Грядет еще одна буря - Сейед Мехди Шоджаи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глядя на лицо Зейнат, Хадж Амин испытывает неясное чувство, что оно знакомо ему, может быть, она похожа на какого-то близкого друга, но сколько он ни напрягает память, никого конкретно не может вспомнить.
Своим самообладанием и зрелостью она напоминала пятидесятилетнюю, но, судя по блеску в глазах и свежести лица, было ей никак не больше сорока. Даже тридцать семь – тридцать восемь, и то с натяжкой… Но до чего же она хорошо сохранилась! Ни единой морщинки на лице. И лицо у нее ни смуглое, ни белое. Словно вобрало в себя и изящество смуглости, и красоту белизны. Матовые тени вокруг карих глаз делали ее еще краше. Лицо соразмерное, не костлявое, ничего лишнего, что портило бы его миловидность. Губы не маленькие, но изящно очерчены, брови же – широкие, вытянутые. До чего же прекрасный вид они придавали лицу!
Зейнат ставит поднос с чаем рядом с одеялом, на котором сидят Хадж Амин с инженером, плотнее стягивает на себе чадру и опускается на колени. Кутание Зейнат в чадру внезапно приводит Хадж Амина в чувство, и он осознает, что изумленно взирает на нее.
Зейнат берет с подноса чай и ставит перед своими гостями.
Должно быть, его до такой степени увлекло то, что она выглядит так молодо.
«До чего же, женщина, ты молодо выглядишь при твоем-то прошлом!»
Ее голос и угощение колотым сахаром привели его в себя.
«Мир, Хадж Амин! Еще столько в нем для нас секретов!»
Хадж Амин берет кусок сахара и тут же чувствует, будто его ударили в самый мозг. Пауза. Он медлит, споря сам с собой, но не может скрыть своего изумления.
«Вы словно сердце человеческое исследуете!»
От этого разговора Сайф вздрагивает, а Зейнат с милой улыбкой отвечает:
«Не думай, что любые заросли пусты… ведь в них может быть…»[1] После недолгой паузы она продолжает: «Чай ваш остыл, отведайте».
Хадж Амин берет чашку слегка трясущимися руками и подносит ко рту. Аромат чая щекочет его ноздри, он медленно выпивает все до последней капли и ставит чашку на пол. Про себя он думает: «Вот если бы я захватил с собой сигареты «Эшно», они бы пришли мне на помощь в этом конфузе». Повисает тяжелая пауза, и Зейнат поднимается под тем предлогом, чтобы принести фрукты, и говорит: «Хадж Амин, сигарет «Эшно» нет, но есть «Винстон», если такие курите, я принесу».
Хадж Амин, словно желая поймать Зейнат за руку и усадить, привстает с колен и говорит: «Присядь, Зейнат-ханум! Я же в этом не разбираюсь!»
Сайф застыл с чашкой чая в руке, так и не поднеся ее ко рту. «Что это сегодня вечером Хадж Амин ведет себя будто безумный? Словно его подменили!»
«Что такое, Хадж Амин, в чем вы не разбираетесь?»
У Хадж Амина нет ни возможности ответить на вопрос Сайфа, ни настроения, ни духу поведать о том, что с ним происходит с того момента, как они вошли в этот дом.
«Пойду-ка я принесу фруктов, еще чего-нибудь, сейчас вернусь. А вы, Хадж Амин, попытайтесь совладать с собою».
Ответ Зейнат лишь обостряет изумление Сайфа:
«Хадж Амин, а вы скажете мне, что здесь происходит?»
Хадж Амину передается его смятение: «Ты думаешь, я сам понимаю?! Я даже забыл, для чего мы сюда пришли!»
«Я-то думал, что я лишь посредник в вашем знакомстве с Зейнат-ханум. И теперь не говорите, что…»
«Что что? Что раньше мы учились в одном классе или работали вместе?! Ты явно обалдел побольше моего, инженер».
Возвращается Зейнат, неся блюдо с фруктами, несколькими тарелками, пепельницей, спичками и упаковкой сигарет. Еще не присев, сразу же переходит к делу: «Ну что ж, вы пришли сюда спросить, почему я не готова дать вам поручение на продажу дома ради благого дела. Так?»
Тут заговорил Сайф: «Ну да, верно».
Хадж Амин вмешивается в разговор и берет инициативу на себя:
«Нет. Мы не для этого пришли. Разумеется, у нас был и этот вопрос. Но сейчас мы здесь по другой причине».
Зейнат невозмутимо отвечает: «Итак?»
И Хадж Амин, не обращая внимания на изумление Сайфа, продолжает: «Я хочу понять, как вы тут оказались?! Это для меня сейчас намного важнее. Потом уже я спрошу и о доме, и о поручении, и о благом деле».
Зейнат с нежной, чуть насмешливой улыбкой на губах отвечает: «И вы непременно хотите знать это прямо сейчас?»
Хадж Амин не может найти, что ответить ей. Но тут опять вмешивается Сайф: «А можно, вы и со мной поделитесь, в чем тут дело?»
Зейнат отвечает:
«Если он захочет, то может прийти сюда в следующий раз один и услышать ответы на все свои вопросы, а уж затем и вам расскажет, если сочтет нужным».
Совершенно непроизвольно Хадж Амин произносит: «То есть?»
Зейнат раскладывает ножи и вилки на тарелках: «То есть прошу отведать фруктов».
Хадж Амин в нетерпении отставляет тарелку в сторону и привстает на колени: «Я не смогу терпеть до другого раза. Все должно разъясниться прямо сейчас».
Зейнат твердо и хладнокровно отвечает: «Во-первых, никаких «должно»! И если я не захочу говорить, никто не сможет меня заставить – это во-вторых!»
В отчаянии Хадж Амин перебивает ее: «Нет, когда я сказал «должно», то имел в виду не принуждение, а просьбу».
Зейнат продолжает:
«Тогда вы можете попросить господина Сайфа подождать в машине, пока мы его не позовем в случае необходимости. Для разговора у меня найдется время».
Хадж Амин многозначительно смотрит на инженера, и тот, понимая, что он здесь лишний, поднимается, пытливо и нерешительно глядит на Зейнат и Хадж Амина и произносит: «До свидания».
Глава 2. Гром и молния
Теперь, должно быть, лет пятнадцать прошло с тех событий, но ты не можешь утверждать, что забыл о них или не все припоминаешь, ибо события той ночи врезались тебе в память, стали частью тебя и изменили твою жизнь.
Потому только слушай и молчи. Хочешь верь, хочешь не верь, удивляйся или в обморок падай, я даже специально на этот случай принесла тебе подслащенную воду. Но только не задавай вопросов, не прерывай цепь моих воспоминаний, я сама поведаю тебе обо всем от «а» до «я».
Шемиран[2] тебе хорошо знаком. До развилки двух дорог у Галхака[3] есть небольшой переулок. Вспомнил? Если пойти по тому переулочку, то в глубине его, на пятой двери слева, будет табличка с номером дома сорок восемь.
Там был большой сад. Теперь уж и не знаю, что с ним нынче. Оказавшись во дворе, ты мог увидеть строящуюся дорожку, что была не из асфальта или земли, а из камня. Все булыжники были плоские, чистенькие, один к одному, словно каждый промыли и в землю уложили.
По обеим сторонам дорожки на равном расстоянии были высажены деревья: яблони, груши, черешни и абрикосы. Кое-где из земли выступали небольшие холмики, покрытые куртинками ирисов: каждый холмик пестрел каким-то одним цветом.
Имелись тут и арки с беседками, обвитые со всех сторон диким шиповником.
А в конце двора был большой пруд с чистой прозрачной водой и фонтанами по обеим сторонам.
В тот вечер поверхность пруда была покрыта розами, колыхавшимися на воде от плеска фонтанов.
Все это составляло часть пейзажа, обрамлявшего дом, находившийся в самом конце сада, за прудом. Хоть дом и был одноэтажным, но стоял на пригорке, так что из него был виден весь сад.
В саду, в зале, в комнатах – повсюду были расставлены столы и стулья, кроме веранды перед домом, на которой стояла каменная скамья. Скамью эту покрыли розовым бархатом, а вокруг нее поставили стулья для музыкантов. А посредине выделили мне место для пения и танцев!
В тот вечер с меня взяли слово четыре часа петь и танцевать и один час забавлять своими шутками жениха.
Не удивляйся! Никто, кроме жениха и двух-трех его друзей, ничего не знал об этом. Да и тех двоих сам жених посвятил в курс дела, чтобы они были его свидетелями и потом подтвердили, что он не лжет, если вздумает рассказать кому-нибудь.
Не наше это дело знать про то, почему в тот вечер жених хотел, чтобы я забавляла его на свадьбе. Так, обиняками, скажем лишь, что невеста его была из семьи придворных, и ее за него насильно выдавали. Да и сам он не был доволен этим браком и потому хотел хоть как-то это компенсировать или, скажем, отомстить. А затем, вероятно, рассказать друзьям и похвастаться.
По уговору за праздничным столом жених должен был как бы случайно испачкаться и под предлогом того, что ему нужно переодеться, покинуть невесту и гостей, а потом пойти ко мне. Я же пошла в пустую комнату на другой стороне двора сменить одежду.
Когда я явилась, все гости уже были на месте, а жених с невестой сидели в лодке на пруду и обменивались любезностями с присутствующими, что стояли вокруг пруда.
На самом деле мое появление привело к тому, что все собравшиеся смешались между собой, и оставшуюся часть церемонии знакомства решили провести уже после моего выступления. Я поднялась на веранду.
А кстати, ты, Хадж Амин, в те времена не был еще ни хаджи, ни Амином. Тогда ты стоял на западной стороне пруда, рядом с отцом жениха, и разглядывал меня с самими добрыми намерениями.
Не скажу, что то был ты сам, то было благоразумие твое, которое и поныне в тебе есть и иногда тобой командует.
