Поцелованный богом - Лариса Соболева

Навстречу выскочила русская борзая, залаяла, завиляла хвостом. Марлен Петрович дождался, когда сын откроет дверцу машины, опустил ноги на землю, опираясь на трость, вышел из авто и ласково потрепал собаку по холке:

– Дождалась, да? А кусочек мяса хочешь? Хочешь, хочешь. Ну, идем, Сита, в дом. Я тоже скучал, моя девочка...

Сита подпрыгивала, норовила лизнуть Марлена Петровича в лицо, он отворачивался и посмеивался. Сняв пальто в огромной прихожей, он попросил домработницу растопить камин и принести мяса для Ситы.

– Вы с дороги, может, перекусите? – спросила женщина.

– Чаю выпью, – сказал он.

Вскоре Марлен Петрович сидел в кресле у камина и бросал кусочки сырой говядины Сите, которая ловила их на лету и проглатывала целиком, после чего ждала нового броска. Как она любила хозяина – преданно и беззаветно, так же и он любил ее, понимая, что от людей подобной любви не дождешься.

По лестнице со второго этажа сбежал сын, направился к выходу. Марлен Петрович, не оборачиваясь, глядя на свою собаку, остановил его:

– Ярослав, ты куда?

– У меня дела, – ответил тот, подойдя к отцу.

– Какие дела, позволь тебя спросить, на ночь глядя?

– Встреча. Очень важная.

– Мм-м... – протянул отец.

Его темные глаза, в которых давно не было заметно человеческих страстей, оторвались от любимицы. Марлен Петрович смотрел на сына снизу вверх, изучая его, и вдруг сделал открытие: что-то в нем появилось, чего раньше он не замечал. Повзрослел, наверное. Дети взрослеют, отцы стареют. Марлен Петрович повернул лицо к огню и сказал:

– Иди.

От Ярослава словно вздыбилась волна протеста, намереваясь смыть отца. Он это почувствовал спиной, как старики чувствуют смену погоды за день до того, как она переменится. Марлен Петрович удивился, ведь у него принципиальных разногласий с Ярославом раньше не было, откуда же взялась эта невидимая волна? Ему даже показалось, что сын собирался поговорить с ним, но не решился. Развернувшись всем корпусом и выглянув из-за спинки кресла, Марлен Петрович хотел спросить сына: у тебя проблемы? Однако Ярослав успел выйти, значит, его проблемы не существенны, раз он не поделился ими с отцом. Марлен Петрович принял прежнюю позу, зашарил пальцами по тарелке, а мяса-то и нет. Сита тявкнула, мол, это не я, оно само куда-то исчезло, на что хозяин глухо рассмеялся:

– Ах ты, воровка. – Сита поняла, что взбучки не предвидится, приблизилась и уложила морду ему на колени. Он, почесывая собаку возле ушей, ласково лепетал: – Хорошая моя. Славная девочка...

В это время: сверху медленно, в раздумье, спускалась жена сына Валентина. Хорошая женщина, но с претензиями. Десять лет назад он уговорил Ярослава жениться на ней. Деньги должны воссоединяться с деньгами, затем приумножаться умными головами, а все остальное – любовь, дети, – дело наживное. Однако что-то в их отношениях не ладилось, это тщательно скрывалось от главы семьи, то есть от Марлена Петровича. По его мнению, у современных дам слишком много амбиций, претензий, гонора, но мало в них женского. Да-да, того самого – мягкого, доброго, нежного, чуткого...

Валентина взяла в баре стакан и налила туда... водки! И выпила залпом полстакана! Марлен Петрович искоса следил за ней, не выразив своего «фе», а он не терпел, когда баба прикладывается к бутылке. Она это знала, но осмелилась выпить при нем. Тоже протест. И ярко выраженный. «Что происходит?» – задумался он.

Валентина налила еще, уселась на диван, закурила. Марлен Петрович снова почувствовал, что ее не надо ни о чем расспрашивать. Она пришла сюда, зная, что после поездок он любит посидеть у камина один, следовательно, сама все выложит. И где-то внутри уже обозначилась тема разговора, кто-кто, а старики – люди чуткие. Он не ошибся, прошла минута-другая, и Валентина без предисловий сказала:

– Ярослав мне изменяет.

Ах, вот в чем дело. Про себя Марлен Петрович усмехнулся: нашла с чем обращаться к нему, будто в его обязанности входит держать сына на поводке.

– Откуда такие выводы? – поинтересовался он, однако не потому, что Валентина была обижена, ему хотелось знать, какие подводные течения существуют за его спиной.

– Это же видно. Во время вашего отсутствия он не ночевал дома. И не соизволил объяснить, где был.

– Значит, ты плохая жена.

Жестокую фразу он бросил вялым тоном, давая невестке понять, что свои проблемы она должна решать сама. Но подвыпившая Валентина обнаглела:

– Я плохая?! Ха-ха...

Смешок у нее вырвался истерический и злой, видать, нарыв созрел. Марлен Петрович по-своему жалел ее, как дуру, поэтому жестко сказал:

– Да, ты. Ты виновата в том, что он не спит с тобой.

Несправедливость обычно вызывает две реакции у жертвы, на которую направлена: либо парализует, и под ее гнетом смиряешься, либо порождает бунт. Валентина взбунтовалась и то негодование, ту обиду, которые предназначались мужу, вывалила на свекра:

– Он такой же черствый, как вы. Я что – безобразная, горбатая, кривая? А может, старая? Что во мне не так? – Демонстрируя себя, она прошлась по гостиной. – Почему же ваш сын ведет себя по-скотски? Почему я должна закрывать на происходящее глаза и делать вид, что ничего не понимаю? Только ради детей? А мне куда деться? Я чужая в этом доме...

– В этом тоже есть твоя вина, – сказал он мягко, насколько смог.

Марлен Петрович считал, что имеет право говорить правду, а она не всегда уместна. Валентина расплакалась, выпила водки и нервно чиркала зажигалкой, но, не прикурив, кинула сигарету в пепельницу. Прикрыв пальцами рот, Валентина говорила уже не свекру, а себе:

– Мне надоело. Я устала. И мне очень плохо. Пора ставить на этом точку.

И побежала вверх по лестнице.

– Стой, – сказал Марлен Петрович, не повышая голоса. Но его слово, произнесенное даже тихим тоном, в этом доме имело вес. Валентина задержалась на лестнице, не повернувшись к свекру лицом. – Я поговорю с Ярославом.

Она убежала, а он перевел взгляд на огонь. Собака лежала у его ног, давая живое тепло, и не спала, а вопросительно (именно вопросительно и немного беспокойно) глядела на него, словно понимала, что не только разлад в семье сына огорчил хозяина. Да, не только. Марлен Петрович душой все еще находился в самолете и видел не старуху, а молодую Маргариту. Но он никому не расскажет, что их связало и разделило, потому что не найдет ни сочувствия, ни жалости. А Сита, это бессловесное животное, способно сопереживать ему без объяснений. С кем еще он может поделиться своими переживаниями? Ни с кем. Марлен Петрович механически набрал номер на сотовом телефоне, после чего снова перенесся мыслями в самолет. Случайная встреча с Маргаритой разбередила душу, вернула его в прошлое...

– Вы звали?

Марлен Петрович очнулся, увидев перед собой секретаря, или как там сегодня называют прислугу по личным вопросам? И вспомнил, зачем вызвал парня:

– Узнай, кто любовница моего сына.

– Хорошо.

Другого ответа он не ждал. Марлен Петрович уставился на огонь, пустившись в путешествие в юность...

Только после позднего обеда Маргарита Назаровна ушла к себе, сославшись на банальную причину – головную боль. Наконец она получила возможность остаться со своими тревогами наедине. В сущности, эти тревоги – не что иное, как все та же память, всколыхнувшая такое, о чем не хотелось бы вспоминать. Но прошло очень много лет, годы превратили Марлена в рухлядь, Маргарита Назаровна тоже недалеко от него отстала, они оба отжили свой век. Но те, кто жил до них, непонятным образом связали потомков. Все-таки странно: почему Марлен жив?

Она легла на кровать и мысленно пустилась в путешествие в юность...

1920 год, Кубань.

– Комиссар! Комиссар!

Силантий Фомич оглянулся. К нему во весь опор, разгоняя случайно не перебитых кур, скакал Яуров. Комиссар еще издали приметил, что всадник отчего-то зол, шапка сдвинулась набок и, казалось, вот-вот слетит с его головы. Хлопец он горячий, то и дело взрывается, как порох, потому Силантий Фомич не обеспокоился, что случилось нечто экстренное. Отряд отбился от основных частей армии, разбив белогвардейскую банду, однако позиции занял крепкие, вроде паниковать нечего. Он спокойно вытер руки, промокнул шею и кинул рушник на плетень. Тем временем Яуров подлетел к плетню и, не унимая коня, который гарцевал на месте, поднимая облако пыли, выпалил:

– Петро с Васькой беляковских баб расстреливают. Мы что ж, с бабами да детьми воюем? С безоружными? Таковского уговору не было!

– А черт! – досадливо произнес Силантий Фомич. – Где он их взял?!

– В одной из хат прятались, – торопливо объяснил Яуров. – Думали, что беляки вернутся, а идти с ними в бой побоялись. Тутошний голодранец сдал их, а командир вывел на расстрел, брата Ваську заставил, добровольцев стрелять не нашел.

Не удержавшись, Силантий Фомич выругался, хотя никогда этого не делал, считая, что должен являть собой образцовый пример для разношерстной компании, сформированной в отряд всего пару месяцев назад. Тогда к ним примкнуло много людей не то что без роду и племени, но и всякого сброда. Пробовал Силантий Фомич воздействовать на командира Петро Шестрюка, мол, отбор следует делать более тщательно, проверять людей, а не брать в ряды Красной Армии невесть кого. Но тот выставлял свои доводы: кто от контры землю очищать будет? На самом деле, как давно заметил Силантий Фомич, Шестрюка меньше всего волновала неочищенная земля, его прельстила власть и ему неважно было, кем командовать, важно, чтоб ему подчинялись.