Следы ведут в прошлое - Иван Головня

Онищенко завидовал умению Бондаря столь метко стрелять, но еще больше завидовал он грамотности и обширным знаниям своего товарища. Самому же Андриану Карповичу удалось закончить всего четыре класса церковно-приходской школы. Его университетами были подпольные революционные кружки да тюремные камеры, где он проходил не грамматику, а совсем другую науку – науку классовой борьбы. Поэтому составить самую простую сводку или написать обыкновенный рапорт – задача для него в высшей степени трудная. Бондарь же вырос в семье учителя, закончил Херсонскую гимназию и исторический факультет Киевского университета и даже поучительствовал два года в родной Херсонской гимназии.

– Доехал нормально, – сев поудобнее, отвечает Бондарь и добавляет: – Если, конечно, не считать, что по милости какого-то нехристя чуть было не сломал себе шею.

– Это как понять: по милости какого-то нехристя? – поднимает широкие кущеватые брови Онищенко. – Расшифруй.

– Перед Катериновкой кто-то натянул через дорогу стальную проволоку. А поскольку я скакал впереди, то и налетел на нее первым. Лошадь ободрала ноги, а я едва очухался после падения. Уж было подумал, не засада ли? А, может, и засаду устроили, разбойники, да побоялись высунуться: я взял с собой двух милиционеров.

– И хорошо сделал, – замечает Онищенко. Он только сейчас обращает внимание на то, что Бондарь как-то неестественно прямо держит голову и поворачивает ее только вместе с туловищем. – Как говорится, береженого и бог бережет. Шея крепко болит?

– Поболит и перестанет – взмахивает рукой Бондарь.

– Конечно, перестанет, – соглашается Онищенко и, помолчав, добавляет, хмуря брови: – И все же ты береги себя! Три дня назад начальника Богушевской милиции в собственной квартире убили бандиты. Через окно, сволочи, стреляли… Прими к сведению.

– Себя-то мы еще сможем как-нибудь уберечь, а вот других… – вздыхает Бондарь.

– Может, чайку попьешь с дороги? – нарушает затянувшееся молчание Онищенко. – Чай, правда, морковный, но зато с настоящим сахаром – выдали позавчера по четверти фунта.

– Ты вот что, Андриан Карпович… – глухо произносит Бондарь, – давай без предисловий. Лучше уж сразу верши суд да объявляй приговор.

– Не за тем я тебя вызвал, Александр Афанасьевич, чтобы судить. От суда и казни проку мало. Судить надо других! – голос Онищенко становится жестким и суровым. – Судить надо тех, кто убивает ни в чем не повинных людей. Убивает только потому, что люди хотят жить по-другому. Вот кого мы должны судить!

Помолчав, словно раздумывая, стоит ли об этом говорить, Онищенко продолжает:

– Вчера я был на совещании в губисполкоме. Состоялся не совсем приятный для нас разговор о положении с бандитизмом в губернии вообще и по поводу того случая в Крупке, в частности.

Бондарь, опустив голову, прикусывает губу.

– Товарищи из губисполкома, конечно, правы, – замечает начальник губмилиции. – С бандитами необходимо покончить как можно скорее. Слишком уж распоясались они. Чувствуют свою скорую кончину, вот и бесятся, стараются ужалить побольнее напоследок. Да что там говорить – сам все не хуже меня знаешь. Ты вот что, Александр Афанасьевич… расскажи-ка, как все это там произошло – в Крупке, я имею в виду, – а я тем временем покурю.

Зная, что Бондарь с трудом переносит табачный дым, Онищенко подходит к окну и закуривает большую самокрутку.

– Позавчера, – начинает Бондарь, – в Крупку приехал уполномоченный уездного совета. В два часа дня был созван митинг. Шла речь об организации в селе комнезама. Свое согласие вступить в комнезам изъявили девять человек. После митинга еще трое принесли заявления в сельсовет. Сразу, видно, не решились. Таким образом, набралось двенадцать человек. Поскольку днем у каждого много работы, то договорились собраться вечером в сельсовете, чтобы обсудить все организационные вопросы и наметить планы на будущее. Собрание порядком затянулось. А около полуночи нагрянули бандиты… Уполномоченный уездсовета и участковый милиционер, которые оказали вооруженное сопротивление, были убиты сразу. Остальных, в том числе и председателя сельсовета, после зверских пыток тут же в сельсовете расстреляли. Сельсовет, разумеется, подожгли, а сами скрылись. Сбежавшимся сельчанам с трудом удалось загасить пожар. Один из находившихся в сельсовете крестьян чудом остался живым. Вернее будет сказать, полуживым. Он-то и рассказал обо всем. Село в страшной панике. Теперь год или два ни о каком комнезаме или кооперативе в Крупке и речи быть не может.

– Именно этого и добиваются враги советской власти, – сумрачно замечает Онищенко. Докурив цигарку, он снова усаживается рядом с Бондарем. – Запугать людей, посеять панику, заронить недоверие к советской власти – вот главная задача бандитов. А там, гляди, и помощь из-за границы подоспеет, а с нею и порядки прежние возвратятся… О банде, совершившей налет, что-нибудь известно?

– Руководит бандой некий атаман Ветер. Это – прозвище.

– Тонкий намек на неуловимость?

– Надо полагать, – кивает Бондарь и кривится от боли в шейном позвонке.

– Ну что ж, Ветер так Ветер… Поймаем и Ветра. Нам не привыкать, – тихо роняет Онищенко. – Продолжай, Александр Афанасьевич.

– Есть предположение, что под этой кличкой скрывается Роман Щур, кулацкий сынок из села Сельце. Его отец, как при немцах, так и при Директории, был старшиной в этом селе. Бежал с петлюровцами за границу. А сынок, вот этот самый Ветер, состоял при отце, в бытность того старшиной, чем-то вроде жандарма.

– Выходит, поговорка о яблоке и яблоне получила еще одно наглядное подтверждение, – вскользь замечает Онищенко.

– Начальником штаба у Ветра какой-то Сорочинский. Из махновцев, вроде. Сотник.

– Ты смотри! – хмыкает Онищенко. – У них даже штаб имеется с начальником штаба! И какая же численность этой «армии»?

– Думаю, человек двадцать-двадцать пять.

– Это значит, что вожаки этой «армии» люди с амбициями и большими претензиями. Надо это учесть…

– А вот о том, где располагается банда, не известно ничего. У нас ведь, сам знаешь, кругом леса. Не исключено, что у них и базы нет никакой. Сопоставляя и анализируя те скудные сведения, которые удалось собрать, мы пришли к выводу, что действует банда, как правило, только ночью и что состоит она из людей, живущих по близлежащим селам. Похоже на то, что в дневное время эти люди ведут вполне легальный образ жизни и ничем не отличаются от прочих крестьян, а ночью собираются в стаю и разбойничают. К утру, сделав свое черное дело, разбегаются по домам. Вероятно, именно поэтому нам так долго не удается напасть на след банды.

– Орешек крепкий. Тактика батьки Махно, – качает головой Онищенко и, помолчав, твердо произносит: – И все же банду эту, Александр Афанасьевич, необходимо ликвидировать. И как можно скорее. И не просто ликвидировать, а так спланировать и провести операцию, чтобы как можно меньше было стрельбы и трупов – как своих, так и чужих. Нам нужны – это пожелание, скорее даже приказ губисполкома – живые бандиты. И именно из банды, которая разбойничала в Крупке.

– А это еще зачем? – недоумевает Бондарь.

– В губисполкоме считают, что настало время провести открытый выездной суд над бандитами. За все содеянные ими злодеяния они должны держать ответ перед народом. Народу пора знать, кто и почему не дает им спокойно жить, кто и почему препятствует им строить новую жизнь. Прими это к сведению. Тут придется брать не лихой атакой, а хитростью, сноровкой…

– Зада-аньице-е… – несмотря на боль в шее, качает головой Бондарь. – Каждый день ломаешь голову, как бы хоть издали кого подстрелить, а тут вдруг подавай живыми да еще в свежем виде! Ну что ж, коль надо… Вот только людей у меня маловато для такой… хитрой, что ли, операции.

– И ты туда же! С людьми мы все герои, – насмешливо щурится Онищенко. Заметив на лице собеседника едва заметную тень обиды, примирительно продолжает: – Людьми мы, конечно, пособим. Обязательно. Но только в самый нужный момент, когда приспеет время брать банду. Больше того. Есть тут у нас один парень… Прислали на днях после окончания спецкурсов… Сам из местных, из Бережанска. При немцах и петлюровцах был на подпольной работе. Ни в каком деле участия еще не принимал – держим, так сказать, в «резерве главного командования». Так что… можешь в случае чего рассчитывать.

– Спасибо, Андриан Карпович, – кивает головой Бондарь и осторожно трогает шею. – Будем иметь в виду.

– Имей также в виду, что ездить на лошади надо осторожно, – с нарочитой суровостью выговаривает Онищенко. – Не то и вовсе можно шею свернуть. Понятно?

– Так точно, понятно! – с готовностью отвечает Бондарь.

– А теперь можешь катиться назад в свою Сосницу! – неожиданно озорно усмехается Онищенко. – Идем, провожу.

На дворе тихо и душно. Густой горячий воздух спирает дыхание. Неподвижно застыли на деревьях листья, не шевельнется ни одна былинка.