Когнитивный диссонанс - Марта Кетро

Брак у нас действительно не формальный, а вполне действующий, поэтому муж немедленно обо всем догадается. По ряду признаков — настроение изменится, секс станет другим, режим дня и прочие детали. А еще я имею привычку записывать в молескин список дел, и будет довольно сложно объяснить, почему под номером 4 стоит «свидание с…». А если не запишу, могу забыть…

В общем, не судьба. Извини, Ленка, извини, Канарей.

Кстати, откуда он взялся, Блю Канари…

Впервые он появился вот под этим постом:

Имя его легко было произносить во время любви. Он сам себе такое выбрал, случайно ли — не знаю. Но каждый раз в самый последний момент оно вылетало из моих губ, как долгий выдох, короткий вдох, как поцелуй. В нем ровно столько воздуха, чтобы перевести дыхание между двумя волнами. С этим именем на устах легко умереть — если бы он позволил. Жить с ним было затруднительно, а вот выкрикивать, выдыхать, выцеловывать легко. Он был великим любовником, поверьте мне, и одна из его тайн состояла в имени. Много позже, в других постелях, мне приходилось закусывать губы, чтобы не произносить его — не имя уже, но слово любви, навсегда связанное с наслаждением. Даже теперь мне легко заплакать, повторяя это имя. Не от тоски по человеку, который его носил, но от невозможности вернуть долгий выдох, короткий вдох, те два движения, которое делало сердце, прежде чем взорваться».

Ну да, я иногда пишу такие слишком красивые и слишком грустные вещи, которое годны только на то, чтобы расстраивать других девочек. Потому что у каждой женщины вне зависимости от того, насколько она счастлива, внутри время от времени накапливается красивая и печальная чепуха, и нужно ее куда-то девать. Вместо того чтобы своей невнятной тоской проедать плешь мужу, я придумываю несколько фраз и выкладываю в Сеть.

В комментариях все дружно принялись гадать, какое такое имя, чтобы «долгий выдох, короткий вдох». А он пришел и говорит: «Меня зовут Антон». С чем вас и поздравляю. Я бы и не заметила, не оставь он еще пару десятков записей под разными текстами, с самого начала журнала. Всего по одной фразе, и в каждой какая-нибудь информация о нем. «Люблю фотографировать», «у меня есть кот Андрей», «мне 32», «не женат». Любопытно. К утру я имела его небольшую автобиографию, раскиданную в моем журнале. Насчет «словоплетения» я солгала, изъяснялся он незатейливо. Но есть у меня привычка путать следы, тем более когда человек слишком настойчиво задает вопросы. А Ленка вцепилась не по-детски.

2. Кросавчеги

— Не сердись, Марта.

О, Ленка решила подлизаться, назвала меня сетевым именем. В принципе я не могу человеку, который знал меня пятнадцать лет, в один прекрасный день заявить: «прокуратора называть игемон», то есть «я теперь Марта», и все тут. Но было бы приятно, если бы люди уважали мой выбор. Есть некий момент взросления в том, что мы отвергаем имена, которые дали родители, и берем себе новые. Хотя кое-кто думает, что это как раз детский сад и подростковый бунт. Не знаю, возможно, но таково мое решение, и почему бы с ним не смириться? По крайней мере новым знакомым придется, а уж со старыми — как получится.

Ленка быстро просекла суть вопроса и зовет меня Мартой, когда хочет задобрить.

— Ничего, что я так рано? Он фотографию выложил.

— Кто?!

— Маньяк твой.

— Лена. Сейчас двенадцать часов утра, я сплю. Какого из моих маньяков ты имеешь в виду?

— Антона этого, Блю Канари.

— Потрясающая новость, Лена, спасибо. А теперь, если ты не возражаешь, я досмотрю про котов.

— Про каких котов?

— Которые мне снились, когда ты позвонила. Будто к нам пришли несколько бродячих кошек, и я не могу отличить своих.

— Кошки — это к вероломным друзьям.

— Знаешь, я почему-то так и подумала.

— Ну извини, извини…

Раскаяния в ее голосе не было ни капли. Может, его фотография и правда заслуживала внимания? Хотя что такое он мог показать, чего я раньше не видела… Но любопытство выгнало меня из постели, пришлось включить компьютер.

Черт. Она меня слишком хорошо знает. Он стоял лицом к стене, опустив голову так, что ее и не видно, только темная прядь волос выбилась из-за воротника легкой приталенной дубленки (точно не гей?). Дурацкая фотография, комичная поза, но во всей фигуре какое-то невозможное обаяние. Ноги длиииннные, худющие, узкая кисть, заведенная за спину, такой формы, что хоть с поцелуем прикладывайся.

Я перезвонила.

— Слушай, Ленка, так не бывает.

— Что, разобрало?

— Он же точно такой, как я люблю, — тощий высокий брюнет. Вдруг меня разыгрывает кто-то?

— Да ты подожди, лица-то нет. Может, он на рожу страшный.

— Не может он быть страшный, с такими-то пальцами. Уж поверь мне, как бывшей любовнице художника, — наверняка специфические кости черепа, длинный нос, узкая морда и хороший подбородок.

— Была бы ты любовницей патологоанатома, я бы еще поверила, а так, знаешь, насколько разнообразен мир? Может, у него вообще нету подбородка. Или заячья губа. Вот не случайно он отвернулся.

— Я скорее поверю в чей-то дикий розыгрыш, чем в то, что столь восхитительное Божье создание осквернено непропорциональными чертами лица.

— Остапа понесло, понимаю. Держи себя в руках, Марта.

— Лен, да я шучу. Просто картинка понравилась.

— Ну-ну.

Я излазила весь его журнал, что было нетрудно — всего две записи, — и включила поиск но комментариям. Создавалось неприятное впечатление, что это виртуал, созданный специально для меня. В друзьях одна я и сообщество фотографов, а комментарии нашлись только в моем журнале, зато 18 штук. Чует мое сердце, какая-то ревнивая девица решила пошутить. Ну что ж, сделаю вид, будто не замечаю.

Сегодня в «Охотном ряду» видела чудной манекен — сидячий. Я так упорно пялилась, пытаясь понять дизайнерскую идею — кроя-то не видно толком, — что манекен смутился и завертел головой. Живой мальчик оказался, но не в моем вкусе, слишком сладенький.

Вообще я люблю красавцев, сил нет, трепещу вся. С человеком средней физической одаренности могу позволить себе всякое, но вот чтобы разбиться сердцем — только об красавца. Коллекция у меня небольшая, но подобрана со вкусом, и долгими зимними вечерами я занимаюсь классификацией экспонатов. Можно делить красавцев по росту, цвету волос, возрасту и форме черепа, но я слишком постоянна в пристрастиях, поэтому кучка двадцатилетних блондинов у меня совсем маленькая, а тридцатилетние брюнеты, напротив, свалены грудой. Все они высокие, со скулами, запавшими щеками и в кудрях. Скука, одним словом. Поэтому я предпочитаю разбирать красавцев «не по внешностям, а по внутренностям». А изнутри они бывают двух типов (верю, что их больше, но в моей крошечной выборке всего два) — самовлюбленные и презирающие свою красоту.