках на голове, причем не только эти арабские верблюдицы, но и девчонки из Европы и из Южной Америки, у меня сердце чуть не лопнуло. Говори что хочешь, Томас, но этот Хамфри Чекселл — продажная шкура.

— Слушай Сезар, ну неудобно же. Мы пользуемся его яхтой, и поливаем его помоями.

— Ерунда, Томас, он не слышит. Он вообще проспится только к полудню. Ты видел, сколько он вылакал виски от счастья, что пришли решительные люди, которые смогут вывести это грязное уродливое корыто из бухты, в которой плавают трупы, как шпроты в банке с маслом.

— У тебя чертовски поэтичные сравнения, Сезар.

— Да. Каждый француз вообще-то поэт, просто не всем выпадает шанс это реализовать.

Послышался острожный стук в дверь.

— Войдите, открыто, — откликнулся Леметри.

— Я принесла вам кофе, — сообщила камбоджийка Чау Пуэр, входя в рубку с подносом в руках. Посреди подноса красовался пузатый кофейник и сахарница, а по бокам — две чашки.

— Вот здорово! — обрадовался француз, — Только чашек явно мало. Ты что, не пьешь кофе?

— Само получилось, — ответила она, — я же работаю официанткой. Привычка не считать себя.

— Пуэр, — сказал Томпсон, — давай-ка садись здесь за столик, а я принесу еще одну чашку.

— Но, я и сама могу принести.

— Нет, — возразил он, — лучше это сделаю я, и заодно принесу…

— …Текилу, крекеры и банку лососевой икры, — договорил Леметри, — если тебе не трудно.

— Не трудно. А ты уверен, что лососевая икра хорошо пойдет к текиле?

— Абсолютно уверен. Еще ты можешь захватить три сигары, там в коробке из черного дерева.

— Никаких проблем, — сказал Томпсон и пошел в кают-компанию, где был неплохой бар.

Пока он искал все запрошенное, яхта двинулась. Это не удивило Томпсона. Они собирались с рассветом пойти к уцелевшей восточной части Сингапура. Но когда подполковник вернулся на мостик, то увидел по рулетке компаса, что курс не ост-норд-ост, а на ост-зюйд-ост.

— Куда мы идем Сезар?

— На индонезийскую строну пролива, — сказал Леметри, — на остров Бинтан. Там аэродром, там неплохие отели, там можно привести себя в порядок, отдохнуть, и улететь с пересадкой через Тембилан. А на сингапурской стороне сейчас такое дерьмо, что детям не надо это видеть.