Мальчик, спящий на заснеженной кровати - Хеннинг Манкелль

осень. После обеда он натянул резиновые сапоги, взял куртку и в три прыжка сбежал по лестнице. Было воскресенье, и в городе останавливался ночной поезд, идущий на юг. В него почти никто никогда не садился. И еще реже кто-нибудь из него выходил. Но как знать наверняка? Юэлю частенько удавалось тайком опустить маленькое письмо в ящик почтового вагона.

«Я слежу за вами», — писал он, подчеркивая букву Я.

Он всегда писал одно и то же. Но имена на конверте указывал разные — брал их наугад из папиной газеты. А адреса выдумывал сам.

Улица Чудес, дам 9. Или Аллея Кузнеца Лундберга, дом 12.

И всегда боялся, вдруг где-то в мире и вправду есть такая улица. Он подозревал, что на почте работают секретные агенты, которые день и ночь выслеживают тех, кто посылает такие письма. Поэтому написать на конверте название города, который существует на самом деле, он не решался и старательно изучал справочник «Когда? Где? Как?» в школьной библиотеке. Это был календарь событий за прошлый год. В конце приводился список больших и маленьких городов Швеции. По нему можно было выяснить, какой город стал больше. А какой меньше. Город Юэля уменьшался с каждым годом. Поэтому Юэль все больше и больше убеждался — никто не хочет здесь оставаться. И никто не хочет сюда переезжать. Если так пойдет и дальше, то они с папой Самуэлем скоро останутся единственными жителями. Однажды Юэль попытался объяснить это Самуэлю. Но тот лишь рассмеялся.

— У этой реки всегда будут жить люди, — сказал он.

— Но почему именно мы должны жить тут? — спросил Юэль.

На это Самуэль не ответил. Он усмехнулся еще раз, надел очки и принялся читать газету. Но Юэль все равно проверял в «Когда? Где? Как?», что городов, в которые он посылал секретные письма, в Швеции нет.

Никакого Юэльсхольма или Гранеборга.

Почтовых марок на конверты он не наклеивал. Он их рисовал. Рисовал старика с большим носом. Раз на письмах адрес выдуманный, то не нужны и настоящие марки. Потом письмо нужно было осторожно бросить в почтовый вагон. У начальника станции Книфа острый глаз, и он может разозлиться и поднять шум. Но пока еще Юэль ни разу не попадался. В своем дневнике он подсчитал, что со скорым поездом он отправил всего одиннадцать писем.

Последнее он украдкой сунул в вагон вчера вечером. Тогда на дворе еще была осень. Но под шинами уже похрустывал морозец. Юэль ехал на велосипеде от станции, запыхался, изо рта вырывался белый парок. Середина ноября. В это время снег обычно уже лежал. Но в этом году его еще не было. Зима не торопилась. И опять снег тайком выпал ночью.

Юэль бросил взгляд на будильник, который стоял на табуретке рядом с кроватью. Надо торопиться, а не то опоздаешь в школу. Как всегда, он уже опаздывал. Он шмыгнул в ванную, наскоро умылся, оделся и вышел на кухню.

Самуэль собирал свой рюкзак. Папа Самуэль, моряк, который стал лесорубом. Юэль часто жалел, что не случилось наоборот. Чтобы лесоруб стал моряком. Тогда они не жили бы у этой реки, так далеко от моря. И модель старинного парусника под названием «Целестина» не висела бы у них на стене. Если бы все было иначе, она висела бы в каюте корабля, колышущегося на мягких морских волнах.

Часто Юэлю казалось, что взрослых невозможно понять. Они порой сами не знают, что для них лучше. Постоянно твердят, что делают все, чтобы их детям было хорошо. Но разве детям может быть хорошо, если родители не способны позаботиться даже о самих себе?

Много лет, с тех пор, как ушла Енни, Юэль был сам себе мамой. И он всегда знал, что для него лучше. Но Самуэль — это безнадежный случай. Он любит говорить, что когда-нибудь, скоро, еще не сейчас, но скоро они соберутся и уедут отсюда. Но этого не происходит. И Юэль уже очень давно перестал ему верить.

Самуэль такой же, как другие взрослые. Он не понимает, что для него лучше. А ведь ему уже много лет. Ему поздно учиться. И поздно учить Юэля.

Самуэль допил кофе и ополоснул чашку.

«Сейчас он скажет, что мне надо торопиться», — подумал Юэль.

— Торопись, а не то опоздаешь в школу, — сказал Самуэль.

Юэль стоял на коленях, сунув голову в шкаф, в котором валялось все — от обуви до старых газет. Он искал ботинки. Он знал, что сейчас Самуэль спросит, слышал ли он, что ему говорят.

— Ты слышишь, что тебе говорят? — спросил Самуэль.

— Да, — ответил Юэль. — Но я не опоздаю. Я успею.

Он вытащил ботинки и сел у стола, чтобы зашнуровать их. Сначала он их тряхнул. На пол вывалился крысиный помет. Но дохлой мыши не было. В прошлом году он нашел ее в левом ботинке. Между тем Самуэль упаковывал свой ранец. Он положил пакет с бутербродами, бутылку молока и термос с кофе. Юэль искоса взглянул на него.

Папа начал стареть. А ведь ему всего сорок один год. Но спина уже ссутулилась. И щеки ввалились.

К тому бреется он все реже и реже. И неаккуратно.

Юэлю неприятно было думать об этом. Какой-то холодок пробирал его до костей.

Он не хотел, чтобы у его отца была сутулая спина и плохо выбритые щеки.

А еще он думал о первой новогодней клятве, которую он даст, когда наступит вечер. Его собственный, тайный Новый год, о котором никто больше не знает.

Об этом он думал уже очень давно. Много вечеров подряд, катаясь на велосипеде по городу, он размышлял только о своих клятвах.

Юэль решил, что должен прожить по меньшей мере сто лет. Стало быть, он доживет до 2045 года. Это казалось ему такой невообразимой далью, что по сути дела означало, что он будет жить вечно.

Но он знал: чтобы исполнить задуманное, нужно готовиться уже сейчас. Если этого не делать, можно сгорбиться так же, как Самуэль.

Вот это и есть самое главное. Главнее, чем дожить до ста лет. Юэль будет всегда держать спину прямо.

И он знал, что ему нужно делать. Это станет еще одной новогодней клятвой, которую он себе даст, как только наступит вечер.

С завтрашнего утра он начнет закаляться. Он составил план и теперь, зимой, осуществит его.

В этом Юэль был уверен.

Хочешь прожить действительно много лет — закаляйся.

Самуэль прервал его размышления — он собрался уходить. Надел на голову толстую шапку. Потом у двери обернулся и посмотрел