О прекрасном в музыке - Эдуард Ганслик

Притом, мы замечаем, что в существующем воззрения на музыку чувство играет двоякую роль. Во-первых, утверждают, что цель мы назначение музыки состоит в возбуждении чувств (или, как обыкновенно выражаются, «возвышенных чувств»); во-вторых, – что чувства составляют и содержании музыкальных произведений.

Оба положения одинаково ошибочны. Прекрасное не может иметь цели вне себя и содержании его нераздельно с формой. Чувства, возбуждаемые прекрасным, не имеют прямого соотношения к нему. Прекрасное остается прекрасным, даже если оно не производит никакого впечатления на окружающих.

Поэтому и в музыке не может быть речи о прямой цели, и связь, существующая между этим искусством и нашими чувствами, нисколько не оправдывает утверждения, что в этой-то связи состоит его эстетическое значение. Чтобы ближе рассмотреть эту связь, мы должны строго различать смысл двух понятий – ощущения и чувства.

Ощущением мы называем чувственное впечатление, дошедшее до сознания. Словом чувство мы обозначаем внутреннее, душевное движение или состояние, являющееся результатом ощущений. Прекрасное первоначально действует на наши органы чувств. Этом путь свойствен не ему одному – им же доходят до нас и все вообще явления. Ощущение служит началом и условием для всякого эстетического наслаждения и составляет только основу чувства, возникновение которого обусловливается соотношением элементов прекрасного, соотношением, часто весьма сложным. Возбудить ощущение может и отдельный звук, отдельный цвет – для этого еще не требуется искусства. По словам упомянутых критиков, музыка должна в нас возбуждать попеременно любовь, благоговение, грусть или восторг. На самом же деле, ни про искусство не ставит себе подобных задач; – единственное назначение искусства состоит в изображении прекрасного. Мы воспринимаем прекрасное не чувством, а воображением. Воображение художника создает музыкальный мотив, а воображение слушателя его воспринимает. Разумеется, воображение не непосредственно воспринимает прекрасное, а с помощью рассудка, т. е. представлений и суждений. Этот процесс совершается так быстро, что часто ускользает от нашего сознания. Этим не ограничивается деятельность воображения: также быстро, как оно само, оно воспринимает впечатление извне и передает его в область рассудка и чувства. Но и чувство, и рассудок играют второстепенную роль в истинном восприятии прекрасного. Оно зиждется на чистом созерцании; к нему не должен примешиваться никакой посторонний мотив, как, например, стремление возбуждать в себе аффекты.

Исключительную деятельность рассудка при восприятии прекрасного скорее можно отнести к логике, чем к эстетике; а действие прекрасного на одно чувство уже входит в область патологии.

Все эти заключения уже давно приняты эстетикой, и они также верны для музыки, как и для остальных искусств. Между тем, знатоки ну зыки их до сих пор не признают и утверждают, что возбуждение чувств составляет задачу музыки и её характеристическую особенность. отличающую ее от других искусств.

С этим последним воззрением нам невозможно согласиться. Если признать воображение истинным органом для восприятия прекрасного, то мы непременно встретим во всяком искусстве косвенное действие и на чувства. Разве хорошая историческая картина не будет на нас иметь действия настоящего происшествия? Разве Мадонны Рафаэля не возбуждают в нас религиозного настроения, а ландшафты Пуссена – стремления вдаль? Разве Страсбургский собор не наводит на нас особого, торжественного настроения? – Ответ не может быть сомнителен.

Мы видели, что все искусства сильно действуют на наши чувства; относительно музыки будет только вопрос о степени. Не говоря о том, что это совершенно ненужная постановка вопроса, может еще возникнуть спор о том, что сильнее возбуждает чувства: Моцартова симфония или драма Шекспира, стихотворение Уланда или рондо Гунеля?

Если же будут утверждать, что музыка действует непосредственно, остальные же искусства посредством понятий, то и это мы должны оспоривать, так как мы уже раньше доказали, что прекрасное в музыке доходит до чувства только посредством воображения.

Мы беспрестанно встречаем в музыкальных статьях очень верное сравнение музыки с архитектурой. Могло ли бы придти в голову какому-нибудь разумному архитектору, что цель архитектуры состоит в возбуждении чувств и что эти чувства составляют её содержание?

Каждое произведение искусства находится в каком-нибудь соотношении к нашим чувствам, но никак не в исключительном. Поэтому это свойство в музыке отнюдь не определяет её эстетического принципа.

Тем не менее, все попытки исследовать прекрасное в музыке опираются главным образом на эту её черту; между тем, как действие, производимое прекрасным на наше душевное состояние, скорее относится к психологии, чем к эстетике. Если действительно музыке одной свойственно это влияние, то тем более мы должны отвлечься от него, чтобы определить его причину.

Эстетики, занимающиеся этим вопросом, выводят заключения о свойствах искусства из субъективного впечатления. Но это тем ошибочнее, что действие какого либо музыкального произведения на наши чувства не есть необходимое. Та же музыка влияет совершенно различно на людей разной национальности, разного темперамента, разных лет, или даже на одно и то же лицо в различные минуты. Случается, что какое-нибудь музыкальное произведение растрогивает нас до слез, в другой же раз оно на нас не делает никакого впечатления. Даже когда впечатление точно произведено, мы часто в нем откроем много условного. Не в одной только внешности, или в обычаях, но и в мышлении и в чувствах образуется в течении времени много условного. Это, главным образом, относится к тому роду музыкальных произведений, которые служат для известных целей, как-то: к церковной, военной и театральной музыке. В них сложилась целая терминология для выражения чувств известными сочетаниями звуков, – терминология, которая, впрочем, изменяется в течении времени. В каждую эпоху иначе слушают и иначе чувствуют. Музыка остается неизменной, но изменяется её действие, вместе с степенью образования или условного понимания.

Как легко наши чувства поддаются обману, видно из тех ничтожных, бессодержательных музыкальных пьесок, в которых мы готовы узнать и «Вечер перед битвой», и «Летний день в Норвегии», и «Жену рыбака», если только сочинители решатся дать им подобные тенденциозные названия. Заглавия дают нашим чувствам известное направление, которое мы часто приписываем самой музыке.

Из всего этого мы видим, что в действии музыки на чувства нет ни того постоянства, ни той исключительности и необходимости, на которых должен основываться эстетический принцип.

Мы не желаем пренебрегать мы сильными чувствами, возбуждаемыми в нас музыкой, ни теми сладкими или томными настроениями, в которые она нас погружает. Мы вовсе не намерены отрицать её способности пробуждать подобные движения в душе человеческой; напротив того, мы видим тут одно из проявлений её божественной силы, но вовсе не исключительное, и должны еще раз настаивать, что оно не может служить достаточной основой для эстетической теории музыки. Все дело в том, каким путем, какими средствами музыка влияет на чувства? Положительную сторону этого вопроса мы подробнее разовьем в IV и V главах нашей статьи. Но здесь, при самом вступлении, мы не можем довольно резко выставить отрицательную сторону вопроса, стараясь доказать ненаучность и неосновательность мнений, господствующих до сих пор.

II

В связи с теорией, ставящей задачу музыки в возбуждении чувств, и как бы дополнением к ней, является положение, что чувства составляют содержание музыки.

Философское исследование какого либо искусства прямо приводит к вопросу о его содержании. Каждому искусству свойственна отдельная область мыслей и понятий, которые оно старается изобразить ему же свойственными способами выражения – звуками, словами, красками, линиями. Таким образом, каждое отдельное произведение искусства воплощает определенную идею в чувственной форме. Эта определенная идея, форма, ее воплощающая, и единство обеих – непременные условия понятия красоты.

Содержание любого произведения поэзии или пластических искусств не трудно выразить словами и свести на общие понятия. Мы говорим: эта картина изображает поселянку, эта статуя – гладиатора, это стихотворение – подвиги Гектора. На более или менее полном слиянии такого определенного содержания с его художественной формой основывается наше суждение о красоте произведения.

Содержанием музыки, как обыкновенно полагают, должны служить все оттенки человеческих чувств. В этом видят её особенность и отличие от других искусств. Таким образом, звуки и их правильные соотношения – только материал, средства выражения, которыми композитор изображает любовь, радость или гнев. В прелестной мелодии, в глубокомысленной гармонии восхищают нас не они сами, а шепот нежности, бурные порывы страстей.