Римская сага. Том V. За великой стеной - Игорь Евтишенков

Когда чьи-то руки подняли его вверх, Лаций даже не открыл глаза. Ему было всё равно. Его куда-то тащили, ругали, пинали, а потом даже развязали руки. Кисти и пальцы не шевелились. Он лежал у провала в стене. Рядом никого не было. Под шею попал камень, голова откинулась назад, и звёзды в глазах, сначала такие яркие и близкие, стали медленно кружиться и тухнуть. Жгучая боль в руках привела его в себя. Плечи, локти, кисти и ладони – всё горело и чесалось, как будто их окунули в кипящее масло. Тысячи иголок пронзали всю кожу. Боги посылали ему вместо смерти мучения, которые он не мог выносить. Неужели в пустыне под Каррами было легче? Вряд ли. Но там не было такого отчаяния и пустоты. Тогда ещё сохранялась надежда, что его, как легата, найдут, выкупят, обменяют, не бросят…

Мимо проехала повозка с телами. Их везли в город. Значит, будут сжигать. Что ж, разумно. Там много дерева. Всё сгорит дотла. Его тоже туда тащат. Значит, тоже сожгут. Или помучат сначала. Сил дотянуться до меча, торчащего из-под обломка бревна, уже не было. Пальцы дёрнулись и остановились. Как же всё чесалось и болело! Над ним склонилась чья-то тень.

– Та хуодже, – раздался хриплый голос. Лаций открыл глаза и произнёс:

– Мейоу сыванг. Зай нали ни туо во? – из последних сил спросил он, но ханьцы в испуге отшатнулись от него и стали о чём-то быстро переговариваться. Он слышал отдельные слова, но они кружились в голове, не превращаясь в смысл. Наконец, его снова подхватили и быстро принесли в бывший дворец шаньюя. В комнате для прислуги ничего не было. Вообще ничего. Только голые стены и пол. В комнате шаньюя остались стол и старый резной стул, подаренный ему ещё прежним императором. Вдоль стен стояли светильники. Он видел только жёлтые кружочки, которые то и дело отрывались от чашек и перелетали с места на место. Вместе с ними в голове кружился весь мир. Тело опустили на большую шкуру перед столом. Весь пол вокруг был тёмным и пахло кровью. Этот запах нельзя было спутать ни с чем.

– Это он? – спросил мужской голос.

– Да, – коротко ответил женский. Он узнал его. Это был голос Чоу Ли.

– О-у-о-х, – из груди вырвался стон, но подняться самому не удалось. Ему помогли, подставив что-то под спину. Было удобно. Сидевший на стуле мужчина говорил отрывисто и резко, и некоторые слова Лаций не понимал. Чоу помогала. Она почти всё переводила на язык хунну.

– Твои люди ничем не отличаются от нас. У них такие же руки и ноги. Внутри такое же сердце. И в голове нет ничего другого. Только другая кожа, – человек кивнул в сторону, и Лаций остекленевшим взглядом уставился на несколько обезглавленных тел своих товарищей в углу. Их разрубили на части, чтобы посмотреть, что у них внутри. – Мы уходим завтра днём. Здесь всё сгорит, – добавил китаец, и Лаций кивнул головой. Он правильно догадался, почему тела свозили в город. – Чоу говорит, этот город построил ты. Она говорит, ты много знаешь. Скажи, зачем ты мне нужен? – выплюнул последнюю фразу незнакомец, и откинулся назад. В тусклом свете масляных светильников были видны только усы и борода. Тёмные впадины на месте глаз скрывали его взгляд, и всё лицо представляло полукруг из тёмных и светлых пятен.

– Я убил Цзи Юи, – произнёс Лаций.

– Это был ты?! – в голосе нотка лёгкого удивления и только.

– Да, я… Я умею строить и воевать…

– Мы все умеем воевать. Другие умеют строить. Я хочу отрезать твой язык. Ты говоришь, как мы. Но ты не похож на хунну.

– Не надо.

– Ты боишься смерти? – снова насмешка и пренебрежение. Лаций чувствовал, что в голове начинают появляться мысли. Что он мог ответить этому молодому военачальнику? Что он видел сотни таких, как он, и даже лучше его? Нет, он слишком самоуверен и не поймёт. Он хочет увидеть унижение и страх. Неужели ему было мало убитых хунну? Лаций молчал, впервые понимая, что его храбрость давным-давно уступила место хитрости и изворотливости. Для него сражение было радостью, а не унижением и болью, как сейчас. Может, боги хранили его для насмешки? Что делать, что сказать? Ведь раньше никогда такого не было. Решения всегда принимались быстро и правильно. Теперь же он о чём-то жалел, сомневался и всё время видел себя как будто со стороны. Да, этот ханец был прав – умирать не хотелось.

– Наверное, ты прав. Я боюсь, – наконец, ответил он.

– Хе-хе, – раздался довольный смешок. – Значит, твой слепой друг соврал, что ты ничего не боишься. Ты боишься. Это хорошо. Завтра он споёт вам последнюю песню.

– Павел жив?

– Жив, жив. Он прекрасно поёт. Эй, – позвал он стражников, – уберите его обратно!

– Ты тоже боишься смерти, – произнёс он, тщательно подбирая слова чужого языка и стараясь не потерять сознание. Сильные руки подхватили его и подняли на ноги. Оставалось всего несколько мгновений. – Твой император убьёт тебя. Ты ослушался его. Я это знаю. Выше императора никого нет, – его потянули назад, и он уже на ходу бросил последние слова: – Вспомни, У Цзы казнил своего храброго воина. Храбрый воин нарушил его приказ, сразился с врагами и убил двух воинов. Но У Цзы сказал: «Надо слушать приказы», и храбреца убили, – Лаций сам не знал, почему вспомнил этот рассказ Чоу Ли, но молодой генерал вдруг поднял руку и приказал своим людям остановиться.

– Чем ты можешь мне помочь, луома рен?

– Наши воины тоже иногда нарушали приказы, – с трудом переводя дыхание, продолжил Лаций, не веря, что всё ещё жив. – Их тоже приказывали казнить. Но иногда им удавалось спастись.

– Как? – прозвучал короткий и жёсткий вопрос. Лаций посмотрел на Чоу Ли. Та сидела на полу рядом с креслом генерала с таким выражением лица, как будто всё происходящее её не касалось.

– Чжи-Чжи был в империи Хань несколько раз, – продолжил он. – Ему не повезло. Там он допустил несколько ошибок. Однажды на нём было красивое золотое ожерелье. Оно понравилось жене императора. Она сказала это своему старшему евнуху. Тот передал её слова Чжи Чжи. Чжи Чжи не захотел расставаться с ожерельем. Он не снял его и не передал евнуху. Он не поверил ему. После этого император не стал больше общаться с Чжи Чжи и разговаривал только с его братом Хуханье. Говорят, что император слушает только свою жену.

– Я снял с твоего Чжи Чжи и его сына два кольца императора. Они очень дорогие. С голубыми камнями. Ты думаешь, что их надо подарить жене императора?

– Нет, – с трудом выдавил из себя Лаций.

– Тогда что? Голову Чжи Чжи? – разочаровано воскликнул генерал Тан.

– Нет, не голову…

– А что?

– Чжи Чжи часто говорил, что император очень любит большие картины с битвами его воинов. Очень любит.

– Картины? Ты сказал картины? – Чэнь Тан от удивления откинулся назад и замер. Потом он посмотрел на Чоу. Та была неподвижна и спокойна, как статуя. – Что ты хочешь сказать? Надо нарисовать большую картину? Нет, это слишком просто. Там не будет императора, не будет его войска.

– А если сделать много картин? Двадцать или тридцать? И соединить их вместе? Сначала – атака крепости, потом – стены, дальше – ворота в огне, а в конце… – он вздохнул, – в конце смерть Чжи Чжи и его семьи. Такая большая картина должна удивить императора. Я видел такое не раз. Но лучше показать сначала его жене. Она первая. Тогда она сможет заставить его пойти и посмотреть на них. Император не сможет отказаться.

– Откуда ты всё это знаешь? – искренне удивился Чень Тан. Он не знал, что за несколько лет Чоу Ли столько раз рассказывала Лацию об отношениях в императорском дворце, что он даже запомнил некоторые имена важных чиновников. – Ха! Тогда надо в конце поставить всех твоих воинов в нагрудниках и женских платьях, которые вы носите. Да, это удивит императора! Вы будете стоять рядом с картиной и поднимать свои щиты, как здесь! Вот это да, это может удивить императора! – какое-то время Тан молчал, что-то прикидывая в голове. Потом его лицо снова стало хмурым и он, упёршись руками в колени, спросил: – Ты хитрый, луома рен, но кто нарисует такие картины? И так быстро?

– Среди наших воинов есть несколько человек. Они смогут за нарисовать их за десять дней.

– Ты покажешь мне этих людей. Пусть нарисуют мне несколько маленьких картин. Я хочу увидеть это сам!

– Конечно… Но… они все в яме. Мы не пили несколько дней. Руки связаны. Надо быстрее их развязать. Руки отойдут… и завтра они смогут рисовать.

– Хорошо. Пусть их развяжут и дадут воды!

– Благодарю тебя, генерал! – выдавил из себя Лаций, помня частые рассказы Чоу про тщеславие ханьских чиновников. Он поймал себя на мысли, что не чувствует унижения. Неужели он перестал быть римлянином, как обещала ему гадалка в Сирии? Наверное, да. Собравшись с силами, он добавил: – Генерал, ты храбрый и умный воин. Но ещё ты благородный и мудрый человек. Это большая редкость.

Ответа не последовало. Прозвучали несколько коротких приказов, его вывели на ступени, и дали чашку с горячим варевом. С трудом держа её дрожащими руками, Лаций припал губами к обжигающей жидкости. Это был мясной бульон! Когда он допил его и поднял глаза вверх, перед ним стояла Чоу Ли.