Бабочка в ладони - Александр Ткаченко

Да и тот же Митенька Кулдаров, получи он вдруг фантастическую возможность прославиться на весь мир с условием, что не только пьяные выходки, но абсолютно все его дела и мысли станут известны окружающим, в ужасе отказался бы от подобной «славы». Ведь в глубине души почти всякий человек знает себе цену, и недаром преподобный авва Исайя говорил: «…Горе нам, что мы, исполненные всякой скверны, услаждаемся похвалами человеческими». Об этом же писал Борис Пастернак в известном стихотворении с красноречивым названием «Быть знаменитым некрасиво»:

…Позорно, ничего не знача,Быть притчей на устах у всех.

Тщеславие вынуждает человека выставлять напоказ то, что он считает в себе достойным людского почитания. Но при этом оно с такой же силой заставляет его тщательно маскировать свои отрицательные качества, потихоньку укрепляя в мысли, что всех этих плохих, греховных, страшных качеств в нем как бы и нет вовсе.

В таком самообмане можно провести всю жизнь, но после смерти обманывать себя не удастся уже никому. Страшный суд, по учению Церкви, как раз и будет заключаться в том, что жизнь каждого человека окажется открыта в мельчайших подробностях, и такое «прославление» для многих может оказаться страшнее самой ужасной муки.

Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, чего не узнали бы (Лк 12:2).

В поисках утраченной славы

У тщеславия есть одна любопытная особенность: оно всеядно. Топливом для этого костра может стать абсолютно все — человеческие пороки и высочайшие добродетели, нищета и богатство, красота и безобразие… Тщеславие возникает на любой почве, для него не существует эстетических, нравственных или каких-либо иных ограничений. Если мы внимательно рассмотрим это свойство человеческой души, то с удивлением обнаружим, что нет такого качества, которым тщеславный человек не смог хотя бы в душе кичиться перед окружающими. Главное — прославиться, а уж какого рода будет эта слава, в общем-то неважно. Так, артисты или художники стремятся к популярности и признанию своего таланта, бандит и убийца находит удовлетворение в страшной молве, которая идет о его кровавых делах, а развратная женщина пишет книгу о своих интимных похождениях и радуется ее успеху у определенного круга читателей.

Из всего этого многообразия напрашивается вывод: очевидно, жажда славы в человеке не вполне обусловлена его нравственным состоянием или родом занятий. Скорее она является неким свойством, присущим самой человеческой природе.

Как это ни парадоксально, но в Церкви желание славы имеет положительное определение. Христианство утверждает, что Бог сотворил человека как владыку всего материального мира, как единственное в мироздании существо, объединявшее в себе телесное и духовное начало. Он стал венцом творения, его украшением и следовательно — пребывал в великой славе до тех самых пор, пока в грехопадении не утратил этого величия. Отпав от своего Создателя, человек оказался всего лишь частью мира, над которым он изначально был призван царствовать. Грех исказил природу человека, лишил людей той славы, которую они получили от Бога при сотворении, но именно такое бесславное его состояние Церковь и считает противоестественным. Поэтому жажда славы и стремление к ее восстановлению отнюдь не считается в христианстве чем-то противоречащим человеческой природе.

Напротив, Священное Писание прямо говорит, что именно слава будет итогом праведной жизни христианина: нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас (Рим 8:18); …я, сопастырь и свидетель страданий Христовых и соучастник в славе, которая должна открыться (1 Пет 5:1).

Но почему же, призывая людей к славе, Церковь так категорично осуждает тщеславие? Ответ прост и без труда прочитывается в самом слове: тщеславие — это тщетное стремление к ложной цели, напрасный поиск истинной славы там, где ее нет и быть не может.

Очень странные люди

Христианская аскетика рассматривает тщеславие как страсть, или, иначе говоря, как свойство человеческой природы, которое оказалось изуродовано грехом до неузнаваемости и превратилось в собственную противоположность. Вот как объясняет происхождение страстей преподобный Иоанн Лествичник:

«Бог не есть ни виновник, ни творец зла. Посему заблуждаются те, которые говорят, что некоторые из страстей естественны душе; они не разумеют того, что мы сами природные свойства к добру превратили в страсти. По естеству, например, мы имеем семя для чадородия; а мы употребляем оное на беззаконное сладострастие. По естеству есть в нас и гнев, на древнего оного змия; а мы употребляем оный против ближнего. Нам дана ревность для того, чтобы мы ревновали добродетелям; а мы ревнуем порокам. От естества есть в душе желание славы, но только — горней».

Желание человека стать лучше, чем он есть сейчас, жажда совершенства, стремление к добру — все это нормальные и здоровые движения нашей души. Но так же закономерно для человека и ожидание оценки своих трудов, надежда на то, что эта оценка будет положительной. Весь вопрос лишь в том, от кого мы ждем этой оценки и чьим мнением о нас мы так дорожим? Вот здесь и проходит разделительная черта между возрастанием в добродетели и страстью.

Естественная жажда славы превращается в тщеславие там, где люди по слову Писания возлюбили больше славу человеческую, нежели славу Божию (Ин 12:43). При этом человек совсем не обязательно добивается от окружающих только похвалы. Нет, он может стремиться и к тому, чтобы его боялись, ненавидели или даже смеялись над ним.

Тщеславного пугает лишь одна перспектива — остаться незамеченным, затеряться в толпе и не получить очередной порции той самой человеческой славы, которая стала главным смыслом его существования. Но сами люди, мнением которых он так дорожит, ему малоинтересны. По большому счету он ценит окружающих лишь в качестве «благодарных зрителей» и не испытывает к ним любви, не стремится послужить им своими талантами.

Люди нужны ему только как зеркало, в котором он мог бы вдоволь полюбоваться на свое «совершенство». Очень хорошо выразил это состояние самолюбования французский писатель Антуан де Сент-Экзюпери в знаменитой сказке «Маленький принц»:

«На второй планете жил честолюбец.

— О, вот и почитатель явился! — воскликнул он, еще издали завидев Маленького принца.

Ведь тщеславным людям кажется, что все ими восхищаются…

— Похлопай-ка в ладоши, — сказал ему честолюбец.

Маленький принц захлопал в ладоши. Честолюбец снял шляпу и скромно раскланялся.

«Здесь веселее, чем у старого короля», — подумал Маленький принц. И опять стал хлопать в ладоши. А честолюбец опять стал раскланиваться, снимая шляпу. Так минут пять подряд повторялось одно и то же, и Маленькому принцу это наскучило.

— А что надо сделать, чтобы шляпа упала? — спросил он. Но честолюбец не слышал. Тщеславные люди глухи ко всему, кроме похвал.

— Ты и в самом деле мой восторженный почитатель? — спросил он Маленького принца.

— А как это — почитать?

— Почитать значит признавать, что на этой планете я всех красивее, всех наряднее, всех богаче и всех умней.

— Да ведь на твоей планете больше и нет никого!

— Ну, доставь мне удовольствие, все равно восхищайся мною!

— Я восхищаюсь, — сказал Маленький принц, слегка пожав плечами, — но что тебе от этого за радость?

И он сбежал от честолюбца».

Трудно не согласиться с таким отношением Маленького принца. В своем стремлении понравится окружающим мы просто не понимаем, что перед Богом каждый из нас живет как бы на своей маленькой планете, где кроме Него и нас никого больше нет. И все, что мы делаем, по здравому рассуждению может и должно быть устремлено лишь к одному виду славы — славе от Господа, который видит не только все наши дела, но и мотивы этих дел, все наши помышления и движения сердца. А чтобы вместо славы не подпасть под осуждение собственной совести, нужно стараться навести порядок в самых укромных и потаенных уголках своей жизни, о которых не знает никто на свете, кроме Бога и нас самих.

Но именно такого устремления людям катастрофически не хватает. По точному определению преподобного Максима Исповедника, «тщеславие есть отступление от цели по Богу и перехождение к другой цели, противоположной Божественной».

И наивно было бы считать, будто кто-то из нас полностью свободен от этого тяжкого недуга души. Ведь даже величайшие подвижники православного монашества с горечью признавали, что так и не сумели полностью избавиться от страсти тщеславия.

Вот что говорил об этом один из самых авторитетных духовников нашего времени архимандрит Иоанн (Крестьянкин):