Все и побыстрее - Жаклин Брискин

Единственное письмо, полученное ими от Гидеона, было ответом на слезную просьбу Ленглея Силвандера одолжить ему денег, чтобы внести плату за обучение своих дочерей:

В ответ на вашу просьбу, изложенную в письме от 1 сентября, сообщаю, что я поступил бы против правил, ссудив или одолжив Вам деньги. Однако я смогу вам помочь, если вы переедете в Сан-Франциско.

И хотя у Вас нет инженерного образования, компания «Талботт» примет Вас на работу и направит на курсы чертежников. В этой стране Ваши расходы значительно сократятся, так как здесь существует превосходная система бесплатного обучения, которой могут воспользоваться ваши дочери. Со слов Матильды я знаю, что Вашей старшей дочери восемнадцать лет. Считаю своим долгом посоветовать ей иметь при себе личные документы. Она без труда найдет здесь работу. Матильда, которая в настоящее время плохо себя чувствует, шлет Вам привет.

Ваш Гидеон Талботт.

— Пора ему позаботиться о нас, — огрызнулась Кристал. — Теперь, когда тетя Матильда умерла, он наш единственный родственник.

— А что, если наш визит повредит папиной работе? — прошептала Гонора.

Новый порыв ветра заставил Кристал поглубже натянуть шляпку на голову.

— Меня продуло до костей, — заметила она. — Уж если ты так беспокоишься о папе, то знай, что именно он надоумил меня пойти к дяде.

— Ты же знаешь, он не отдает себе отчета в том, что говорит, когда у него… приступ головной боли.

— О, поступай как знаешь. Я не собираюсь возвращаться домой после бесконечного карабканья по этим холмам.

Гонора в замешательстве остановилась, но затем поспешила за своей младшей сестрой, решительным шагом направляющейся к большому безобразному дому. Шоферы, ожидавшие под навесом своих хозяев, в восхищении повернули покрасневшие от ветра лица в сторону девушек, поднимающихся по четырем низким мраморным ступеням. Кристал нажала на кнопку звонка. Прошла целая минута — венок, перевитый черной лентой, глухо стучал по гондурасскому красному дереву обшивки — и дверь открылась. Пожилой филиппинец уставился на них немигающим взглядом, без тени улыбки на лице.

Непроизвольно Гонора и Кристал схватились за руки. Почувствовав враждебность, они, забыв о мелких обидах и ссорах, стали как бы выше ростом и приподнялись над землей подобно воздушному шару.

— Да? — холодно спросил слуга.

В любой семье каждому ее члену уготована своя роль, и Гонора как старшая сестра, заменившая умершую мать, молча приняла на себя всю тяжесть ответственности за бедную семью Силвандер.

— Сестры Силвандер с визитом к мистеру Талботту, — ответила она слегка дрожащим голосом.

Неприятное разглядывание длилось еще несколько секунд, затем филиппинец произнес:

— Проходите, пожалуйста.

Оставив девушек около двери, он, с трудом передвигая изуродованные артритом ноги, направился в глубь дома, откуда раздавались голоса собравшихся гостей. Звук голосов усилился и заглох, когда невидимая дверь открылась и снова закрылась.

После холодного, ветреного сияния дня тишина и полумрак дома казались зловещими, и девушки в оцепенении застыли на месте. Никогда прежде они не бывали в таком большом доме. Кристал осторожно посмотрела вокруг, пытаясь освоиться в этой непривычной для нее роскошной обстановке. Гонора старалась совладать с дрожью в руках. Огромный вестибюль, обшитый великолепными панелями, с широкой трехмаршевой лестницей и массивной позолоченной люстрой как будто был создан с единственной целью — лишать посетителей присутствия духа.

Вернулся слуга.

— Мистер Талботт примет вас, — сказал он.

Прежде чем проводить сестер в одну из комнат, он помог им снять пальто, небрежно перекинул их через руку, преднамеренно вывернув наизнанку так, чтобы была видна изношенная голубая подкладка из искусственного шелка. Скругленные углы комнаты, металлические решетки на окнах и множество разбросанных по центру вышитых подушечек придавали ей сходство с затемненным турецким альковом.

Кристал решительно подошла к зеркалу в бронзовой раме и, встав на цыпочки, сняла шляпку и пригладила свои отливающие золотом волосы. Почти тотчас же послышался звук тяжелых шагов, гулко отдающихся на паркете.

На хранившейся у Силвандеров фотографии их американских родственников, сделанной много лет назад, у Гидеона Талботта был решительный, выдвинутый вперед подбородок, тяжесть которого уравновешивалась густой шевелюрой. Судя по толстой шее и широкому развороту плеч, они решили, что он высокого роста. Увидев его воочию стоящим перед ними на коротких ногах, девушки поняли, что фотография ввела их в заблуждение. Его рост был около пяти футов и пяти дюймов. Густые в молодости волосы поредели, и образовалась лысина; последние чудом уцелевшие пряди были тщательно зачесаны вперед и почти сливались с густыми коричневыми бачками. На лице Гидеона с грубыми чертами застыло выражение праведности, что создавало вокруг него ауру непререкаемой власти. «Великий Наполеон», — подумала Гонора.

С силой захлопнув дверь, Гидеон быстрым шагом подошел к камину, откуда продолжал внимательно изучать племянниц своей покойной жены.

— Добрый день, дядя Гидеон, — покраснев, прошептала Гонора.

— Меня удивляет, что с вами нет отца. — Его голос был твердым, в нем чувствовался характер и умение заставить себя слушать.

— П… папа отдыхает… — Гонора от волнения слегка заикалась. — Он болен…

— Вчера Силвандер был на работе, — резко возразил Гидеон. — Кто из вас кто?

— Я… — начала Гонора.

Гидеон прервал ее.

— И кроме того, разве вас не трое?

— Да Джосс… Джоселин… ей только девять, почти десять. Мы не взяли ее с собой. Дядя Гидеон, меня зовут Гонора, а это Кристал. Мы пришли выразить вам свои соболезнования по поводу кончины тети М… Матильды. — Гонора говорила с трудом. — Мы никогда ее не видели, но она всегда была так добра к нам.

— Ваша тетя уже давно плохо себя чувствовала, но последние полтора года она была прикована к постели и очень страдала от боли.

Гонора прерывисто вздохнула.

Кристал подошла к сестре. Опущенные ресницы прикрывали ее вспыхнувшие гневом голубые глаза, но голос был мягким и сердечным, когда она произнесла:

— Должно быть, ей было очень тяжело, дядя Гидеон… да и вам тоже.

Взгляд Гидеона на мгновение задержался на хорошеньком склоненном личике с покрасневшими от ветра щеками.

— У меня другие посетители, — сказал он, стараясь смягчить голос, — идемте и выпьем кофе вместе с ними.