Дом судьи - Брэм Стокер

Осмотрев дом, Малкольм решил поселиться в большой гостиной, которая оказалась достаточно просторной, чтобы удовлетворять его требованиям. Миссис Визэм на пару с приглашенной Малкольмом уборщицей, миссис Демпстер, приступила к наведению в доме порядка. Когда вещи были перенесены внутрь и распакованы, молодой человек увидел, что, проявляя искреннюю заботу о нём, она распорядилась прислать со своей кухни запас провизии, которого хватило бы на несколько дней. Перед уходом она разразилась целым потоком добрых пожеланий в его адрес, а уже стоя в дверях, обернулась и добавила:

— Знаете, сэр, это очень большая комната, и в ней, должно быть, постоянно гуляют сквозняки, а потому я порекомендовала бы вам поставить вокруг кровати ширмы, особенно ночью. Хотя, признаюсь, сама бы я со страху умерла, если бы мне пришлось подобным образом отгородиться и всё время знать, что вокруг меня бродит всякая нечисть и норовит то за угол заглянуть, а то сверху голову свесить!

Образ, который она нарисовала в своём собственном воображении, похоже, настолько подействовал ей на нервы, что она тут же поспешила удалиться.

Миссис Демпстер высокомерно фыркнула в сторону хозяйки гостиницы и со своей стороны заметила, что уж она бы не побоялась никаких привидений...

— Знаете, что я вам скажу, сэр, — сказала она, — привидения, призраки — это всё, что нас с вами окружает. За исключением самих привидений, конечно! Крысы, мыши, жуки, скрипящие полы, расшатавшиеся половицы, сломанные оконные рамы, поломанные ручки шкафов и гардеробов, которые то остаются у вас в руке, когда вы пытаетесь их открыть, а то вдруг посреди ночи грохающиеся об пол. Вы только посмотрите на стенную панель в этой комнате! Старье сплошное — да ей лет сто, не меньше! Вы думаете, здесь нет крыс и жуков? Или, может, рассчитываете, сэр, что вам их не доведётся увидеть? Крысы и есть привидения, вот что я вам скажу. А привидения — это крысы. И не вздумайте считать иначе!

— Миссис Демпстер, — мрачно проговорил Малкольм, одновременно отвешивая в её сторону вежливый поклон, — вам известно больше, чем нашему университетскому профессору. Но мне бы хотелось сказать вам вот что. В знак моего глубокого уважения к очевидной здравости ваших суждений и разумности доводов я намерен предоставить вам возможность самой пожить в этом доме пару месяцев после моего отъезда, поскольку, хотя мною и уплачено за три месяца вперед, более, чем четыре недели, я здесь не проживу. А потом я уеду.

— Большое вам спасибо, сэр! — воскликнула она. — Но я не могу проводить ночь в чужом доме. Дело в том, что я живу в приюте Гринхау, и если хотя бы однажды заночую вне его пределов, то немедленно потеряю это место. У нас очень строгие правила, на мое место столько желаюших, что не хотелось бы лишний раз рисковать. Тем не менее, пока вы здесь поживёте, я буду с удовольствием приходить и присматривать за домом.

— Моя дорогая миссис Демпстер, — поспешно сказал Малкольм, — я прибыл сюда исключительно с целью обрести столь желанное для меня уединение и, поверьте, искренне признателен судьбе за то, что покойный господин Гринхау так прекрасно организовал свой восхитительный приют, но одновременно, увы, лишил вас возможности самой испытать на себе подобную форму искушения! Представляю, какому соблазну вы противостоите, отказываясь от возможности пожить в этом доме. Думаю, сам Святой Антоний не смог бы проявить большую стойкость перед таким искушением!

Пожилая женщина чуть хрипловато рассмеялась. — Всё-то вам молодым пошутить да посмеяться. А впрочем, как знать, может, вы и обретёте здесь столь желанное для вас одиночество.

Она принялась заниматься уборкой, и к вечеру, когда Малкольм вернулся с прогулки — на которые он и впоследствии прихватывал с собой один из учебников, — то обнаружил, что комната приведена в полный порядок, вычищена и прибрана. В большом старом камине потрескивали горящие поленья, лампа была зажжена, а на столе был накрыт ужин, приготовленный из восхитительных даров миссис Визэм.

— А что, и в самом деле настоящий комфорт, — проговорил он, потирая руки.

Покончив с ужином, Малкольм сдвинул поднос на противоположный конец большого дубового обеденного стола и снова взялся за книги. Подбросив свежих поленьев в камин, он подкрутил лампу и уселся на стул, чтобы посвятить несколько часов напряженной работе. Так он просидел, ни разу не отрываясь от книг, до одиннадцати часов, когда, наконец, потянувшись, встал, прошелся по комнате, поковырял кочергой в камине и приготовил себе чашку чая.

Свежие поленья принялись дружно потрескивать, изредка выстреливая искрами, а в большой старой комнате запрыгали причудливые тени. Отхлебывая горячий чай, Малкольм впервые по-настоящему ощутил всю уединенность, даже изолированность своего нынешнего положения. Именно тогда он впервые обратил внимание на то, какой шум поднимают снующие по дому крысы.

Странно, подумал Малкольм, неужели они были здесь постоянно? Ведь в подобном случае я давно должен был бы их услышать!

И действительно, обратив внимание на крысиный гомон и шум, заметно усилившийся к моменту его кратковременного отдыха, он почувствовал, что это были уже какие-то новые, необычные звуки. Он понимал, что поначалу крысы испугались появления незнакомца, зажженной лампы и полыхающего камина, однако с течением времени стали вести себя всё более нагло и чувствовать в буквальном смысле как у себя дома.

А какой шум они поднимают! И какие чудные, необычные звуки постоянно издают! Всё время снуют туда-сюда, взад-вперед, вверх-вниз, бегают за старой стенной панелью, где-то над потолком, под самой крышей, постоянно что-то грызут, скребутся, царапаются! Малкольм вспомнил слова миссис Демпстер и слегка улыбнулся. «Привидения — это крысы, а крысы — не что иное, как привидения!» Вскоре чай начал оказывать воздействие на интеллектуальные возможности и нервную систему молодого человека; он с явным удовлетворением ещё посидел над книгами, пока в очередной раз не оторвался от них и позволил себе пройтись по своему жилищу и хорошенько оглядеть комнату.

Взяв лампу, он принялся бродить по дому, невольно удивляясь тому странному обстоятельству, что столь величественный старинный особняк долгое время пустовал. На него явно произвела впечатление изысканная резьба по дубу, окаймлявшая стенные панели, окна и двери. На стенах он заметил несколько картин, однако они были покрыты таким толстым слоем пыли и грязи, что разобрать изображенное не было решительно никакой возможности.

Бродя по дому, он неоднократно замечал в самых разных местах многочисленные щели, а то и просто дыры, в которых на какое-то мгновение появлялись крысиные мордочки, ярко поблёскивавшие бусинками глаз, а затем стремительно исчезали, сопровождая свои движения характерным попискиванием и шорохом.

Но больше всего его поразила веревка большого набатного колокола, который висел под самой крышей. Она свисала с потолка в углу комнаты по правую руку от камина. Малкольм пододвинул туда большое резное дубовое кресло с высокой спинкой и уселся в него, чтобы насладиться последней чашкой чая. Когда с этим было покончено, он в очередной раз пошевелил кочергой поленья в камине и вознамерился продолжить работу, а потому снова уселся за стол, оставив очаг слева от себя. Некоторое время крысы серьезно докучали ему своим непрекращающимся шуршанием, но вскоре он достаточно адаптировался к их шуму, подобно тому, как человек привыкает к тиканью часов или журчанию воды. Молодой человек настолько сосредоточенно углубился в свою работу, что всё на свете, кроме тех проблем, которые он пытался разрешить, перестало для него существовать.

Внезапно он поднял взгляд и, оставив несколько недоказанных теорем, почувствовал, что близится рассвет, то есть то самое время, которое вызывает немало смятения в чувствительной человеческой душе. Крысиный гомон уже стих, причем его удивило не столько то, что наступила тишина, сколько то, что это произошло так неожиданно и резко. Огонь в камине почти погас, хотя и продолжал изредка вспыхивать темно-красными всполохами. Малкольм поднял взгляд над очагом и невольно вздрогнул, даже несмотря на явную задумчивость и отрешенность своего состояния.

В том самом большом дубовом кресле с высокой спинкой, стоявшем справа от камина, сидела громадная крыса, неотрывно пожиравшая его своим злобным взглядом. Он замахнулся, желая жестом прогнать её, но животное даже не пошевелилось. Тогда он чуть видоизменил взмах руки, имитируя намерение чем-нибудь бросить в её — крыса и тогда не сдвинулась с места и лишь гневно обнажила свои длинные белые зубы, а в жестоких глазах, отражавших свет лампы, сверкнула лютая мстительность.

Поражённый зрелищем, Малкольм подскочил к камину, выхватил кочергу и бросился к креслу, чтобы убить грызуна. Однако прежде, чем он успел нанести удар, крыса издала пронзительный писк, в котором прозвучала концентрированная ярость, спрыгнула на пол и, подбежав к лежавшему на полу концу верёвки набатного колокола, стремительно взобралась по нему наверх, исчезнув в темноте, куда не проникали лучи от лампы под зелёным абажуром. Как ни странно, но в тот же самый момент Малкольм вновь услышал ожесточённый крысиный гомон, сигнализировавший о том, что животные снова забегали по всему дому.