Зуб за зуб - Михаил Барановский

От стен комнаты отскакивает эхо. Оно не задевают старика. Кажется, ни жизнь, ни смерть уже не задевают его. Он сидит в своем кресле между жизнью и смертью, как на узкой полосе в центре дороги с двустороннем движением.

Отвисшие языки отклеившихся обоев безвольно свисают с высоких стен, с потолка облезает штукатурка, с подоконников и дверей отшелушивается потрескавшаяся краска – квартира древняя, как дед.

Собака возбужденно бегает по комнатам, обнюхивая новую обстановку. Все остальные настороженно-молчаливы.

– Ну вот. Свершилось, – говорит Настя.

– Господи! На старости лет! – произносит Антонина Павловна.

– Мама! Все! Отступать некуда.

– А этот дед теперь с нами будет жить? – интересуется Маша.

– Нет, его заберут через день-два.

– Все. Мне пора, я поехал, – говорит Максим.

– Макс, купи что-нибудь от тараканов. Они там в кухне стадами бродят, – просит Настя.

– Лучшее средство против тараканов – это ремонт, – заявляет Максим.

– Я чувствую, этот ремонт – средство не только от тараканов, – многозначительно вздыхает Антонина Павловна.

Дверь за Максимом захлопывается, и мелкая дрожь пробегает по голым стенам.

В коридоре Антонина Павловна находит кое-как подключенный к розетке допотопный телефонный аппарат и нервно набирает номер.

– Стелла, – говорит она в трубку, – я знаю, что этого не переживу… Стелла, умоляю тебя… это ад, это кошмар, ты просто не представляешь, что мне придется пережить с этим ремонтом!.. Никто не умирал, а я умру… Я каждую минуту думаю о том, что этот сумасшедший старик набросится на меня, и неизвестно что… Он хочет выбросить вещи Ивана Макаровича… Нет, не сумасшедший, а Максим… Что ты, это хуже, хуже, хуже…

Марьяна, открыв дверь, тут же интересуется:

– Как вам моя новая шляпа?

– Похоже на подвесной потолок, – отвечает Максим.

– Не слушай его, – говорит Настя. – Шляпа прекрасная. Я тоже такую хочу.

– Входите и не смотрите на беспорядок. Я сама только пришла. Даже шляпу не успела снять.

При этом Максим обращает внимание, что халат и домашние тапочки она надеть успела. Иначе можно было бы предположить, что в таком виде она выходила на улицу. Впрочем, от Марьяны можно ожидать чего угодно.

Об этот беспорядок трудно не споткнуться. То, что Марьяна называет беспорядком, на самом деле настоящий вселенский хаос, случившийся в отдельно взятой квартире. Вероятно, так должно смотреться жилище после многочасового обыска. Возможно, такой предстает поверхность океана в месте, где случилось кораблекрушение.

– Давайте на кухню.

Переступая через разбросанные по полу вещи: глянцевые журналы, пепельницу, полную окурков, перевернутый кверху пузом издохший тапок с дыркой в животе, детский носок в застиранную полосочку, скорлупу грецких орехов, – пробираясь будто по минному полю – след в след, все проходят на кухню.

– Усаживайтесь.

Со стола спрыгивает огромный кот.

– Понимаешь, ремонт – это выражение твоего эго, – говорит Марьяна. – Я тебе могу как дизайнер сделать черт-те что. (Кто бы сомневался!) Но это будет мой ремонт. Ты сам должен понять, какой ты хочешь цвет стен, какой потолок…

– Марьяна, я только что сделал ремонт у себя на работе. Я через это прошел и не хочу вступать в одно и то же дерьмо дважды. Не надо никаких изысков, лепнины, атлантов и кариатид. Ничего этого не надо. Надо сделать необходимый минимум.

– То, что ты сделал в этом своем застенке, – это не ремонт, – жалуется Настя. – Он просто все выкрасил в белый цвет. Для больницы это, может, и нормально, но для квартиры вы меня извините.

– Я же не говорю, что все надо выкрасить в белый цвет, – оправдывался Максим. – Можно в зеленый или желтый.

– Желтый цвет хороший, – говорит Марьяна, доставая из шкафа фужеры и попутно рассыпая по полу пакетики с какими-то специями.

– Ты не хочешь снять шляпу? – интересуется Максим.

– Нет. Я только что ее купила.

– Говорят, желтый цвет к разлуке, – вворачивает Настя.

– Цвет не бывает к разлуке. Разлука бесцветна, – заявляет Марьяна. – Макс, ты теперь богатенький Буратино. Закажи мне проект, и у тебя голова болеть не будет. Мне главное знать, чего вы хотите, и я беру огонь на себя. Не сиди, как в гостях, открывай свое вино.

– Ты знаешь, чего ты хочешь? – спрашивает Максим жену, ввинчивая штопор в пробку.

Настя пожимает плечами.

– Я так и знал. – Максим разливает по фужерам вино.

– Ну, давайте за ваш будущий ремонт.

– За то, что еще не свершилось, не пьют, – говорит Настя.

– Да? – удивляется Марьяна. – Ну, тогда за ваш переезд в новую квартиру.

Все чокаются.

– Не чокайтесь, – предостерегает Марьяна. – Мужу и жене нельзя.

– Почему?

– Денег не будет. Примета такая.

– Все приметы сводятся к двум вещам, – итожит Максим, – к смерти или отсутствию денег.

– А я с пятью своими бывшими мужьями никогда не чокалась и не чокаюсь, со стола рукой крошки не сметаю, в квартире не свистю… не свищу, что там еще… А денег как не было, так и нет.

– Зато жива еще, – замечает Максим. – Будем здоровы!

В коридоре новоселов все спотыкаются о картонные коробки и мраморную доску с неразборчивой надписью и профилем какого-то человека.

– Это кто? – интересуется Марьяна.

На этот раз она без шляпы, зато с новой прической. Во времена юности Максима такие прически назывались что-то типа «Я упала с сеновала – тормозила головой» или «Взрыв на макаронной фабрике».

– Это мамин любимый писатель Тырдышный, – объясняет Настя. – Мама проработала в его музее-квартире всю жизнь. А потом музей закрыли, и родственники продали квартиру. Шикарную квартиру, какой-то фирме, под офис… Мы прямо не знаем, что теперь со всем этим делать. Мама хранила у себя все вещи Тырдышного и вот перевезла их к нам.

– Теперь этот музей будет у вас в квартире? Поздравляю.

Марьяна в сопровождении Максима проводит дислокацию:

– Я хочу сразу предупредить. Тут малой кровью не обойтись. Тут надо не ремонт делать, а строить. Все практически заново. Батареи и сантехнику новые ставить, десятилетиями не менялись. Какой смысл делать ремонт, а через три месяца отбивать плитку или сдирать обои, когда что-то протечет или засорится?

– Меня сейчас стошнит, – предупреждает Максим.

– Учти, заказывать ремонт в фирме нельзя. Ты им заплатишь десять тысяч, они наймут армян за шесть, армяне найдут каких-нибудь украинцев за три.

– Значит, лучше сразу искать украинцев.

– Именно. К тому же стены ты видел – их надо выравнивать. А если выравнивать, то заодно и проводку заменить не мешало бы. Стены надо штробить.

– Штробить, – растерянно повторяет Максим.

– Да. Не пугайся. А вообще-то я тебе скажу, что надо делать.

– Кажется, я знаю. Надо напиться.

– Это не поможет. То же самое, в такой же квартире я спроектировала одной заказчице. Можно будет как-нибудь с ней договориться, чтобы посмотреть.

– Давай прямо сейчас.

– Давай, тем более на твоей новенькой машине. Как это ты отважился на старости лет?

– Ну, знаешь, страшно стало – всю жизнь прожить пешеходом.

Уже в машине Марьяна продолжает:

– У нее квартира один в один ваша. Посмотришь перепланировку. Понравится – поговорим. Слушай, что происходит? Народ взбесился. Все создают прибавочную стоимость. Макс, а у нас с тобой будут товарно-денежные отношения?

За открытым окном пробегает мимо темно-синяя улица, разукрашенная яркими пятнами витрин, растекшимися желтками фонарей, разлетающимся конфетти из звуков, срывающихся с тротуаров и дороги, подхваченных ветром.

– Каких только отношений у нас с тобой не было. Зачем тебе товарно-денежные?

– Да? А какие ты можешь предложить?

– Бартерные. Ты мне – интерьер, я тебе – зубы.

– Тьфу! Неинтересно.

– А что тебе интересно?

– Ты обо мне думаешь как о женщине? – Ее зрачки скатываются в уголки глаз и застывают, наблюдая за Максимом. – Я прихожу к тебе голой во сне?

– Регулярно, – не отрываясь от дороги, говорит он.

– И ты молчишь?! Я, Максик, уже в том возрасте, когда после таких слов надо благодарить и быстро раздеваться.

– Марьяна, ты что-нибудь про десять заповедей слышала?

– Перестань. Во всех правилах есть определенная доля условностей и допущений, включая десять твоих библейских заповедей. Например, что считается грехом в постулате: не возлюби жены ближнего своего? До какой степени, спрашивается, нельзя? Даже в мыслях? А поцеловаться? И как насчет петинга? Или вот: «не укради». А если по безналу? Это все давно уже устарело. А ты что, стал набожным?

– Я серьезно. Ты же собиралась заняться зубами?

– Я бы тебе и бесплатно сделала, – как бы обижается Марьяна, – а ты видишь какой меркантильный. Здесь тормози! Ее зовут Анна.

Дверь в квартиру приоткрыта. Марьяна пропускает вперед Максима, и тут же раздался глухой удар тяжелого неодушевленного предмета, канонада двух упавших тел, залп выплеснувшейся откуда-то воды, громыхание жести. Заглянув в прихожую, она видит перевернутую стремянку, ведро, лежащего в луже Максима, а на нем Анну в смело задранном халате.