Служба безопасности библиотеки - Ника Ракитина

Единорожек заплакал. Крупные слезы падали на сожженное предплечье, и то на глазах обретало плоть. Лялька даже глаза протерла от изумления. Женщину перестало трясти.

— Включить оповещение, Ника? — спросил Ярослав. (Он ничуть не похож на Андрюшку, ну ни капельки.)

Та покрутила взлохмаченной русой головой:

— Выходи. Я знаю, что ты здесь.

— Ни за что не выйду, — прошептала Лялька.

Ее вытянули из укрытия и поставили перед столом. Опустив голову, Лялька водила большим пальцем ноги по щели в полу. Сопротивляться не хотелось. Она устала.

— Зачем ты это сделала? — спросила Ника.

— Ну и пожалуйста.

Ярослав с хрустом надкусил початое яблоко. Единорожек потянулся к фрукту.

— Программа, свободна, — сказал Ярослав. Обнял свою Нику за плечи, доверительно наклоняясь над ней: — По чести, виноваты оба.

— В чем? — спросила Лялька. Глаза у девушки были серые с желтыми крапинками — очень невинные глаза. Ярослав небрежно вытащил откуда-то из-за спины книгу в потрескавшейся обложке, обугленной по краям. От книги воняло горелым. Под плохо вытертой копотью уцелел клочок фотографии. Ее, Ляльки. Мужчина щелкнул пальцами по медным застежкам книги: — Извольте, Алина Сергеевна.

Лялька всхлипнула.

— Поздно реветь, — злая Ника общипывала горелые лохмотья рукава, как щипали корпию в девятнадцатом веке — по крайней мере, так Ляльке казалось. — Своди ее в хранилище, Яр. Пусть посмотрит.

— Не хочу, — девушка заслонилась руками. — Это не мое. Не знаю.

Ярослав хмыкнул — так похоже на Андрюшку, что Ляльке захотелось сбежать, закрывая уши и глаза руками.

— Твое-твое. Каждый человек — это книга. Или парусник в море. Или свеча. Ноосфера всегда подстраивается под известные образы. Мы видим цвета, а не длину волны…

— Я-ар!

Он примиряющее поднял руки:

— Неважно, как ты видишь это место. Важно, что ты связана со всеми веками и всеми людьми. Объяснить, к чему привел…

— Не-ет, — Лялька топнула ногой. Ноге было холодно и больно.

И убежать не получалось. Она словно прилипла к месту, а сухой спокойный голос перечислял:

— Родители. Отец скончается от инфаркта через день после твоих похорон…

— Неправда. Они меня не любят.

— Любят. Только многие не умеют выразить эту любовь. Но их книги вспыхнули вместе с твоей… Сестра, мучаясь подсознательным чувством вины, кинется в объятия алкоголика. Твой племянник родится уродом… Твой будущий ученик, гениальный музыкант… Ты же собиралась в музыкальный колледж?

Лялька, сглотнув, кивнула.

— …так и не сыграет в «Ла Скала», умрет от передоза…

— Зачем?! Зачем вы мне это говорите? Разве ваши нотации п-помогут? Разве я не имею права распоряжаться своей жизнью?

— И право, и лево, — усмехнулся Яр. Потер пятернею губы: — Только вот у нас тоже есть право, точнее даже, скверная привычка: тащить кошку из-под троллейбуса, пусть ей и непременно хочется угодить под колесо.

— Прежде, чем рассуждать о правах, головой научитесь думать.

Лялька посмотрела на Нику с ненавистью:

— Я его люблю!

Женщина хмыкнула.

— В пятнадцать лет это важно, — кивнул Яр. — Хотя больше напоминает желание иметь новую кофточку. Которой у других нет.

Лялька покраснела. До сих пор она и не представляла, насколько бурно умеют краснеть привидения: заполыхали щеки, уши и даже затылок.

— У меня — не так. И кто вы такие? Чтобы судить…

Яр ответил. Ответил, улыбаясь глазами, чуть-чуть посмеиваясь, так что на идеальной коже образовались тоненькие живые морщинки:

— Мы — счеты под стеклом в компьютерном зале. Мы — защита от дурака. Мы — спасатели, которые «вперед!». Потому что, холера, должен же кто-то взять на себя ответственность за этот мир! За глупых кошек, зачем-то лезущих под троллейбус…

— Я-ар!

— Отпустите меня, пожалуйста, — сказала Лялька жалобно, поджимая на ногах замерзшие пальцы.

— Да?

— Я никогда больше не буду.

Глаза зацепились за курсив бэджика на пиджаке:

«Ника Рокотова. Служба безопасности библиотеки».

Ника сжала и разжала пальцы на левой руке.

— Иди, — сказала она.