Дневник дьявола - Ирек Грин

Телеграмма о том, что я получил должность ассистента фотографа, была краткой. Фишман сообщал, куда и во сколько мне следует явиться, а также, что мы немедленно выезжаем в Польшу. Я был счастлив. Мое резюме он выбрал из четырехсот подобных, которыми молодые фотографы завалили его, узнав, что известный фоторепортер ищет помощника. До сих пор для меня остается загадкой, что повлияло на его решение. Как вы уже видели, дневник дает этому довольно туманное объяснение, поэтому можно предположить, что Фишман не был до конца искренен даже с самим собой.

Шел 1981 год. Возможны два варианта развития событий. Вторжение Советов или гражданская война. И то и другое вполне меня устраивает. Ставлю тысячу марок на военное положение. Он часто заключал пари сам с собой. Если ошибался, то сжигал всю сумму, бросив пачку банкнот в пламя костра или камина. Если же оказывался прав — проматывал ее за одну ночь. Я сопровождал его всегда, когда он того желал. Но платить мне приходилось самому за себя. Он никогда никому ничего не давал просто так. Не любил делиться, ему нравилось обладать. А если уж и делал кому-то подарки, то, как правило, со злости. Обычно он выигрывал пари; тот случай не был исключением.

На следующую ночь после того, как в Польше объявили военное положение, на проспоренные деньги мы пытались найти для него какую-нибудь женщину, однако наши поиски не увенчались успехом. Вероятно, мы просто не слишком старались, потому что уже через две недели за ту же сумму в его распоряжении оказалась целая комната в общежитии медсестер. Я нашел упоминание об этом. Польки лучше всех на свете делают минет. Я тоже был там, но не по своей воле, вовсе нет! Он приказал мне остаться. Я и остался — потому что меня мутило от польского самогона и хотелось спать. Ну, и к тому же минула лишь половина ночи, а значит, комендантский час был в самом разгаре. Помню, что он даже не прикрыл глаза, когда девушки забавлялись с ним. Он смотрел на меня и издевательски ухмылялся. Даже его дыхание оставалось ровным, как у спящего.

Тогда, в Руанде, я неправильно оценил ситуацию. Черные вытаращили глаза, увидев, как я жгу деньги. Может, они думали, что смогут их сожрать? Да, я тоже помню ту историю. Он поспорил с собой о какой-то ерунде и проиграл. На виду у нескольких десятков беженцев он сжег всю нашу наличность. Африканской деревне таких денег хватило бы года на два.

За год до встречи с этим человеком я побывал в Польше. Снимок, который я там сделал, опубликовали в «Ду» [1]. Вообще-то все произошло случайно. В августе я приехал в Гданьск. Следуя за толпой, дошел до верфи имени Ленина. В воротах показался человек с пышными усами, которого несли на руках какие-то мужчины. Меня сильно толкнули, когда я по-русски спросил, что происходит. Сначала я подумал, что они несут труп, забрался на дерево и сфотографировал эту сцену. Все радовались, а мужчина на руках уже не напоминал покойника. Он даже не выглядел испуганным. Просто человек, плывущий по морю человеческих голов, словно лодка.

Валенсу наверняка арестуют. Я должен это снять. Та к писал он год спустя. Однако в тот раз он так ничего и не сфотографировал, да и я ему не особенно пригодился, хотя изо всех сил старался произвести на него впечатление своим знанием этого региона.

Кем же был Адриан Фишман, когда я познакомился с ним? Он был легендой. Помните снимок, на котором занимаются сексом Андреас Бохманн и Георг Вентцль, два палача «Баадер-Майнхофф» [2], на которых власти объявили настоящую охоту и которых ненавидели сильнее, чем саму великую Ульрику? Изогнувшись, Андреас стоит на коленях на краю кровати. Ее голова запрокинута, она кричит в экстазе. Нерезкие, разметавшиеся волосы закрывают половину кадра. Вентцль стоит за ней, его бедра подались вперед, глаза полуприкрыты, а язык слегка высунут. Фотографии черно-белые, размытые, неконтрастные. На напряженных мышцах — безупречно ровные тени. Художественное изображение животной страсти. Наконец-то они согласились! Тот ирландец был страшно подозрителен. Но самое главное — он все же устроил эту встречу. Двое, завязав мне глаза, возили меня по всему городу. Полночи в кромешной темноте. Зато явились и он, и она. Их лица были закрыты чулками.

— Что вы хотите?

— Снимите маски. — Они без колебаний сделали это. Я всматривался в лица убийц. Они были прекрасны. — И покажите, как вы трахаетесь…

Мир словно обезумел. За право на публикацию снимков предлагали бешеные деньги. Не выдержали даже «Тайм» и «Вашингтон пост». Разумеется, завистники твердили, что фотографии сфабрикованы. Фишман дважды подавал в суд и оба раза выигрывал. Личности людей на снимках подтвердили несколько анонимных офицеров ФБЗК [3] и полиции. Ко мне наведались двое. Хорошо, что мне не страшны кошмары (пока я только замечу, что он лжет, а дальнейшее содержание этой книги подтвердит мои слова). Я вышвырнул их за дверь. Ха-ха. Вот теперь у них начались проблемы. Два террориста, за которыми охотится весь мир. А с некоторых пор — и вожделеет. В течение следующих нескольких лет нас часто навещали говорившие с иностранным акцентом сотрудники различных спецслужб. Я всегда докладывал ему о таких визитах. Фишман шутил, что если мне когда-нибудь вскружит голову женщина — «ну, ты понимаешь, необыкновенная, словно фея из сказки» — разговаривающая без акцента, то я должен быть начеку: это может быть только «Моссад».

А вот фотография из Чили. Пиночет приходит к власти, хунта объявляет, что судьба страны находится в руках военных. После похорон Неруды террор усиливается, исчезают люди, солдаты Пиночета жестоки и беспощадны, они верят в своего капитана и в угрозу со стороны марксизма. Я нигде не нашел даже намека на то, каким образом Фишман мог попасть в окрестности концлагеря Писагуа. Солдафон протянул мне руку. Я отказался и без посторонней помощи вскочил в кузов грузовика. Опустился на лавку рядом с ним. Машина тронулась. Под моими ботинками виднелась чья-то голова. Сумку я положил на связанную женщину. Ступая по спинам людей, испытываешь интересные ощущения. Ты словно идешь по воде. Взглядом он спросил солдата в нацистском шлеме, можно ли его сфотографировать. Просьба подкреплялась купюрой. Тот согласился, при условии, что Фишман не будет снимать лежащих внизу заключенных, связанных словно скот. Глупец! В «рыбий глаз» [4] я видел не только его, но и дно кузова. Открытый, без брезентового тента, грузовик. Закругляющаяся линия горизонта. Надутый, словно индюк, охранник улыбается в объектив, стоя на поверженном человеке. На дне больше десятка тел, их руки связаны за спиной. Для создания такой композиции ему пришлось наступить на кого-то. В Германии самый большой резонанс вызвал шлем, стилизованный под каску солдата вермахта. Подумать только, из-за одного-единственного человека разгорелась бессмысленная общенациональная дискуссия о том, должны ли мы чувствовать себя виновными!