Пасть - Виктор Точинов

Время шло.

Резаки замолкли. Шов медленно остывает. Группа готова к броску. Гном дает последние указания:

— Если в подвале никого — ставим заряды под клетками, таймеры на двадцать минут — и уходим. Но это едва ли. Если кто есть — кладем их и поднимаемся. ПББСы[1] у всех поставлены? После подвала — сами знаете, кому куда. Главное — клетки. Первым делом держим клетки. К ним не должен прорваться никто.

Гном не говорит, что будет, если кто-то из осажденных прорвется и вскроет замки. Не маленькие, сами понимают. Будет плохо. Тем более плохо, что спецпатронов у них нет, все спецпатроны остались в мятежном блоке. А обычные ничем не помогут. Ничем и никому.

Молчат, вопросов не задают. Все и так известно. Но командир перед началом должен еще раз повторить задачу — неписаный закон. Гном продолжает:

— Пленные не нужны — гасить всех. Вопросы есть? Сзади, из темноты, коротко и деловито:

— И Профессора?

— Всех — значит всех. И Профессора…

Гном проходит от люка назад, где восемь человек ухватились за ручки тяжеленных зарядов. По пути всматривается в лица. Там, впереди, наверху, кроме прочих — шестеро парней из внутренней охраны. Свои ребята. Еще вчера — свои… Но все в порядке, на лицах никаких сомнений — наверху враги. Наверху — трупы. Не знающие, что тут затаилась их смерть, готовая к прыжку.

Он становится у второго заряда. Его место здесь. Командир впереди на лихом коне — лишь в фильме про Чапаева. Последний взгляд на прозрачный щиток, врезанный в крышку заряда. Под ним — тумблер и круглая ручка таймера. Полный оборот — двадцать минут. Повернуть полностью, дернуть тумблер — и у них двадцать минут, чтобы уйти как можно дальше. Половина оборота — десять минут. Четверть — пять.

Гном бросает в микрофон два коротких слова и говорит ставшую ритуальной фразу:

— Ну что, волчата? Никто не планирует жить вечно? Гулливер, давай!

Гулливер, согнувшись едва не втрое, отводит для удара ботинок сорок седьмого размера. Люк чуть-чуть просел — как раз на толщину шва. Шов хитрый, прилагать чрезмерных усилий не надо — двухтонная овальная громадина замерла в неустойчивом равновесии. Сейчас будет немного шумно. Бронеплита рухнет с грохотом, и дальше счет пойдет на секунды и терции…

Гулливер мощно вдохнул и…

Крохотная клипса в ухе ожила. Голос Гнома:

— Капитан, начинаем!

Ну вот и все. Конец переговорам. Но разговор не окончен. Надо отвлечь Профессора и тех, кто рядом с ним, отвлечь в последний раз. И он сказал первое пришедшее в голову:

— Марченко! Срочное сообщение! К нам вылетела комиссия, два часа назад. Смешанная — Минобороны и Академия наук. Можете…

Капитан осекся — из клипсы донеслись звуки, заставившие замолчать и схватиться за рукоять пистолета. Единственного у них пистолета, заряженного особыми пулями.

…и люк не выпал с адским грохотом. Люк выпал почти бесшумно — так, с легким скрежетом. Потому что он ввалился внутрь — прямо на Гулливера. Даже не ввалился — был с силой выдавлен, стремительно вылетел… И дальше все пошло очень быстро.

Гулливер не успевает ни отпрыгнуть, ни даже крикнуть; короткий хрип, мягкий хруст — все кончено. Никто не ужасается, никто не спешит на помощь — потому что вместе к плитой к ним вваливается и кое-что другое…

Черная косматая тень выстреливает из мрака живым снарядом — передовая тройка опрокинута, смята — но пытается подняться только один — безуспешно, булькая рассеченным горлом. Тень уже среди них, в самой середине — стрелять нельзя, кругом свои — и они не стреляют, но только в первые секунды, обошедшиеся слишком дорого. Крики, стоны, хрипы. Короткий рык. Первая очередь — серия негромких хлопков. Потом — со всех сторон — те, кто еще жив. Туннель кишит свинцом. Пули рвут спертый воздух, рикошетят от стен. Пули убивают своих. Фонари брошены, фонари хрустят под ногами — света все меньше. Тень мечется окровавленной молнией. И фоном — чей-то долгий крик — высокий, однотонный, пронзительный. Стрельба гаснет — магазины пустеют, менять некогда. И почти уже некому…

Гном бросает бесполезный автомат — тень не боится пуль. Кровь на глазах — лоб пробороздило рикошетом. У него есть секунда, много — две. К заряду! Щиток — четыре винта по углам, плексиглас полтора сантиметра. За спиной все заканчивается — слишком быстро. Гном бьет. Один удар, повторять некогда — кулак расплющен, под лопнувшей кожей — месиво. Но щитка больше нет. И тут же — убийственная хватка сзади, дикая боль в шейных мышцах сжимается, позвонки хрустят. Он падает вперед, на заряд, пальцы здоровой руки — запредельным усилием — на рычажок тумблера. Дернуть сил нет. Все быстро меркнет.

Потом, когда Гнома безжалостно и стремительно рвануло назад, пальцы разжались — но через долю секунды. Рычажок замер вертикально — и медленно скользнул в другое положение. Всего рванувшегося наружу света и пламени уже не хватило, чтобы рассеять поглотившую Гнома тьму…

Два звена «крокодилов» уходили на запад, к Ижме. Центральный блок корчился в агонии. Что могло гореть — горело. Что не могло — превращалось в ничто в белом термитном пламени. Близко не подойти, стояли в отдалении, пальцы на спуске — на всякий случай. Если вдруг рванется из огненного ада охваченная пламенем стремительная фигура. Не рванулась — вертолетчики сработали чисто.

Конечно, кануло и то, что надлежало демонтировать и вывезти… Но снявши голову… В нескольких шагах от Капитана тлела пачка машинописных листов, прошитых толстой суровой нитью, — не иначе выбросило волной при первом заходе, когда ракеты «воздух-земля» вскрывали бетонные стены блока, прогрызая путь к главной цели. К клеткам.

Подошел, загасил, поднял — от штампа на титульном листе остался лишь край синей рамки и буквы …НО. Секретно. А то и совсекретно. Фамилии авторов уцелели; Марченко и Чернорецкий. Посмертный труд Профессора… Сунул за пазуху — негоже секретным документам валяться где попало…

У останков блока делать нечего. Капитан медленно пошел туда, где полтора часа назад земля вспучилась и опала гигантским нарывом, — над туннелем. Над люком. Над группой Гнома.

В двухстах метрах — воронка, вокруг — желтоватый глинистый вал. Там не уцелел никто. Даже теоретически никто не мог спастись при взрыве в такой трубе. Это все равно что выжить, сидя в пушке главного калибра линкора при выстреле.

Капитан снимает сферу, короткие волосы слиплись от пота. Дорого им обошелся сумасбродный дурак Марченко…

Вдруг — боковым зрением — какое-то движение. Развернулся прыжком — на склоне земля шевелится, слегка бугрится, осыпается желтый суглинок. Словно на поверхность пытается выбраться растревоженный взрывом крот… Крот?