Пленница - Борис Седов

Тамара медленно перешла на другую сторону улицы и, не оборачиваясь, принялась перешнуровывать ослепительно белые новенькие кроссовки.

«Наплюй!» — сказал папа. Он прав.

Зинка с Кариной гуляют в одном дворе и знают друг друга еще с дошкольного возраста. Они — что-то вроде подруг, если можно назвать их отношения дружбой. А Тамара чужачка. Кооператорша… задавака… выскочка…

Она чувствовала себя как последняя идиотка, но уйти по-английски, не попрощавшись не решилась. Зачем обострять и без того совершенно невразумительные отношения с одноклассницами, зачем самой подставляться под клеймо «Задавака», когда на самом деле ты совсем не такая — вовсе и не зажравшаяся буржуйка, готовая на всех и вся взирать свысока. Просто повезло с родителями несколько больше, чем остальным. Просто учеба почему-то дается шутя — при всем желании не удалось бы не быть самой успевающей ученицей в классе.

А зависть — едкая штука!

Тамара услышала, как Цизевич на другой стороне узкой улочки громко хихикнула (или хрюкнула?) и, не выдержав, все-таки обернулась.

Карина и Зинка, абсолютно забыв о существовании Тамары, спокойненько удалялись вдоль улицы по направлению к продуктовому магазину.

Не попрощавшись. В отличие от Тамары они могли позволить себе подобное хамство. И лишний раз продемонстрировать новенькой, что она для них пустое место. Изгой. И ничего ей не светит.

«Надо поговорить с отцом, чтобы на будущий год меня перевели в другую школу».

Она выплюнула недожеванную ириску и пошагала к автобусной остановке. Довольно высокая с блестящими черными волосами, ниспадающими на плечи, прямым, чуть вздернутым носиком и темно-карими, обрамленными длинными густыми ресницами глазами. Мальчишки считали ее красивой.

— Страшно подумать, царица Тамара, о том, что нас с мамой ждет через несколько лет, когда ты чуть-чуть подрастешь, — однажды, смеясь, заметил отец.

— Ты напоминаешь мне жену фараона Эхнатона Нефертити, вернее, ее изображение на древнеегипетских барельефах, — недавно заметила мать. — Хочешь взглянуть? — кивнула она на полку, заставленную художественными альбомами.

— Нет, — гордо вздернула носик Тамара. Она не желала напоминать Нефертити, стремилась всегда быть самой собой. Никому не подражала, ни под кого не подстраивалась. Может, поэтому и не сложились отношения в школе?

Выскочка… задавака…

Но почему же еще недавно в Череповце все было вовсе не так? Целая куча подруг, теплые отношения и с одноклассниками, и с учителями.

И зачем они только сюда переехали?

Потому что так было надо отцу. Вот уже больше года, как он почти не виделся со своей семьей. Он обосновался в Ленинграде, открыл там свой офис и снял большую квартиру возле метро «Московская», где всего в пятнадцати минутах езды от города, в поселке Тярлево около Павловска стремительно возводился для них богатый коттедж. Лишь иногда на выходные отец вырывался в Череповец. В конце января коттедж достроили, и Астафьевы переехали в город на Неве. Из скромной трехкомнатной «распашонки» на окраине задымленного промышленного Череповца в двухэтажные хоромы с мансардой, зимним садом и самым настоящим камином, воздвигнутые в паре шагов от знаменитого на весь мир Павловского парка.

— Шикарный дом, правда? — поинтересовалась мама в первый же вечер.

— Не знаю, — соврала Тамара. Она уже точно определилась с тем, что ей здесь абсолютно не нравится, — слишком просторно. Слишком большие комнаты. Гулко, будто в спортивном зале.

«А еще я здесь абсолютно одна. У мамы есть папа, у папы — работа. У меня никого. Никто не заглянет в гости, никто не позвонит. Все остались там, в прошлом.»

— Ничего, доча, привыкнешь. Пойдешь в школу, заведешь новых подруг… Ты только погляди, как здесь красиво! И папа теперь каждый день с нами, а не где-то за четыреста верст…

«Не каждый день, а каждую ночь. Если не уезжает в Таллинн, то все равно появляется дома лишь поздно вечером. А на работу уходит уже рано утром. Только и видишь его по выходным. Да и то не всегда».

— Куда лучше было, когда он был простым инженером, а не продавал дурацкие цветные металлы в Эстонию, — однажды призналась она матери. Та неожиданно вспылила:

— Что ты можешь понимать в этом, Тома! Он горбатится сутками напролет, чтобы мы ни в чем не нуждались. У нас прекрасный дом, две дорогие машины. Отложены деньги на то, чтобы после школы ты могла уехать учиться где-нибудь в Гарварде или Сорбонне Да разве я в твои годы могла мечтать о таком! Ей подается все готовенькое, на блюдечке с голубой каемочкой! Ей все завидуют…

«Вот именно, завидуют. И терпеть не могут. Кстати, не только меня. И тебя, мама, сторонятся соседи. Здороваются, любезно раскланиваются, но никогда не обмолвятся с тобой ни словечком. Я все вижу. Я не слепая».

И правда, обитатели соседних домов — обычных отделанных вагонкой избушек — с первого дня четко очертили границу своих взаимоотношений с появившимися в поселке кооператорами, и эту границу за месяц никто так и не переступил. Сухое «Здравствуйте» — и все. Совсем как в школе.

Мать целыми днями топталась возле мольберта, портя холсты мрачными пуантилистическими картинами. А когда из школы возвращалась Тамара, перебиралась на кухню, занималась стряпней, хлопотала по всему дому с тряпкой и пылесосом. Сразу же после переезда отец предложил нанять приходящую горничную, но мать отказалась.

— Никакой прислуги, Андрей. Что мне здесь еще остается, кроме как заниматься хозяйством?

— Я думаю, тебе надо серьезно подумать о том, как создать круг новых знакомств. Здесь неподалеку купил участок главный бухгалтер нашего банка. Сюда частенько наведывается его жена. Надо бы пригласить ее в гости. Подходящая дамочка.

«Подходящая… Круг», — отложилось тогда в голове у случайно услышавшей этот разговор Тамары. И заставило призадуматься над тем, что, в отличие от Череповца, жители Ленинграда, оказывается, принадлежат к неким кругам. И шагнуть из одного в соседний ой как непросто!

А может быть, в этом и надо искать причину того, что ничего не ладится в школе? Просто она живет в одном мире, остальные — в другом.

Отец вернулся из Таллинна поздно ночью, и, когда дочь уходила в школу, он еще спал. Но сейчас, стоило ей переступить порог дома, первым вышел навстречу из каминной.

— А-а-а, царица Тамара. Привет. Как дела? Сколько двоек?

Из кухни выглянула мама, приветственно помахала рукой. На ней был нарядный передничек с большой аппликацией и кружевными оборками, который отец месяц назад привез из Финляндии.

— Hello, beauty[1].

— Hello, mummy…[2] Ты не побрился, папа.

— Конечно. Могу же я хоть одно утро позволить себе не скоблить физиономию. Кстати, за мной нынче числится еще один грех. Я проспал аж до двенадцати. Ты представляешь? — рассмеялся отец.

— Легко. — Тамара улыбнулась в ответ, поставила к стене ранец и принялась стягивать куртку.

— Как дела в школе? Удачный денек?

— Как обычно. На уроках не спрашивали, оценок не ставили. На физкультуре бегали кросс. Пятьсот метров. Я была первая… О, черт! — Тамара уже направлялась на кухню, когда вдруг замерла на полпути, растерянно оглянулась на ранец.

— Что такое? — Отец сунул в рот сигарету, достал из кармана халата массивную зажигалку, которой пользовался лишь дома.

— Спортивная форма. Я забыла пакет в гардеробе.

— Не чертыхайся, — спокойно заметил отец. — Что в этом пакете?

— Да так, — дернула плечиком Тамара. — В общем-то, ничего особенного. Слаксы, футболка…

— Наплюй, — любимое слово отца. — Завтра съездим на рынок, что-нибудь купим.

— Завтра утром мне в секцию. — Конечно, разве мог папа со всеми своими делами запомнить, чем регулярно занимается дочка по воскресеньям! Приходится напоминать. — Я не могу отправляться туда без формы. Нет, все же смотаюсь по-быстрому в школу. Может, меня отвезешь? — без особой надежды посмотрела она на отца.

— До-о-очка! Пока я оденусь, пока выведу машину из гаража. Быстрее получится на автобусе. — В каминной зазвонил телефон, и отец устремился к нему, на ходу бросив: — Куда ты голодная? Хотя бы поешь.

— Тогда опоздаю. Школу скоро закроют. Спасибо за то, что отвез, — пробормотала Тамара в пустоту и прислушалась: кто звонит, а вдруг это ей? Хотя давно пора было уже привыкнуть, что с тех пор, как переехала в этот дом, никто о ней и не вспоминает.

— Алло… Здорово… Да, дома… — донесся из каминной голос отца. — Нет никуда не собираемся, никого в гости не ждем… Оля, Тамара, вам привет от Игната, — громко прокричал он.

«Дядька Игнат.» — Тамара брезгливо сморщила носик и вышла на улицу. Вот уж чей «привет» нужен ей меньше всего — «Мой свихнувшийся идеалист-братишка», — кажется, так недавно обозвал дядюшку папа, — припомнила она и, выйдя за калитку быстро пошагала к автобусной остановке. «Странно, что этот козел вдруг вообще вспомнил о том, что я существую, даже расщедрился на „привет“. Ведь раньше в упор не замечал… Опять начал бухать? Вот было бы здорово! Сдох бы скорее от водки!»