Собрат машинам - Ричард Матесон

И вот теперь он сбежал и уже никогда не вернется. Его разум сломался безнадежно, им ни за что не отрегулировать его заново.

Он шел к общественному парку, последнему пристанищу пожилых, калек, бесполезных. Где они могли скрываться, отдыхать и дожидаться смерти.

Он вошел в широкие ворота и поглядел на высокие стены, которые уходили вверх, насколько хватало глаз. Эти стены скрывали уродство от посторонних взглядов. Здесь было безопасно. Никого не волновало, если человек умрет в границах общественного парка.

«Вот он, мой остров, — подумал он. — Я нашел тихую гавань. Здесь нет пристально глядящих фотоэлементов, нет подслушивающих ушей. Здесь можно быть свободным».

Ноги его внезапно подкосились, он привалился к почерневшему мертвому дереву и сполз по стволу в высокую кучу гниющих листьев.

Мимо прошел старик, который с подозрением посмотрел на него. Старик прошел дальше. Он не уставал повторять себе, что образ мысли остается прежним, даже когда оковы уже разбиты.

Мимо прошли две пожилые дамы. Они посмотрели на него и зашептались. Он не был стариком. Ему не позволено находиться в общественном парке. Его, возможно, выслеживает полиция контроля. Он опасен, и старушки поспешили дальше, бросая испуганные взгляды через хрупкие плечи. Когда он нагнал их, они спешно скрылись за холмом.

Он шел. Вдалеке послышался вой сирены. Пронзительная, визгливая сирена машин полиции контроля. Это за ним? Они уже знают, что он здесь? Он прибавил шаг, тело его подергивалось, когда он переваливал через гребень залитого солнцем холма и спускался вниз по другому склону. «Озеро, — думал он. — Я ищу озеро».

Он увидел питьевой фонтан, спустился с холма и остановился рядом с ним. Над фонтаном склонился старик. Тот самый, который прошел мимо него до этого. Старик хватал ртом тощую струйку воды.

Он стоял рядом молча, дрожа всем телом. Старик не замечал его присутствия. Он все пил и пил. Вода плескалась и сверкала на солнце. Он протянул к старику руки. Тот ощутил его прикосновение и дернулся в сторону, струйка воды потекла по заросшему седой щетиной подбородку. Старик попятился назад, таращась на него с разинутым ртом. Быстро развернулся и заковылял прочь.

Он увидел, как старик побежал, и наклонился над фонтаном. Вода забулькала в горле. Она заполняла рот и выливалась обратно, лишенная вкуса.

Он внезапно распрямился, ощущая в груди болезненный жар. Солнце потускнело, небо сделалось черным. Он шатаясь пошел через дорожку, рот его открывался и закрывался. Он добрел до другой стороны дорожки и упал коленями на сухую землю.

Пополз по мертвой траве, завалился на спину, в животе все переворачивалось, вода стекала по подбородку.

Он лежал в траве, солнце светило ему прямо в лицо, а он смотрел на него, не моргая. Затем он поднял руки и закрыл ладонями глаза.

Муравей пробежал по запястью. Он посмотрел на него непонимающим взглядом. После взял другой рукой и растер между пальцев.

Он сел. Нельзя здесь оставаться. Они уже, возможно, обшаривают парк, их ледяные взгляды обследуют холмы, они затопляют, словно кошмарный прилив, его последний оплот, где старикам позволяется думать, если они еще способны на это.

Он поднялся, неловко заковылял на затекших ногах, направляясь к тропинке, высматривая озеро.

Он повернул вместе с тропинкой и, шатаясь, пошел дальше. Он услышал свистки. Далекий окрик. Они действительно высматривают его. Даже здесь, в общественном парке, где, как ему казалось, можно укрыться. И спокойно отыскать озеро.

Он прошел мимо старой заколоченной карусели. Увидел маленьких деревянных лошадок, застывших в радостном прыжке, замерших в полете, зафиксированных во времени. Зеленые и оранжевые, с тяжелыми плюмажами, все покрыты толстым слоем пыли.

Он добрался до уходящей вниз дорожки и пошел по ней. По обеим сторонам поднимались серые каменные стены. Со всех сторон несся звук сирен. Они узнали, что он не в себе, и вот теперь пришли за ним. Человек не может сбежать. Это против правил.

Он перешел через широкую дорогу и снова пошел по дорожке. Обернувшись, увидел вдалеке бегущих людей. Все они были в черной форме, махали ему на бегу. Он заторопился, ноги его все шаркали и шаркали по бетону.

Он сбежал с дорожки, кинулся вверх по холму, путаясь в траве. Заполз в покрытые багровыми листьями кусты, наблюдая между приступами головокружения, как мимо проносятся люди в униформе полиции контроля.

Потом он поднялся и похромал дальше, глядя прямо перед собой.

Вот наконец переливающееся, приглушенное мерцание озера. Теперь он заторопился, спотыкаясь и оступаясь. Осталось совсем немного. Он ковылял через поле. Воздух казался густым от запаха гниющей травы. Он прорвался через заросли кустов, послышались крики, кто-то выстрелил. Он одеревенело обернулся и увидел, что к нему бегут люди.

Он кинулся в воду, с громким плеском упал на нее грудью. С трудом двинулся вперед, шагая по дну, пока вода не поднялась по грудь, по плечи, по шею. Он все шел, когда она уже заливалась в рот, наполняя горло, давила на тело, увлекая его вниз.

Глаза его были неподвижны и широко раскрыты, когда он мягко уткнулся лицом в озерное дно. Пальцы погрузились в ил, и он замер.

После полиция контроля вытащила его из воды, швырнула в черный грузовик и увезла.

Еще позже механик стянул с него простыню, качая головой при виде спутанных проводов и залитой водой схемы.

— Они портятся, — бормотал он, орудуя щипцами и шилом. — Стареют, начинают считать себя людьми и слоняются по улицам. Жаль, что они не так же надежны, как люди.