Чужбина с ангельским ликом - Лариса Кольцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ловушка для мечты
Чапос всё понял и вскоре принёс ему адрес Нэи, сообщив, что она покинула кормящее её место, став тою, кто уже завтра будет чуть ли не бродягой. Никому ненужная и доедающая последние крошки своих запасов. Хозяйка, которую она оскорбила, хотела её наказать для примера другим, но Чапос припугнул ту дрянь, и она ничего Нэе уже не сделает.
Встретиться с ней можно было хоть завтра, а Рудольф в странной нерешительности тянул и тянул. Это вовсе не было легко. Но вот всё решил случай. Она тоже оказалась в том месте, которое тролли называли Творческим Центром, каким-то образом внедрившись в местную экспозицию с картинами несчастливца брата.
Ему захотелось обнять её, прижать, как он сделал бы, окажись тут Гелия. Накрывшую океанической волной радость, если не счастье, он спрятал за игровой маской отчуждения, наблюдая её растерянность и ответное точно такое же чувство от внезапной встречи, зримо пошатнувшее её. Он с трудом удержался от того, чтобы кинуться к ней и придержать, но сделал вид, что не узнал. Мало ли бродит вокруг дамочек, нетвёрдо держащихся на своих ногах? Она сразу, что он и увидел, попала в его долго пустующий сачок, нимфалида — диковинка, как и была в своём воздушном синем платьице. Будущее, казавшееся непроглядно-серым, вдруг заиграло ярким светом, потому что теперь в нём будет она, и ей уже некуда бежать. Её загадочный старик погиб.
Он наблюдал, как она скользила по гладкому полу, вызывая глубинно-щемящее чувство от невозможного, но явившего себя соответствия с прошлым, утонувшим в безднах Галактики, с девушкой его земной молодости. Она также стучала туфельками, бегая то к своим друзьям, то ещё куда-то. Её замечали, а голодранцы-художники, тощие и разные, но одинаково тут важничающие, ведь там была их выставка, её прямо таки обхаживали со всех сторон, обнюхивали и радовались её присутствию рядом.
Он стоял за колонной и уже знал, что она будет принадлежать только ему. Он изображал стылое равнодушие лишь для того, чтобы она почувствовала свою вину за долгие девять лет отсутствия, когда была так нужна. Никакого равнодушия не было и в помине, а только предвкушение возврата утраченного. И она ответно хотела того же. Он видел в её зовущих прежних глазах то, что любовь не пропала, не растворилась во времени. Они говорили без слов, её небесно-синие глаза. Земные глаза.
«Ты всё же будешь частью моей коллекции», — так он думал, — «а для того, чтобы ты прочувствовала свою вину, я заставлю тебя немножко пострадать. Потом прощу. И буду сдувать пылинки с твоих крыльев. Твоя же доброта всё простит мне. Кто-то же и должен ответить за всё то, что произошло».
Какова была техника братца — мечтателя, понять было непросто, но показалось, что Гелия усмехалась зрителю в лицо, несмотря на свою плоскую неподвижность. Райские же города не казались плоскими. Они парили и выплывали из двухмерного изображения, что и навело на мысль сделать по их подобию уже голографические изображения для холла «ЗОНТа». И, радуясь, он всё равно готовил ей свою месть. Быть всепрощающим он не умел.
В тот день, когда она, радужная щебетунья, смешная как дитя, носилась у нелепого и вечно пустующего кристалла, изобретения неведомого творца, над чем насмешничали у них в «ЗОНТе», хотя строительные технологии были задействованы и не местные, он сразу же отмёл свою задумку о мести. Нелепый и недавно ещё заброшенный, казалось, навсегда омертвелый, архитектурный шедевр — кристалл вдруг обрёл смысл и живую, такую же мерцающую душу.
У них в подземном городе кристалл на трехступенчатом постаменте прозвали в насмешку «Храмом Венеры», предлагая также в шутку создать там филиал храма Надмирного Света. Но были возражения местных, воспринявших шутку всерьёз, что Храм Надмирного Света может быть только небесно-зелёным и круглым в основании. Шутка попала в цель, став пророческой. Кристалл заселили очаровательные юные девушки с их мало от них и отличимой хозяйкой, став действительно своеобразным храмом красоты и любви. Там вечно что-то происходило, то смеялось, то ругалось, пело и тренькало звонкими жизнерадостными голосами. Кристалл стал точкой притяжения в месте настолько, казалось, далёком от подобной мишуры. Местные мужи, напускающие на себя вид мудрецов, как и все прочие сапиенсы тайно мечтали о сексуальной гармоничной наполненности. Мечтали о дополнении к своему существованию в виде девушек хотя и неучёных, но привлекательных, звонкоголосых, ставших неожиданным украшением их внешне обустроенного, красивого, успевшего очерстветь внутренне мирка. Слишком упорядоченного, слишком скучного, слишком дисциплинированного. Та же самая проблема имелась у них, что и у землян в замкнутом мире обустроенного кусочка сказочной планеты.
Просыпаясь, он приходил в свою пыльную пирамиду-вышку, где давно не спал, и сверху смотрел на кристалл здания, предвкушая своё желанное болеутоляющее средство — замену утраченной Гелии. Представлял, как она под этой хрустальной кровлей работает, бегает, суетиться, спит ночами, видит свои таинственные сны, не ведая о том, что полностью принадлежит ему не только как существо яви, но и со всеми своими сновидениями. Тусклое существование подошло к концу. Прошлое тем ни менее воздвигло незримое, но ощутимое препятствие, мешающее полному и окончательному слиянию уже душ. Она настырно выталкивала его из того незримого, но существующего пространства, что принято называть душой. Она не желала слиться с ним на основании своего полного и безоговорочного растворения в нём. Она не только защищала свою личную автономию, но стремилась навязывать ему и свою волю. Изводя капризами и неподчинением в удобный ему и необходимый момент, стремилась сделать из него законного мужа-тролля. То есть, с общим домашним хозяйством и общей постелью во всякую ночь? Где? У себя в «Мечте» или в жилом корпусе «Зеркального Лабиринта»? При одной мысли об этом всплывали из памяти мордочки жареных кабачков с гранатовыми глазками и креветкой вместо рта. Он с радостью бы их и поел, но тут не произрастали кабачки, а подобие креветок подавали лишь в «Ночной Лиане» как редкостный деликатес.
Они реально уподобились тем странным персонажам, о которых говорится в древней русской сказке, мало детской по своей сути, — журавлю и цапле. Где эти очеловеченные пташки тщетно и уморительно пытались сблизиться, постоянно отталкивая друг друга, чтобы снова и снова брести за примирением, то он к ней, то она к нему…
И тут возник Антон — Антуан, внезапный вдовец двадцати двух лет. И она стала увиваться вокруг, заманивая в свои цветники, мерцая
