Статьи разных лет - Виктор Острецов

И, в сущности говоря, все это очень и очень хорошо известно. И на эту тему написано-перенаписано и научной литературы и популярной. Да, по правде говоря, все это мы знаем и по собственному опыту и по собственным наблюдениям. Это ведь только древние гностики пытались уверить себя и других, что материя сама по себе, а душа сама по себе, и что самое главное — кем ты себя чувствуешь.

Аргумент — «я чувствую себя русским, следовательно я русский» мне кажется хорошим только для обитателей сумасшедшего дома. Ведь там очень много тех, кто чувствует себя собакой, чайником, и прочее и прочее в том же духе. Но даже, чтобы чувствовать себя кем-то, надо, чтобы это нечто было в реальности, а не только в мечтах и чувствах. Не будь в природе реальной собаки на четырех лапах, как мог бы пылкий двуногий мечтатель почувствовать себя собакой? Для того, чтобы какой-нибудь пылкий интернационалист почувствовал себя русским, эти русские должны были образовать родственные отношения на просторах среднерусской равнины, выделиться в качестве отличного народа от окружающих его, выработать свой язык, отражающий его внутренний мир, его и только его мировосприятие и создать свое государство и свою культуру на основе принятой им религии. И только тогда, когда все это уже выработано, откристаллизовано, отложилось в толстых фолиантах ученых трудов и подводятся итоги сделанному — тогда и только тогда могут появиться любители пользоваться готовеньким.

Это не обязательно плохо. Можно пользоваться и приносить пользу. Но нужно быть просто благодарным и понимать, что все главное, базовое, так сказать, уже создано. Народная стихия создает, а отдельные представители ее вносят посильный труд и дополняют и уточняют главное. Пушкин был, конечно, великим поэтом и прозаиком. Он вместе с плеядой своих современников изменил русский язык. Но для того, чтобы стать поэтом, ему пришлось слушать русский язык на улицах, на ярмарках и у просвирен. Русская литература прошлого века была создана веками культурной работы многих поколений русских людей, в русских избах, теремах, острогах… И нельзя глумиться над этим тяжким трудом, давшим столь блистательные результаты в истории человечества.

Нам говорят, что русский — это строй души. Да. Строй… и души, и тела, и еще родовая память, которую никакой философией и никакими логическими упражнениями не заменишь. Один чувствует себя малайцем, а затем китайцем, но ведь никому же в голову не приходит, что если какой-нибудь Иванов или Сидоров почувствовали себя китайцами, то таковыми они в тот же момент и станут. Я, по крайней мере, о таких примерах не слыхал. Обычно в таких случаях могут сказать: он вжился в чужую культуру, глубоко ее изучил и сделал очень много для ее понимания в России. Но чтобы китаевед стал при этом китайцем…?

На Олимпе политической глупости есть и другие рецепты превращения в русского. Например, каждый, кто любит Россию, и есть русский. Заметим, любит Россию, а через это пламенное чувство становится… логично было бы думать: россиянином… Ан нет, почему-то — русским. Но если тот же китаец пламенно любит Россию, он что, превращается через это пламенное горение в русского? Или он остается все тем же китайцем, который пламенно любит Россию?

Что есть русские? Такой вопрос возникает тогда, когда страшно не хотят видеть глазами очевидность. Доктринеру нужно сначала объяснение, а потом факт, чтобы подтвердить свое объяснение.

Нельзя не заметить, что существуют и более тонкие нюансы в задаваемой проблематике. Никто не отрицает установленную и всем известную связь между религией и народом. Как только произносится слово «русский», так вслед затем, по первой же ассоциации, идет — «православный». Но можно ли, сказав, что только тот русский, кто православный, сказать и обратно: кто православный, тот и русский? Если с первым утверждением могут согласиться многие, то со вторым — никто. Русский человек создан не из дыма, не фантазией ума и не склонностью сердца. Он родился от русской матери и от русского отца. И национальный определенный типаж рожден не его мыслями о себе. Он есть часть нации, в которой одни верят в одно, другие в другое. Кроме того, каждый из нас есть часть преходящая. Православие создало русскую нацию по тому же типу, как по личным симпатиям, привязанностям и близкому общению люди сходятся, создают союзы, заключают браки и вырабатывают общее культурное поле. Но, будучи созданным, народ, как определенная культурно-бытовая и генно-психологическая определенность, далее сам выбирает, во что и как ему верить. Конечно, не вызывает никакого сомнения, что только в принятии православия и его исповедании русский народ может сохраниться. Он, собственно, и был создан Творцом с одной чисто функциональной целью — нести православие другим народам. Но сказать, что Иванов или Сидоров — не русские, поскольку ни во что не верят, крайне рискованно и сродни тому же гностическому подходу. А если завтра Иванов станет ревностно посещать церковь, то что — в эту минуту превратится в русского? По так можно сказать, что и человек вовсе и не человек, если он ни во что не верит, а только пьет и дебоширит. Но все это — житейские аллегории. Трагедия-то как раз и заключается в том, что и человек остается человеком, и русский остается русским. Но только отступником и греховодником. Иначе, какая бы вообще лежала ответственность на человеке за свои преступления и отступничества?

Мы не можем скрыть от себя тот очевидный факт, что Россия страна многонациональная, а большая часть послереволюционной «творческой интеллигенции» по своим родовым и родственным особенностям не имеет корней в русском народе, не связана никакими родовыми и историческими воспоминаниями с его исторической судьбой, его подвигами, трудами и драмой. Ее симпатии лежат совсем в другой области, и глубинные психологические особенности принципиально отличают ее от типа русского человека. Родовые качества «творческой интеллигенции» тянут ее во всевозможные «космизмы», оккультизмы, всечеловеческие дали, в которых нации, любой, дышать нечем и делать нечего. Это типажи доктринерства, фанатизма и пошлости, приверженности ко всему синтетическому и отвлеченному. И спорить с представителями этого племени совершенно бесполезно. То, что видит русский и что он чувствует, того не видит и не чувствует пророк и оракул «творческой интеллигенции». И когда какой-нибудь очень, ну, очень умный философ или литературовед начнет нам доказывать, что русский — это «склад души», а сами русские — это навоз всемирной культуры, то мы, русские, рожденные от русских матерей и отцов, должны знать, что с нами говорит не представитель русского племени, а представитель некоего философского ума, чьи подлинные родовые и семейные привязанности никакого отношения к русскому народу не имеют. И если в отношении немцев и англичан, китайцев и малайцев и «прочих разных шведов» таких проблем с национальным определением не возникает, то не может их возникать и в отношении русских.

И последнее. Чтобы доказать, что русских нет, утверждают, что русский так перемешан с другими племенами, что стал величиной условной, неким интернациональным типажом. Но, во-первых, если бы смешение с другими видами, родами и племенами в биологии приводило бы к изменению и полному прекращению вида, рода и племени и его перерождению во что-то другое, то никогда не мог бы, по законам генетики, создаться какой-либо вид, род и племя. Каждый вид, в том числе национальный, имеет свою доминанту, свой тип и внешний, и тканевый, и гормональный, и ферментный, и свою систему защиты своего генотипа. В том числе и национально-расового. Крайне печально, что генетика, как наука, осталась для большинства из нас тайной за семью печатями. И наши разговоры о национальных проблемах по своему научному уровню находятся в пределах позапрошлого века. Представления о том, что все можно со всем скрестить и получить любое чудовище, совершенно произвольно созданы невежеством и нелюбознательностью. Можно понять, почему страстные поклонники синтетического человека, смешанного из смешения всех наций, так невзлюбили генетику…

Любопытно, что стремление вывести новую породу людей путем бесконечного скрещивания всех народов в СССР совпадало с кампанией по выведению «просто американца», проводимой в США в тридцатые и последующие годы. И так же, как и в СССР, вся эта идеологическая шумиха кончилась полным фиаско. Не получилось ни «просто советского» человека, ни «просто американца». Диалектика алхимиков, согласно которой один вид или род легко можно превратить в другой, оказалась несостоятельной. Творец создает вид, род и племя и дает им механизм внутренней защиты, поддержания постоянства в изменяющихся внешних условиях. И потому, хотя на периферии русского генотипа и существуют различные вариации, сам он, генотип, остается все тем же.