Глеб - Иван Алексеев

Глеб поднял голову, вверху "яйцо" закрывала пленка. Он подпрыгнул и пролетел сквозь тонкую, отливающую серебром преграду, не почувствовав ее. В густом воздухе леталось легко, не надо было неистово махать крыльями. Под ним простирался бескрайний лес, поле огромных травинок, лениво колыхавшихся, пригибавшихся в медленных струях ветра-течения. Вот стих ветер, позволил странным деревьям вытянуться, выпрямиться, и тотчас мириады разноцветных созданий, крохотных спиралек, прятавшихся дотоле в недрах травянистых стволов, вспорхнули вверх, разлетелись искрами грандиозного фейерверка.

Глеб, завороженный феерической картиной, не заметил, как оказался окруженным этим праздником цвета. Несколько чудных спиралек с вдохом попали в его рот, приятно порадовав. Глеб вклинился в радужные потоки, восхищаясь нюансами вкуса, радуясь свободе полета.

Нежный и ласковый ветерок, отдохнув, вновь затеял упражнять легкие, потащил по небу цветные облака, загнал назад в деревья спиральки.

Сытый Глеб опустился вниз и сразу же подлетел: всю землю покрывал ковер из синих шариков, оказавшихся не только живыми, но и пронзительно визжащими, если на них наступить. Перегруженный впечатлениями, он укрылся в гнезде: отдохнуть и поразмышлять. Незаметно думы его расплылись, растеклись по порам губки глубокого сна, непривычно сладкого.

Из мира грез его выдернули резавшие слух предсмертные вопли синих шариков. Зависнув над лесом, Глеб увидел огромных животных, напоминавших мосты, какими их рисуют дети. Из центра каждой дуги-тела свисал хобот, коим гиганты срывали деревья и пожирали их под аккомпонемент агонии растаптываемых синих шариков.

Торжество жизни, апофеоз обжорства оборвало появление роя животных, похожих на огромных пчел. Маленькие вампиры оседлали спины-головы, найдя себе там пищу, вовсе не вегетарианскую. Поедаемые исполины огласили окрестности звуками похлеще, чем глас трубы, разрушившей Иерехон. Спасаясь от любителей плоти, они ринулись наутек, так быстро, что наездников сдувало, словно бумажных голубей. Хищники, не полагаясь на хлипкие крылья, от погони отказались, сгрудились в ком, что-то обсуждая. Если бы не всепроникающий крик боли недодавленных шариков, то можно было говорить о затишье, которое, как известно, обычный предшественник бури.

Стая небесных шакалов не могла не заметить Глеба, торчавшего на виду. Коварные хищники с вполне невинным видом нырнули в заросли. Однако Глеб разгадал нехитрый замысел: они надеялись изловить его, неожиданно выскочив из-под сени деревьев, - и поспешил укрыться в гнезде. Прочные, по крайней мере, с виду, стены оставляли надежду на неприступность, но незащищенный вход Глебу предстояло оборонять.

Ждать ему пришлось недолго: кровожадные твари, ведомые особым нюхом, окружили его убежище. Они, не таясь, переговаривались друг с другом свистом и клекотом, царапали стены, вели себя бесцеремонно. Вскорости мембрану входа проткнула физиономия незваного и нежеланного гостя. Омерзительней рожи Глеб не встречал никогда в жизни. Собственно, лицо, как таковое, у хищника отсутствовало, впрочем, как и голова. Туловище - большой огурец - являло собой основу, на которую художник авангарда, причем психически больной, выплеснул содержимое глубин нездоровой фантазии. Чудище покрывал слой колючек, заканчивавшихся черными наростами, вытянувшимися в направлении Глеба, и, по-видимому, заменявшими глаза, нос или уши; места свободные от растительности занимали многочисленные пасти, полные длинных желтых зубов.

Чудище гордой трелью воззвало к собратьям. Торжеством сияли все иглы и пасти. Издавая звуки, его тело конвульсионно изогнулось, а стрекочущие черные крылья расплылись в нимб. Глеб изготовился обороняться: распахнул как можно шире рот, нахохлился, выставил руки, зашипел змеей. К счастью, узкий проем не позволял одновременно влететь двум разбойникам, а с одним Глеб надеялся справиться.

Противник не ведал страха и сломя отсутствовавшую голову ринулся на него. Глеб, лишь благодаря превосходству в размерах, повалил противника, укусившего его сразу за несколько мест, и рванулся прочь из ловушки-гнезда. Ракетой он вознесся в небо, все выше, все дальше от пустившегося в погоню роя.

Он взлетел так высоко, что лес казался обычной полянкой, а горы, обнаружившиеся по сторонам леса, выглядели отпечатками рифленых подошв. Воздух стал реже, и, к вящей радости Глеба, стрекозьи крылья преследователей оказались не в силах удерживать здесь своих хозяев. Злобные твари с привычным фатализмом приняли поражение, отправились на поиски новых жертв.

Глеб, убедившись в исчезновении опасности, вернулся в гнездо. Но судьба не желала предоставлять ему отдохновенья: дом оказался занят. Там остался поверженный в единоборстве враг. Нет, хищник не пылал желаньем заиметь просторную квартиру. Всем своим уродливым существом он стремился слиться с бросившей его стаей. Но мать-природа, наделив его избытком одних органов, обделила другими: не дала рук и ног, возложив функции перемещенья на хрупкие крылышки. Увы, одно из крыльев обломилось, что превратило небесного странника в еле пресмыкавшегося червя. Глеба он встретил едва слышимым писком, означавшим то ли приветствие, то ли бессильную угрозу. Попытка вынести его наружу только удвоила число ран на теле. Глеб оставил бы его, но необъяснимая жалость к беспомощному созданию не позволила обречь калеку на мучительную голодную смерть.

Глеб набрал синих шариков, чтобы накормить несчастного, а также - мысль выглядывала из глубин сознания - испытать съедобность этих насекомых. Но недавний враг отворотил иглы от еды. Либо некий кодекс чести запрещал ему принимать угощение из рук неприятеля, либо шарики действительно были несъедобны.

Глеб рассудил, что поменяйся они местами, не миновать бы ему мучительной гибели, и, махнув крылом на невежливого гостя, бросил его.

Кинув прощальный взгляд на потерянное гнездо, он отправился в сторону гор, держась, разумеется, как можно выше.

Тусклое, но жаркое солнце приблизилось к горизонту, отдав недавние свои владения во власть прохладной свежести. Здесь разреженный атмосферный слой почему-то граничил с плотным без какого-либо плавного перехода, как воздух с водой. Стык двух сред, невидимый днем, закат окрасил оранжевыми разводами, не только радовавшими глаз, но и скрывшими под собой ландшафт. Волей-неволей Глебу пришлось снизиться, оказаться в царстве красных сумерек. Он хотя и не очень любил ночь, привык к ней, не пугался тьмы, но ночи его прошлой жизни наполнял позволявший видеть электрический свет, здесь отсутствовавший.

Глеб занялся устройством ночлега, пользуясь крохами закатной иллюминации. Соединив верхушки соседних деревьев, ему удалось смастерить что-то вроде гамака.

Беспокойные сны всю ночь терзали его, грозили сбросить с ложа. И заря, не уступавшая в красках закату, принесла просветление не только небесное, но и душевное.

Глеб свесился с гамака в надежде отыскать убежища сладких спиралек. Желудок настойчиво требовал завтрака. Землю усевали вездесущие шарики, отражение пылающего огнем неба сделало их мраморно-фиолетовыми. Увы, спиральки надежно укрылись, сколько Глеб не напрягал зрение - никаких признаков присутствия пищи не увидел. Зато заприметил нечто такое, что восторг проделал то, чего не удалось сну: выкинул его из гамака, и если бы не способность летать, то множественные переломы были бы Глебу гарантированы. Внизу, еле заметное среди деревьев, примостилось яйцо. Точно такой же кокон, как тот, в котором возродился сам Глеб. Однако он не торопился поздравлять себя с успешным разрешением жилищной проблемы, ведь гнездо уже могло быть кем-то занято. Конечно, чудесно, если бы там оказалось создание похожее на Глеба, родственное ему. Уж общий язык они бы нашли. Глеб гнал от себя столь невероятное предположение, но оно уцепилось в нем и никак не желало исчезнуть.

Он уже успел убедиться, что элементарные правила приличия в этом мире не в чести, однако, как не торопило любопытство, все-таки выдавил серию покашливаний, должных сообщить жильцу о раннем визитере. Только совершив этот несложный, но, по его мнению, достаточный обряд, он заглянул в гнездо. В первые же секунды, пока глаза привыкали к заполнявшему кокон сумраку, слух его уловил присутствие хозяина. А затем и зрение подтвердило верность предчувствий: в уютной соломенной постельке лежала и смотрела сон его копия, облик, столько раз отражавшийся в темных стеклах. Глеба окутал суеверный трепет. Уверенность в собственной неповторимости возлежала на фундаменте всего прежнего его существования, где не видел он никого даже отдаленно на него похожего. Между тем, двойник, почувствовав присутствие постороннего, пробудился и уставился на Глеба. Похоже, им владели иные чувства, потому что реакцию его к радостной можно было отнести, ссылаясь только на обычаи, радикально противоположные известным Глебу. Незнакомец ощерился и выпустил зубы, как бездомная кошка, изготовившаяся драться, выпрастывает когти. Глотка его породила змеиное шипение, а крылья взметнулись, фальшиво утроили ширину плеч.