Как мой прадедушка на лыжах прибежал в Финляндию - Даниэль Кац

В знак благодарности дед читал им Библию. Дагестанцам нравились эти истории, в которых сыны Израиля избивали аммонитян, эдомитов, ханаанеев и прочих. Они хлопали в ладоши и называли Иисуса Навина Кабир-Джигитом, что означает Великий Наездник. Со временем ими заинтересовались и калмыки. Им также хотелось послушать историю о Великом Наезднике. Дед, ничтоже сумняшеся, сажал в седло всю библейскую рать, и с его подачи эти гунны Древней Иудеи непреодолимым валом катили по земле Ханаанской, губя и сжигая все на своем пути. Татары вспоминали древние предания о великой татарской державе, которая облагала данью Москву, пока Иван Грозный в гневе своем не положил этому конец.

Украинцев интересовала интрижка царя Давида с женой Ионафана и священный блуд царя Соломона с четырьмястами женами, но по-настоящему, так, что дыхание перехватывало, они восторгались лишь переживаниями, которые доставляли сестрам Оголе и Оголибиде размеры членов египетских и ассирийских господчиков. Дед шел строго по тексту, ничего не прибавляя и не убавляя: он был еще совсем неискушенный в таких делах. Зато один из ингерманландцев привел по памяти замечательное предание о прегрешениях жителей Содома. Он прошел через весь свой ингерманландский хлев, от быка до ягненка, затем переместился в птичник и, к своему изумлению, обнаружил в углу конюшни трех животных, обитателей библейских мест: верблюда, оселота и тапира.

Популярность Бени росла. У него был располагающий голос с четкими интонациями драматического чтеца. Его просили почитать вслух и другие книги. Он читал «Детство» Толстого, «Отцов и детей» Тургенева, «Героя нашего времени» Лермонтова, Гончарова, «Так говорил Заратустра» Ницше, Маркса, Гомера. Затем кто-то донес на него.

Ему дали тридцать дней гауптвахты и двадцать ударов плетью за чтение вслух революционных и безбожных книг. Когда, отбыв наказание, он вернулся в барак, его встретили криками «ура», на руках внесли внутрь и предложили выпить. Затем снова попросили читать. Ведь целый месяц они жили в полном отупении, слушая лишь выдуманные истории с бабами да концерты, на которых публика только и знает, что преет да бздит. Дед согласился. Но они должны помочь ему. Он решил, что будет отчаянным, маленьким, но опасным.

Он попросил дагестанцев научить его бурчать и стрелять. Калмыки учили его ездить верхом без седла, татары — фехтовать, украинцы — плясать, финны — ругаться.

«Человеку маленького роста нужно оружие подлиннее», — подумал дед и пошел переговорить с фельдфебелем.

— Господин фельдфебель, человеку маленького роста нужно оружие подлиннее.

— Что ты там плетешь, Иуда, замухрышка этакий?

— Господин фельдфебель, все солдатские сабли одинаковой длины.

— В наблюдательности тебе не откажешь, маленький Соломон, сабли и вправду одинаковой длины. Почему? Я скажу тебе почему. Потому что солдаты в царской армии равноправны. Видишь ли, ты, недоростыш, христоубийца, мы не проводим никаких различий между доблестными защитниками Великой России.

— Но ведь я такой маленький…

— И значит, хочешь саблю покороче? Это не пройдет. Царю не нужны оловянные солдатики. Только сабля делает тебя солдатом. Сабля — школа мужчин. Терпи. Надо терпеть. Все пойдет к черту, если не будешь терпеть. Солдату, который не умеет терпеть, грош цена, скажу я тебе. Или ты думаешь, что будешь втискиваться между ног врага и устраивать ему обрезание, дурак? Хе-хе… Это не пройдет, если будем воевать с турками, что будешь тогда обрезать?

— Господин фельдфебель, я хочу саблю подлиннее, хотя бы на треть подлиннее, иначе как еще я смогу доставать врагов родной земли?

— Черт тебя побери, Авраамов мизинчик, ты это всерьез? Ну, говори! Я не слепой, вижу, ты что-то затеял, знаю я эти еврейские штучки, говори прямо, выкладывай…

— ???

— Ничего не затеял? Если нет, то тут есть над чем подумать. Приходи снова завтра, жиденок. У вас всегда какая-нибудь чертовня на уме. Скажешь, не так? Нет? Ну а я вот что тебе скажу. Я человек доброжелательный. Спроси у крымского татарина, спроси у мертвого турка. Хо-хо-хо. В Болгарии в семьдесят восьмом, в Шипкинском ущелье…

Дед получил-таки более длинную саблю. Она волочилась за ним при ходьбе, однако в результате упорных ежедневных тренировок из него вышел опасный фехтовальщик — опасный для противника, для окружающих и самого себя. Дагестанцы пытались учить его стрелять голубей влет, однако, несмотря на их доблестные старания, научиться стрелять влет он не сумел. Голубей нелегко стрелять, даже когда они находятся на земле, голубь нервная птица, он все время перебегает с места на место. Помимо того, под руководством калмыков Беня учился ездить верхом. На первых порах ему было чуточку страшно, потому что лошади были такие высокие, что приходилось вставать на стул, чтобы взобраться лошади на спину. Лошади относились к нему благожелательно, потому что он был такой легкий, и не особенно капризничали. Вскоре он настолько преуспел в учении, что получил собственного коня, которому дали кличку Моисей Мендельсон. Моисей Мендельсон, культуртрегер.

Он набирался сил, упражняясь в борьбе, которой учили его ингерманландцы. Освоил все приемы: бросок прогибом, бросок с захватом руки, бросок подворотом, захват шеи, перекат, переворот, мост, полунельсон — и щипки, если зазевается судья. Дед получил звание армейского мастера по борьбе в легком весе. За два года он накачал себе приличную мускулатуру, став самым видным мужчиной во взводе. Он отпустил усы и отработал огневой взгляд, охотно фотографировался, позируя обнаженным до пояса в трико или военной форме с заранее подобранным фоном. На таких фотографиях он выходил чуть ли не двух метров ростом.

Эти фотографии и сыграли решающую роль в судьбе моей бабки. Некоторые из них дошли до Хельсинки и попали в ее руки. Ей понравился симпатичный атлет, и она вступила с ним в переписку. В любви они объяснились по почте.

Деду было тогда восемнадцать лет. Он умел, перекувырнувшись в воздухе, вскочить сзади на спину Мендельсону. Он был в звании младшего унтер-офицера, в течение трех лет получал армейское музыкальное образование и официально значился трубачом императорской кавалерии.

Он ходатайствовал о переводе в Великое княжество Финляндское в Хельсинкский Императорский кавалерийский полк, ибо решил жениться на моей бабушке.

Ходатайство удовлетворили, но сперва надо было сдать экзамен. В экзамен входило исполнение первой части концерта для трубы Генделя. Беня терзал корнет, упражняясь, и за год перепахал всю первую часть концерта… Ему казалось, он был готов к серьезному испытанию.

Однако чрезмерный оптимизм подвел его. На экзамене на него напала боязнь, и он сбился на первых же тактах. Та-та-а-та-та-тата-та-та Генделя превратилось в та-та-та-та-та Первой симфонии Малера.

— Олух царя небесного! — воскликнул председатель экзаменационной комиссии Гарбаев. — Что с вами? Крайне удивляюсь на вас, молодой человек. Ведь вас зовут Беня, постыдились бы, ведь вы принадлежите к народу, который дал миру Антона Рубинштейна, Феликса Мендельсона, Гуго Вольфа…

Аккомпаниатор пианист фон Шпален был уязвлен.

— Господин майор, осмелюсь заметить, композитор Вольф родом из немцев Поволжья.

— Немец или еврей — не все ли равно? — проревел славянофил Гарбаев. — Прародитель Габсбургов Рудольф был еврей-лавочник из Эльзаса.

Потрясенный фон Шпален прикусил губу.

— Что касается вас, Беня, — ничтоже сумняшеся, продолжал Гарбаев, — вы… вам полная труба…

Так дед был переведен на новое место службы.

Когда он прощался с товарищами, на глазах у всех стояли слезы. Дагестанцы заунывно тянули свои песни и подарили деду на память посеребренный сербский маузер (тот самый, из которого Беня нечаянно прострелил бабушке челюсть. Пуля вышла через правую щеку, не оставив следа). Сам Беня был потрясен и со скорбью в сердце повторял про себя: «Partire è ип ро’morire»[2].

Мне никогда не рассказывали, что подумала бабушка, впервые увидев Беню на причале Катаянокка. Бабушка была женщиной рослой. Надо полагать, ее мысли были весьма противоречивы: «Но как же фотографии?.. Меня обманули… такой ужасно маленький… ах, бедненький… как мне его жалко… ах, был бы он чуточку выше ростом… а как же он… или, может, в постели он не такой уж маленький?.. наверно, придется мне самой брать его на колени…»

Дед побледнел, в глазах у него помутилось, в висках стучало. «Какой же я осел, не учел, что может так обернуться. Все пропало. Потерял ее еще до того, как обрел», — думал он, потрясенный.

С полчаса они стояли неподвижно, молча рассматривая друг друга. Вокруг них, выкрикивая ругательства, шныряли уличные мальчишки. Ленин замышлял в Цюрихе великие дела. Мимо них прогрохотал товарный состав. Они не шелохнулись. Кто сделает первый шаг? И в каком направлении?