Зима в Сокчхо - Дюсапен Элиза Шуа

Кухню обдало холодным воздухом. Обернувшись, я увидела Керрана. Он попросил стакан воды. Он пил, наблюдая за моими приготовлениями к ужину — с недоумением. От растерянности я порезала палец. Кровь капнула на морковные кружочки, загустела на краях раны. Керран достал из кармана носовой платок. Подошел и обернул мой палец.

— Внимательнее.

— Это вышло случайно.

— К счастью, да.

Он улыбнулся, так и держа свою руку поверх моей. Я высвободила кисть, стало неловко, что он вот так держит меня. Он посмотрел на сковородку.

— Ужин?

— Да, в семь часов в столовой.

— Там кровь.

Отвращение, ирония или просто констатация факта? По его тону я не поняла этого. Керран вышел.

За ужином его не было.

Сгорбившись, высоко подняв плечи и уткнувшись подбородком в грудь, мама склонилась над миской. Она вымешивала руками рыбную печень, лук-порей и вермишель из батата, теперь пора добавить каракатиц. Мамина колбаса считалась одной из самых вкусных в городе.

— Смотри, вот так надо разминать. Смесь должна получиться гладкой, хорошо лепиться.

Но ее слова пролетали мимо меня. С краев миски на пол капало, сок скапливался вокруг наших ног и стекал через сливное отверстие в центре комнаты. Мама жила в портовой части города, как и все, кто торговал на рыбном рынке. Ее квартира находилась над ангарами, куда разгружали товар. Шумно. Недорого. Дом моего детства. Теперь я навещала маму по воскресеньям и оставалась до понедельника, своего выходного дня. С тех пор как я перестала жить вместе с ней, мама плохо спала по ночам.

Дав мне каракатиц, чтобы я вмешала их в фарш для колбасы, мама заткнула мне за пояс свою перчатку, измазанную рыбной печенью, и вздохнула.

— Такая симпатичная, а все не замужем…

— Джун Ох должен сперва найти работу. Спешить пока некуда, время еще есть.

— Людям всегда кажется, что времени полно.

— Так ведь мне пока нет и двадцати пяти.

— Верно.

Я пообещала маме определиться со сроками свадьбы в течение месяца. Она как будто бы успокоилась и снова принялась за работу.

Ночью, укутанная влажными от морского воздуха простынями, придавленная к кровати тяжестью маминой головы, я чувствовала, как в такт дыханию ее спящее тело расширяется и опадает. Живя в отеле, я привыкла спать одна. И теперь не могла заснуть — мама храпела. Я принялась считать капельки слюны, падавшие из ее приоткрытого рта мне на бок.

Утром я вышла на пляж, который стелился вдоль береговой линии Сокчхо. Хорошо гулять по кромке моря, пусть даже опутанной электрическими проводами. До Северной Кореи отсюда всего шестьдесят километров. Возле свай, в гавани, показался силуэт, угловатый и взъерошенный под ветром. Я вспомнила вчерашнюю страничку в паспорте и имя. Ян Керран. Он шел мне навстречу. Из-под сетей, сваленных на берегу, вынырнул пес и потрусил вслед за Керраном, обнюхивая его брюки. Портовый рабочий окликнул собаку. Керран остановился и погладил пса, сказав рабочему что-то вроде «That’s ok!», но хозяин все-таки увел его, и Керран зашагал дальше.

Он поравнялся со мной, я подошла первой.

— До чего же хорош этот зимний пейзаж! — воскликнул он, очертив взмахом руки берег. Его голос уносили порывы ветра.

Вряд ли он сказал это искренне. Но я улыбнулась. У пирса скрежетали грузовые суда.

— Давно работаете в здешнем отеле?

— С тех пор как закончила учебу.

Ветер сорвал с него шапку.

— Говорите погромче, — попросил Керран, снова надевая шапку.

Я смотрела на его узкое, осунувшееся лицо. Вместо того чтобы дать своему голосу больше силы, я шагнула ближе. Он спросил, что я изучала. Французскую и корейскую литературу.

— Значит, вы говорите по-французски.

— Да так, немножко.

На самом деле, французским я владела лучше, чем английским, на котором мы сейчас разговаривали, но стеснялась сказать об этом. К счастью, в ответ Керран лишь кивнул. Я чуть было не добавила, что своим французским во многом обязана смешанному происхождению, но сдержалась. Не стоит ему знать этого.

— Не подскажете, где тут можно раздобыть бумагу и чернила?

В январе здешний магазин канцтоваров закрыт. Я объяснила Керрану, как дойти до супермаркета.

— А не хотите составить мне компанию?

— Вообще-то у меня мало времени…

Он пристально посмотрел на меня исподлобья.

В конце концов я согласилась проводить его.

Мы шли по бетонным плитам. В центре этого бетонного пустыря — панорамная вышка, с которой разлеталась корейская поп-музыка. Хозяева ресторанов, в желтых ботинках и зеленых беретах, махали нам из своих заведений, словно изнутри аквариумов, приглашая зайти. Керран шел по Сокчхо, казалось, не обращая внимания ни на крабов, ни на вакуумные массажные банки, прилепленные к витринам.

— Чем думаете заняться в Сокчхо? Сейчас ведь зима.

— Мне нужен покой.

— Вы выбрали подходящее место, — улыбнулась я.

Керран никак не отреагировал. Может, разговор со мной утомил его. Впрочем, подумала я, глупо чувствовать себя виноватой из-за его угрюмого настроения и стремиться заполнить словами повисшее молчание. Керран просто попросил меня указать дорогу к магазину, и я не обязана развлекать его общением. К нему подбежал облезлый пес.

— Похоже, собаки любят вас.

Он мягко оттолкнул пса.

— Это потому, что я уже неделю не стирал одежду. Чем только она не пропахла, в точности как эти собаки.

— Так я же сказала, что могу постирать…

— Не хочу, чтобы вы измазали кровью и мою одежду тоже.

Если это шутка, то юмор Керрана чужд мне. Запах от него, однако, был приятным. Смесь имбиря и благовоний.

В супермаркете «Лот Март» он взял чернильное перо, долго вертел его в руках, потом положил на место, распечатал пачку с бумагой и стал нюхать листы. Я огляделась, проверяя, нет ли поблизости видеокамеры. Керран нюхал разные сорта бумаги. Похоже, ему нравилась наиболее шероховатая. Он пробовал ее на ощупь, подносил ко рту и изучал на вкус. Затем перешел к другой полке. Надорванные им пачки с бумагой я спешно прикрыла папками и последовала за ним. В магазине не оказалось того, что искал Керран. Ему нужны были сменные цилиндры для чернильных ручек и жидкие чернила тоже. Я спросила у кассира, тот принес два пузырька с чернилами из остатков на складе. Одни чернила японские, другие — корейские. Японские Керран брать не стал, они слишком быстро высыхают на бумаге, и захотел прямо в магазине опробовать корейские чернила. Кассир ответил, это не разрешено. Керран внимательно посмотрел на него. Повторил, что хочет попробовать. Кассир разозлился. Перейдя на корейский, я уговорила его, и он уступил. Открыв пузырек, Керран достал из кармана пальто блокнот в холщовом переплете и провел несколько линий. И в конце концов купил японские чернила.

На автобусной остановке мы стояли одни.

— Так, значит, вы из Франции.

— Из Нормандии.

Я кивнула, дав понять, что название мне знакомо.

— Слышали про Нормандию? — спросил он.

— Я читала Мопассана…

Он повернулся ко мне.

— Какой вы представляете себе Нормандию?

Я задумалась.

— Она красивая… Немного грустная.

— Моя Нормандия уже непохожа на ту, что в книгах Мопассана.

— Может быть. Но она как Сокчхо.

Керран не ответил. Ему никогда не узнать Сокчхо так, как знаю его я. Невозможно узнать этот город, если не родился там, не прожил его зимы, не впитал запахов, не понял вкуса осьминога. И одиночества.

— Вы много читаете? — спросил Керран.

— Прежде чем поступить в институт, читала много. Тогда я впускала книги в сердце.

А теперь читаю рассудком.

Он покачал головой и крепче сжал пакет с чернилами.

— Ну а вы?

— Читаю ли я?

— Чем вы занимаетесь?

— Рисую комиксы.

Слово «комиксы» прозвучало странно, как инородное. Я представила себе выставки и толпы читателей. Может, Керран угадал мои мысли. Комиксов я не читала.