Чек на один миллион опавших листьев - Евгений Акуленко

   - Ну, и че? - Натали поджала губы. - Завел!..

   - А ты используешь этот храм, как привокзальный сортир! Вот почему!..

   Машина свернула на грунтовую дорогу, мягко подпрыгивая на ухабах, принялась петлять по полям и перелескам.

   - За честь женщин дрались, - продолжал Глеб, - на рыцарских поединках, на дуэлях. И не важно, была ли особа знатного рода или простолюдинкой. Лишь за одной категорий дам не признавалось право на защиту от оскорблений. За женщинами, известными своим легким поведением. И совершенно справедливо не признавалось! Честь свою они утратили, стало быть, и умирать не за что!..

   Джип с ходу перемахнул болотистый ручеек, пробуксовывая взобрался на холм, по стеклам хлестнули ветки, и взору открылась окруженная лесом поляна на берегу речки.

   - Вылезай, - велел Глеб, - приехали.

   Натали выбралась из машины. Вокруг на было ни коттеджей, ни кемпинга, ни дачного поселка, вообще ни души. Деревья беззвучно роняли листья в жухлую траву, медленно текла черная вода. Пахло осенью, дубовой корой и горькой полынью. Глеб стоял, зажмурившись, подставляя лицо кислому уходящему солнцу, вслед за которым небесная бирюза сгущалась в предзакатную синь.

   - Ты куда меня завез? Ч-черт! - острые каблучки туфель увязли в перегное.

   Между лопаток забрался холодок скорой ночи, над ухом пронзительно заверещал комар.

   - Че, прямо здесь? - Натали поежилась.

   - Осень - это вечер года, - Глеб говорил негромко, почти шепотом, и слова его, кружась, падали, как сухие листья. - А сейчас вечер осеннего дня... Настоящий вечер...

   - Слушай, ты, турист! - Натали звонко хлопнула себя по ноге. - Стой тут, хоть до настоящего утра, я пошла в машину!..

   - Наташа, - позвал Глеб, словно застонал, - Наташа, ну почему?.. Ты молодая, красивая, умная. В тебе сила, способная испарить океан и оросить пустыню. Ты способна рождать... любовь. Откуда, скажи мне ради всего святого, откуда в тебе столько грязи, забившей ключи? Превратившей живой родник в помойную яму? - Глеб вглядывался в лицо девушки. - Ты единственный ребенок в семье, ты росла, ни в чем не нуждаясь, в тепле и заботе. Ты играла в куклы и верила в сказки. Почему?..

   - Ты мент? Ты из ментовки, да?

   Глеб вздохнул и покачал головой:

   - Нет.

   - А кто ты?

   - Я думал над этим... Но сейчас меня больше интересует, кто ты.

   - За-айчик, ну пойдем в машину. Я сделаю так, как ты хочешь. Я умею все, - пальчики Натали пробежались по груди Глеба, скользнули вниз...

   Глеб зло скрипнул зубами, грубо сгреб девушку в охапку и с силой, так, что затрещала рвущаяся материя, зашвырнул прямо в реку. После спустился вниз и принялся тщательно смывать с рук невидимую грязь.

   Вдоволь наглотавшись воды, цепляясь за прибрежные кусты, Натали выбралась на берег. С ног до головы перепачканная в иле, с посиневшими губами, с разводами поплывшей косметики на лице, она сжимала единственную уцелевшую босоножку и непонимающе хлопала ресницами, безостановочно выбивая зубами барабанную дробь.

   Глеб сидел на земле, прислонившись спиной к стволу раскидистого клена, грустно глядел на разгорающийся костерок. Натали потеряла дар речи. Гневная тирада захлебнулась воздухом, постояла в груди и вылезла наружу жалким писком.

   - Раздевайся, - не поворачивая головы, велел Глеб.

   Натали покорно принялась сдирать с себя мокрую одежду непослушными от холода пальцами. Глеб сходил к машине, вернулся с невесть откуда оказавшимися там одеялом и термосом, молча всучил девушке и вернулся на свое место.

   В термосе был чай, горячий и сладкий. И черный, как ночь, что опустилась кругом. Натали сидела, поджав ноги, завернувшись в колючее одеяло, обхватив обоими руками пластмассовую чашку. С волос ее срывались капли, падали на сухие листья, поблескивая в свете костра.

   - Я дрянь, да? - спросила девушка чуть слышно.

   - Да, - ответил Глеб.

   Натали вдруг захотела, чтобы этот парень с грустным взглядом оказался ее. Только ее и больше ничей. Чтобы вокруг оставалась ночь, горький запах коры, бархатные угли, это жесткое одеяло и чай, неугомонный коростель и плеск воды на перекате, оставалось все-все, кроме ее грязной одежды, сваленной в кучу, ее содранной кожи с пришпиленным ценником.

   Опавшие листья все так же ловили падающие капли. Если бы они умели говорить, то непременно поведали бы миру, что капли отчего-то стали солеными. Тихая грусть разлилась в боль, наполняющую грудь, все сильнее и сильнее, превратилась в один сплошной нарыв, распухающий, налитый гноем, блестящий и лопнула струной, взорвалась сухим треском.

   Натали, не отдавая себе отчета в действиях, приползла на коленях к Глебу и ткнулась ему головой в подмышку. Она ревела так, как не ревела никогда. Вместе с судорожными всхлипами что-то надломилось, надорвалось внутри. Боль начала стихать лишь тогда, когда Глеб положил руку на плечо и тихонько погладил...

   За окном был день. Натали лежала у себя в кровати под тем же колючим одеялом. Последнее, что она помнила, это догорающий костер, превратившийся в бегущие навстречу огни фар. И сильные руки Глеба, несущего ее куда-то. И его запах. И сознание того, что он рядом и теперь все будет хорошо.

   Натали встала, абсолютно нагая, прошлепала в ванную и склонилась над зеркалом, рассматривая припухшее от вчерашних слез лицо. Неожиданная мысль заставила встрепенуться, заметаться по квартире. Откуда Глеб узнал ее адрес?!

   Но, найдя на туалетном столике в прихожей свой промокший паспорт, Натали успокоилась. Рядом с паспортом лежал розовый бумажный прямоугольник. Не веря глазам, девушка прочитала, проговаривая слова в слух:

   - Один... миллион... долларов...

   Натали держала в руках подписанный чек на предъявителя. Вихрь эмоций пронесся у нее в душе, постепенно оформившись в одну единственную мысль.

   "Он заплатил"...

   К горлу подступил комок.

   "Он заплатил за ночь"...

   - Мама!.. Мамочка!.. Он заплатил! - плечи девушки затряслись от рыданий. - Господи!..

   С ненавистью изорвав чек на мелкие клочки, Натали швырнула его в форточку.

   Розовые обрывки закружились, затанцевали за окном вальс. И ветер, подхватив их, привычно понес над землей.