Любовь на уме (ЛП) - Али Хейзелвуд

когда Тревор вызывал меня в свой кабинет, у меня учащалось сердцебиение и потели ладони, я была уверена, что он скажет мне, что мой годовой контракт не будет продлен. Последние пару лет после получения докторской степени были не слишком веселыми.

Но с этим покончено. Работа по контракту с NASA — это возможность сделать карьеру. В конце концов, меня выбрали после безжалостного процесса отбора среди таких золотых мальчиков, как Джош Мартин, Хэнк Малик, даже Ян Вандерберг, этот ужасный парень, который разглагольствует о моих исследованиях, как об олимпийском виде спорта. У меня были неудачи, их было много, но после почти двух десятилетий одержимости мозгом я здесь: ведущий нейробиолог BLINK. Я буду разрабатывать механизмы для астронавтов, механизмы, которые они будут использовать в космосе. Так я вырвусь из цепких, сексистских лап Тревора. Так я получу долгосрочный контракт и собственную лабораторию с собственным направлением исследований. Это поворотный момент в моей профессиональной жизни, которая, по правде говоря, является единственным видом жизни, о котором я забочусь.

В течение нескольких дней я в экстазе. Я в восторге. Я в эйфории.

Затем, в понедельник, в 16:33, на мою электронную почту приходит сообщение из NASA. Я читаю имя человека, который будет руководить BLINK вместе со мной, и внезапно я перестаю быть кем-то из этих людей.

— Ты помнишь Леви Уорда?

— Brennt da etwas-uh? (прим.: с немецкого — «Что-то горит?») — По телефону голос Марейке густой и сонный, приглушенный плохим приемом и большим расстоянием. — Би? Это ты? Который час?

— Восемь пятнадцать в Мэриленде и… — Я быстро подсчитываю разницу во времени. Несколько недель назад Рейке была в Таджикистане, а сейчас она в… Португалии, может быть? — Два часа ночи по твоему времени.

Рейке ворчит, стонет, охает и издает множество других звуков, которые мне слишком хорошо знакомы по тому, что я делила с ней комнату в течение первых двух десятилетий нашей жизни. Я откидываюсь на спинку дивана и жду, пока она не спросит: — Кто умер?

— Никто не умер. Ну, я уверена, что кто-то умер, но никто из наших знакомых. Ты действительно спала? Тебе плохо? Мне вылететь? — Я искренне обеспокоена тем, что моя сестра не развлекается в клубах, не купается в Средиземном море и не резвится с шабашем колдунов в лесах Пиренейского полуострова. Спать по ночам — это совсем не в ее характере.

— Неа. У меня опять кончились деньги. — Она зевает. — Днем даю частные уроки богатым, избалованным португальским мальчикам, пока не заработаю достаточно, чтобы улететь в Норвегию.

Я знаю, что лучше не спрашивать «Почему Норвегия?», так как ответ Рейке будет просто «Почему бы и нет?». Вместо этого я спрашиваю: — Тебе прислать денег? — У меня их не так много, особенно после дней (преждевременных, как выяснилось) празднований, но я могу выделить несколько долларов, если буду осторожна. И не есть. Пару дней.

— Не, родители этих сопляков хорошо платят. Тьфу, Би, вчера двенадцатилетний пытался потрогать мою грудь.

— Мерзость. Что ты сделала?

— Я сказала, что отрежу ему пальцы, конечно. В любом случае, чем я обязана удовольствию быть жестоко разбуженной?

— Мне жаль.

— Нет, не жаль.

Я улыбаюсь. — Нет, не жаль. — Какой смысл делиться с человеком 100 процентами своей ДНК, если ты не можешь разбудить его для срочного разговора? — Помнишь тот исследовательский проект, о котором я упоминала? BLINK?

— Тот, который ты возглавляешь? NASA? Где ты используешь свою фантастическую науку о мозге для создания этих фантастических шлемов, чтобы фантастическим астронавтам было лучше в космосе?

— Да. Вроде того. Как оказалось, я не столько веду, сколько соруковожу. Средства поступают от NIH и NASA. Они поспорили о том, какое агентство должно быть главным, и в итоге решили, что у них будет два лидера. — Краем глаза я замечаю вспышку оранжевого цвета — Финнеаса, примостившегося на подоконнике моего кухонного окна. Я впускаю его, погладив по голове. Он с любовью мяукает и лижет мне руку. — Ты помнишь Леви Уорда?

— Это какой-то парень, с которым я встречалась и который пытается связаться со мной, потому что у него гонорея?

— А? Нет. Он тот, с кем я познакомилась в аспирантуре. — Я открываю шкаф, где храню еду для кота. — Он получал степень доктора технических наук в моей лаборатории и был на пятом курсе, когда я начала…

— Уорд!

— Да, он!

— Я помню! Разве он не был… сексуальным? Высоким? Стройным?

Я сдерживаю улыбку, насыпая еду в миску Финнеаса. — Я не уверена, как я отношусь к тому факту, что единственное, что ты помнишь о моем заклятом враге в аспирантуре, это то, что он был ростом шесть четыре (прим.: 194 см). — Сестры доктора Мари Кюри, известный врач Бронислава Длуска и активистка просветительского движения Елена Шалайова, никогда бы не стали. Если только они не были такими жаждущими девицами, как Рейке — в этом случае они бы точно не стали.

— Ты просто должна гордиться моей слоновьей памятью.

— И я горжусь. В любом случае, мне сказали, кто будет соруководителем моего проекта в NASA, и…

— Не может быть. — Рейке, должно быть, села. Ее голос внезапно стал кристально чистым. — Ни за что.

— Не может быть. — Я слушаю маниакальный, ликующий гогот моей сестры, пока бросаю пустой мешочек. — Знаешь, ты могла бы хотя бы притвориться, что тебе это не очень нравится.

— О, я могла бы. Но буду ли?

— Очевидно, что нет.

— Ты плакала, когда узнала?

— Нет.

— Ты билась головой об стол?

— Нет.

— Не лги мне. У тебя есть шишка на лбу?

— …Может быть, небольшая.

— О, Би. Би, спасибо, что разбудила меня, чтобы поделиться этой выдающейся новостью. Разве не Уорд тот парень, который сказал, что ты уродливая?

Он никогда не говорил, по крайней мере, в таких выражениях, но я