Новый потоп - Ноэль Роже

Он все более и более возбуждался. Подметив усталость его глаз, госпожа Андело бесшумно встала, чтобы погасить люстру. Канделябры исчезли. Позолота потускнела. При мягком свете абажуров гостиная стала уютней.

— Постоянно приниматься сызнова! Начинать с тех же нащупываний, побеждать те же трудности, не имея даже возможности применять достигнутый опыт!.. Кто может постичь ту бездну непроизводительных усилий мысли, труда, страданий, которые испытало человечество? А герои, помогавшие людям переживать эти потрясения? Сам Эльвинбьорг не мог бы отыскать их следа.

— К счастью, эпоха таких потрясений перешла в область преданий! — воскликнул Жан Лаворель.

— Вы думаете? — усмехнулся Губерт. — Если природа угомонилась, то люди сами умудряются вызывать новые бури…

— Обвал берегов Далмации произошел не так давно, — напомнил Шарль-Анри, только что закончивший морское путешествие. — Начиная от Каттаро и почти до самого Триеста побережье произвело на меня впечатление места, где только что разразилась катастрофа. Наше судно лавировало между пустынными островками, где не привилась никакая растительность, и которые были прежде вершинами гор… Это все, что осталось от целого затопленного края…

— Северо-западная часть Франции опускается, а Швеция поднимается все выше, — сказал де Мирамар. — Но успокойтесь! Это движение происходит очень медленно. Пройдут еще тысячелетия, прежде чем морские суда смогут подходить к Парижу!

Послышались протесты и смех.

— Современные теории позволяют предвидеть будущие изменения, — продолжал Франсуа де Мирамар. — Материки рассматриваются теперь как обыкновенные плоты, спущенные на первобытную материю. Они то приближаются, то отдаляются друг от друга.

— Увы! Нужны целые столетия, чтобы они сдвинулись на один метр! — насмешливо вздохнул Губерт. — У нас хватит времени умереть от скуки раньше, чем мы сольемся с Америкой!

Макс, помнивший еще кое-что из космографии, заявил:

— Небольшое замедление вращательного движения Земли или легкое ускорение — и вся неподвижная масса морей хлынет к полюсам или экватору…

— А люди? — спросила Ивонна.

— Все потонут! — воскликнул Губерт. — Не все ли равно! Появятся другие… Новый Адам… Новый питекантропос — не правде ли, отец?

Его шутка не имела успеха.

Все замолкли. Опустив глаза, госпожа Андело чуть слышно про говорила:

— Почему бы событиям, столько раз имевшим место в прошлом, не повториться снова?

— Отец! Ваша книга принесет миру несчастье! — воскликнул Губерт, пытаясь рассмеяться.

— Это предсказывали, однако, большие ученые… — продолжала госпожа Андело тихим голосом, от которого стены обширной гостиной как будто вздрогнули.

Присутствующие глядели на нее, не узнавая ее лица. На ней лежала печать какого-то неведомого величия. Госпожа Андело, которую привыкли встречать по четыре раза в день торопливо шагающей по коридорам, скромную, молчаливую, с лицом без всякого выражения, — смотрела на них теперь глубокими, лучистыми глазами, с неожиданно оживившимся лицом, как бы прислушиваясь к какому-то далекому голосу, который постепенно воскресал в ее душе.

Франсуа де Мирамар тихо проговорил:

— Я не могу не вспоминать Луи Андело и его великолепного исследования о переворотах третичной эпохи. И я счастлив, что этот случай позволяет мне воздать должное крупному ученому, великие заслуги которого недостаточно еще оценены…

Он замолчал, не решаясь продолжать. Никогда до сих пор она не упоминала о своем муже, память которого она, по-видимому, нежно и горестно чтила. Никто не помнил, почему Луи Апреле был признан сумасшедшим некоторыми коллегами, завидовавшими его гению. Его смелый труд, почти забытый, все еще ждал должной оценки…

Госпожа Андело не слышала этих слов. Она, казалось, не видела никого из окружающих. Далекое воспоминание властно вставало перед ней, заставляя нарушить молчание и подыскивать слова, чтобы выразить то, что выразить было не под силу.

— Я его вижу… в то утро… в то последнее утро… Он никогда не проявлял большего ясновидения. Я переписала для него формулу Аристотеля: «Одни и те же места не всегда бывают землей или морем. Море приходит туда, где была твердая земля, и земля вернется туда, где мы видим сегодня море». Он комментировал теорию Сюэса, который объяснял потоп сейсмическим явлением, вызвавшим гигантское поднятие морского уровня. Я как сейчас вижу его стоящим перед окном, с устремленными вдаль глазами. Вдруг он мне сказал: «Возможно, что в недалеком будущем массы воды снова ринутся на сушу. Я этого не увижу… Но ты… может быть…»

Монотонный и как бы безразличный голос замолк. Наступило молчание. Никто не мог оторвать глаз от госпожи Андело, созерцающей чей-то невидимый образ.

— Поделился ли он с вами своими предположениями? — спросил наконец Шарль-Анри.

Госпожа Андело проговорила с трудом:

— Он скончался в следующую же ночь от кровоизлияния в мозг…

— Какая жалость! — необдуманно воскликнул Макс.

— Лучше не знать… — пробормотала госпожа де Мирамар, — мы не могли бы жить…

Все примолкли. Казалось, что гипотеза Луи Андело, это завещание его мысли, тотчас же опечатанное смертью, получило значение пророчества. Полуосвещенную гостиную сдавила минута мрачной жути. Воспоминания из книги Бытия осадили встревоженную мысль, вызывая чудовищные картины… Непомерно вздувшиеся воды, хлынувшие на землю и затопившие горы… Гибель всего живого, всех существ, двигающихся по земле, начиная с человека и кончая мелким скотом, пресмыкающимися и поднебесными птицами…

Им казалось, что вокруг них реет какая-то непостижимая угроза.

Шарль-Анри пришел наконец в себя и, наклонившись к своему юному коллеге, проговорил вполголоса:

— Этот дар убеждения, свойственный некоторым особенно нервным натурам, принадлежит к числу наиболее странных психических явлений. Обратите внимание на заразительное восприятие мысли Луи Андело его женой. И эта женщина, несомненно умная и приученная к научному мышлению, подпадает под влияние его смятенного ума, проявлявшего в других случаях такую проницательность!

Жан Лаворель ничего не ответил.

Шарль-Анри отошел от него и повернул выключатели. Сноп света залил большую хрустальную люстру. Гостиная снова приняла свой торжественно-нарядный вид. И растерянность лиц вызвала общее удивление.

Губерт рассмеялся. Госпожа де Мирамар тихонько пожала плечами. Она еле сдержалась, чтобы не сделать госпоже Андело дружеского упрека. Ева чувствовала в своей руке ледяную руку Ивонны. Она подняла на своего жениха полные ужаса глаза.

— Ах, если бы можно было знать будущее, — прошептала она.

— Наше уже не так трудно себе представить, — ответил он, улыбаясь.

Он видел себя рядом с ней в уютной квартирке, в кругу друзей. Видел, как постепенно увеличивается его состояние, как он становится директором завода. Он замечтался…

Но его успокаивающие слова прошли мимо ее ушей. Ей казалось, что какая-то тень угрожала их счастью, которое еще недавно представлялось таким устойчивым и определенным. Раскрывалась неизвестность, населенная враждебными ей силами. Она почувствовала на себе словно какое-то дуновение и с внезапной ясностью ощутила присутствие смерти, бродящей вокруг непрочных радостей жизни.

— Ева! — прошептал ей вдруг на ухо Губерт… — Разве ты его не видишь? Он здесь!

Девушка открыла глаза и вздрогнула.

— Кто? — спросила она.

И внезапно увидела высокую фигуру новоприбывшего. Ни она ни Губерт не заметили, как он вошел. Казалось, что он всегда стоял там, против де Мирамара и Жана Лавореля, в том оконном простенке, — очень высокий и очень светлый.

— Как, ты говоришь, его зовут? — прошептала Ева.

— Фортинбрас.

— Фортинбрас? Что ты хочешь сказать, Губерт?

Она напряженно вспоминала этого шекспировского героя, норвежского короля, олицетворявшего собою двигающую силу. Того самого Фортинбраса, за которого подает свой голос умирающий Гамлет, и который появляется в самую решительную минуту, весь светясь энергией, единственный живой человек среди мертвых.

— Я отказался от всяких попыток произнести его имя, — пояснил Губерт. — К тому же, разве ты не находишь, что прозвище «Фортинбрас» подходит ему как нельзя лучше? Кругом него, над нлм, в его глазах, в его голосе, — чувствуется движение… Он представляется мне шествующим среди громадного поля развертывающихся действий.

— Он производит очень симпатичное впечатление, — добавил Макс, приближаясь к своей невесте. — Каким он кажется молодым! Такой ученый человек, знаменитость…

— Молодым, да… И однако… Мне кажется, что у него нет возраста, — прошептала Еза.

Она не могла больше оторвать глаз от этого серьезного, бледного, гладко выбритого лица, с улыбкой склонившегося к ее отцу. Ясность этой улыбки разливала вокруг какую-то необъяснимую бодрость… Ева встала, чувствуя неудержимое желание подойти поближе.