Шёл я как-то раз… - Геннадий Карпов

– Сущая правда, дорогая! А нет ли у нас кусочка сала к этому чудесному супчику?

– Нет! А ты сейчас напиши, куда идёте и как вас найти в случае чего.

Проворочавшись полночи, Валя уснул лишь под утро, во сне традиционно покричал и проснулся только в одиннадцать. Родители ушли на работу, на столе стоял обильный завтрак и подробная инструкция к нему. Он быстро проглотил пару котлет, обжёг язык чаем, остатки еды согласно той же инструкции убрал в холодильник и в час уже стучал в истыканную ножами Васину дверь. Открыла бабушка.

– Здравствуйте, – покраснев от предстартового волнения поздоровался гость, – Вася дома?

– На месте Вася.

– Проходи, я уже скоро! – донеслось из туалета.

Не прошло и двадцати минут, как во всей красе – трусах по колено и прожжённой майке – появился хозяин.

– Если б не запор – ни фига бы Онегина не прочитал. Деревня, где скучал Евгений, была прекрасный уголок. Он в тот же день, без промедлений в кусты крестьянку поволок. Во житуха была! Почему я не помещик? Ну как настроение? Боевое?

Долго упаковывали два рюкзака, укладывали, выкладывали, утрясали и утаптывали. Наконец, сверху положили пельмени, чай, спички, топор и котелок, по рюкзачным карманам распихали четыре солдатские зелёные фляжки. Вася побрил левую руку, чтоб браслет офицерских часов не кусался. Хотел то же сделать с Валей, но у того на руках растительности не оказалось.

Валя до последнего не верил, что всё это влезет в два рюкзака. Васин был повместительнее, оба – на станках, и когда начали взвешивать, то оказалось, что Валин рюкзак от пола оторвать ещё кое-как можно, а Васин – нет.

– Интересно, как мы это попрём? Может, хоть капкан выложишь? Идти-то, говоришь, далековато?

– Нет, километров сорок. Правда, без лыжни, торить будем сами. Фигня! Наст должен быть хороший, прорвёмся. А на капкан я соболей хочу нам на шапки наловить. В день по соболю – как раз семь штук на две ушанки хватит.

Валя только сказал «Ясно», ибо на лыжах он ходил хорошо, сорок километров его не пугали, а что такое «торить лыжню», да ещё в Саянах, он не знал.

Пообедали бабушкиным борщом, оделись, взяли две пары широченных Васиных лыж и, взгромоздив рюкзаки на спины, подались.

– Когда ждать-то? – спросила бабуля, дымя папиросой в форточку.

– Как выпьем.

– Значит, завтра вернётесь.

На электричке доехали зайцами до вокзала. В вагоне к ним пристала приторможенная дама с безапелляционной просьбой выслушать, как она читает сто шестьдесят четвёртый псалом.

– Нет уж, это я от тебя уже слышал! – отбрил даму Василий. – Ты мне Онегина почитай! Из вот этого: бывало, он ещё в постели, спросонок чешет два яйца, а под окном уж баба в теле ждёт с нетерпеньем у крыльца.

На вокзале взяли билеты и залезли в уже стоящий поезд. Вскоре появились соседи по купе: два мужичка лет по пятьдесят. Не успел поезд тронуться, как мужики достали портвейн.

– Жахнем, молодёжь?

– Можно и жахнуть, – быстро откликнулся опытный Василий, – правда, нам выходить в три ночи и идти потом до обеда, как не больше.

– Дело хозяйское, мы не настаиваем, – не обиделись мужики.

– Нет, это я просто к тому говорю, что до трёх всё равно делать нечего, так почему бы и не выпить в хорошей компании. Валь, ты как? Захлебнёшься?

– Немного. Я вообще-то непьющий.

Выпив треть стакана, он залез на верхнюю полку и предался созерцанию предночного сибирского ландшафта. Остальная троица выпила до одиннадцати два литра «Агдама» и хорошо закусила. Вася, отрабатывая выпивку, травил лесные байки, благо поболтать он был даже не любитель, а профессионал.

ВАСИНА БАЙКА

Жил-был злой мужик в Мотыгино. А мобыть и в Курагино. Злые-то, они везде есть. По злости своей на охоту ходил, детей не имел и жену тиранил хуже положенного. Зверя и птицу изводил круглый год во множестве и с удовольствием, а с соседями враждовал непрестанно и всё по пустякам. Поставил он как-то по осени петлю на марала, да неувязка вышла: попал в петлю медведь. А события таким чередом разворачивались: ехал сей фрукт из своего села в другое по делам на санях по первопутку. Коня, как водится, хлестал нещадно, и вдруг закралось у него подозрение: не проверить ли снасть? Ружья с собой как на грех не было. Взял он из саней дрын и пошёл. Глядь: сидит в петле у кедры кто-то в шубе, снег повзрыл и стонет. Присмотрелся – Топтыгин! Оторопь нашего героя взяла сперва, поскольку Михайло – не марал, может и сдачи дать. На такой трофей его оружие не рассчитано, но не вертаться же взад за ружьём восемь вёрст. Мужик был от природы крепок, и порешил он дрыном из медведя дух вышибить. Поплевал в кулаки и стал зверюгу бить. По голове – по хребту. По голове – по хребту. Тот в петле мечется, макушку лапами закрывает, на дрын клыки ужасные нацеливает, шум и запахи издаёт непристойные, а поделать ничего не может: тросик короток и за лесину хорошо завязан. Бил-бил мужик жертву, и какой ни был тренированный, а устал. Сел, шапку снял, волосами на морозе парит, папиросу курит. Медведь передыхом тоже пользуется: сидит, уши трёт, охает, понять силится: за что наказание такое? Посидели, покурили, поохали. Мужик лютости подкопил и с новой силой принялся дрыном махать: по башке – по хребту, по башке – по хребту. Прыгал медведь на окоротке, прыгал и допрыгался: тросик возьми и перетрись. Но зверь то ли очумел от такого нелестного обращения, то ли от природы был незлоблив, да только как снялся он с места – аж комья из-под ног полетели, и в три прыжка скрылся в чаще. Но, пробегая мимо мучителя своего, один раз – разик только! – махнул лапищей. Мужик как на Олимпиаде двойное сальто с переворотом в воздухе учудил и ткнулся мордой в снег. Полежал, ожидая кровавой расправы, из снега репу выпростал – никого. Кое-как встал, ощупью треух поднял и побрёл к саням. Хотел коня нахлестнуть, да силы иссякли. Но тот тоже зло забыл и, видя такое дело, довёз хозяина аккурат до больницы без понуканий. Ушибленный на крылечко влез, а дальше что было – не помнит. Очнулся лишь на другой день. Докторша, что он недавно отматерил ни за понюшку, его детально проинформировала: левый глаз повреждён, челюсть сломана, зубов убавилось на три, ключица левая ровно напополам. Но дело знакомое, мол, починим, коль раньше не помрёт.

Выписался он из больницы только спустя месяц. Исхудал, через трубочку бульонами питаясь, видеть хуже стал, левое ухо на потеху пацанам теперь правой рукой чешет: левая только до носу подымается. Зато жена не нарадуется: злость у мужа медведь вышиб! Поумнел вдруг. Хоть кривой, да рассудительный, спокойный. Ружьё брату подарил, а тут и с ребёночком стало наклёвываться. Инда только выпьет вечером с друзьями – соседями и посетует: надо ж так! Я его цельный час во всю дурь лупил – хоть бы чхи ему! А он, варнак, раз стукнул не глядя и инвалидом сделал пожизненно!

*****

Перед дорогой решено было поспать, но сон не шёл. До двух лежали, вполголоса лениво чесали языками, потом сходили в на удивление чистый туалет и ровно в три спрыгнули с метровой высоты в снег, кое-как успели за минуту, что стоял состав, сгрузить лыжи и рюкзаки, и зашли в типовое здание станции, построенное где-то в начале шестидесятых. Поезд тем временем, гукнув, грохотнув, вильнув задов и кинув фейерверк искр из последнего вагона, потонул в темень с целью быть к утру в Абакане.

Домик был маленьким, но светлым и чисто побеленным, с надписью «Щетинкино» на крыше. В углу топилась огромная печь, около которой длинный сухой дед в фуфайке подметал угольную пыль.

– Здравствуйте! – поздоровался Вася и свалил рюкзак на длинное деревянное сиденье. – Морозно тут у вас.

Дед собрал последние пылинки в ведро, пощупал печь, прикрыл поддувало и, распрямившись в полные сто девяносто, глянул на вошедших:

– Вечер добрый! Да, крещенские морозы нынче – что надо. За сорок ночами. Вы браконьерить небось? Марал-то ушёл сейчас отседа: тут снегу много. Коза вот в горах есть, значить и волк там же. Соболя нынче полно, белки. А зайцы, того гляди, собак погрызут. Я нынче на петли разом четырёх взял. Урожайный год.

– А мы в избу идём отдыхать. За старые пещеры. На Подлысан, – ответил Вася, развязывая тесёмки на лыжах, доставая огромные шестибатареечные фонари и раскатывая штаны поверх валенок. То же, глядя на друга, делал Валя, только поверх унтов он ещё напялил чуни – узкие длинные брезентовые чулки с завязками под коленом.

Дед отстранённо наблюдал за их приготовлениями, потом достал беломорину, угостил Васю – Валя отказался, – и переспросил:

– Не пойму, на какие пещеры? На Подлысане их много. Не за Ивановку ли?

– Туда.

Дед покурил минуту, стряхивая пепел в ладонь, и прогудел сквозь дым:

– Так вы туды не дойдёте.

– Почему это? – обиделся Вася.