Сказка для Амелии - Людмила Толмачева

Через год рутинной работы она сбежала в рекламное агентство, где творчества было немногим больше, но зарплата вдвое превышала прежнюю. Здесь Амелия продержалась два года, пока не вышла замуж. Оформляя декретный отпуск, она уже знала, что на ее место приняли новенькую, а перспектива возвращения из отпуска на прежнюю работу была так же призрачна и ненадежна, как и ее нелепое замужество.

«Желаю вам терпежа! – сказала Серафима во время свадебного застолья. – Но не того, который «уж замуж невтерпеж», а того, когда хочется вцепиться в прическу супруга и от всей души отметелить за «все хорошее». Однако ты мудро понимаешь, что это не решение вопроса, и переводишь отношения в вербальную плоскость, по возможности, с нормативной лексикой. Вот за этот терпеж я и поднимаю сей бокал шаньпанского!»

Серафима вообще любила откровенные и прямые высказывания, излишний пиетет праздничных церемоний вызывал в ней неодолимую скуку, а потому словечками типа этого «шаньпанского» она невольно снижала пафос поздравительных речей.

Именно к ней первой примчалась Амелия с жалобами на загулявшего мужа. Произошло это через полгода после свадьбы.

– А я тебя предупреждала, – напомнила ей мудрая подруга, не дослушав до конца нытье про то, как «я всю ночь не спала – в окно смотрела», – чтобы держалась подальше от нашего брата-художника. Это народ непостоянный, особенно мужики. Сама из этого племени, знаешь. Сегодня он тебя боготворит, «музой» называет, а завтра с трудом выносит. Его уже все в тебе раздражает – начиная с походки и заканчивая манерой выдавливать краску из тюбика. И потом, в женщинах они любят молодость и энергию. Сейчас у тебя этого добра навалом, а лет через десять? Ты перестанешь его вдохновлять, но вряд ли согласишься на роль просто друга и соратника, уступив место в койке молодым натурщицам. Ведь так?

– Злая ты, Симка, – хныкала Амелия, разочарованная такими «утешениями» подруги. – Я к тебе не за тем через весь город ехала, чтобы выслушивать нравоучения.

– Ладно. Не хнычь. Давай я тебе успокоительного чайку заварю – сразу все печали как рукой сымет.

Надо заметить, что у Серафимы был пунктик – коллекционирование трав на все случаи жизни. Это было не просто увлечением, а просто-таки манией, болезненным пристрастием. Будучи все время в разъездах, бывая в самых отдаленных уголках страны, она собственноручно собирала сырье для своих целительных, как она уверяла, чаев и настоек. А в тот промозглый февральский вечер, оставивший в сердце Амелии первую зарубку разочарования в браке, Сима заварила какой-то сложный сбор фиолетово-бурого цвета с лавандовым запахом.

Следующим утром Борис как ни в чем ни бывало заявился домой и с ходу спросил: «У нас есть суп?» Ошарашенная такой сверхнаглостью, Амелия промямлила: «Вчерашний, в холодильнике» и проводила мужа, шагнувшего в кухню, растерянным взглядом.

Весь рабочий день, сидя перед дисплеем компьютера, она готовилась к выяснению отношений, которое наметила на вечер. В голове почему-то засела одна-единственная фраза: «Мой голос теперь знают во всех моргах города», дальше которой дело не шло. Вернее шло, но получалось как-то занудно, противно даже самой себе, а уж про Бориса и думать нечего – не станет он, свободный художник, утонченная натура, выслушивать бабьи нюни о совести и «мучительных часах ожидания».

А вечером, как на притчу, их пригласили на день рождения, после которого была незабываемая ночь, с признаниями, ласками и мужниным «прости».

Она простила, как делала потом не раз, но всему есть определенные границы. Когда же поняла, что их больше ничего не связывает, кроме ребенка, на которого мужу не хватало ни времени, ни душевных сил, первой настояла на разводе. Удивительно, но в загсе, ожидая своей очереди на получение свидетельства о разводе, они болтали как старые друзья – легко и без взаимных оскорблений. Расстались тоже вполне непринужденно: Борис пообещал участвовать в воспитании сына, Амелия в свою очередь попросила его почаще звонить и забегать на огонек.

«Полный дурдом! – произносила она мысленный монолог, шагая по осенней аллее, постепенно приходя в себя после свершившегося уже официально акта расставания. – Для чего все это было: свадьба, все эти страсти-мордасти, моя безудержная ревность? Чтобы вот так спокойно разойтись? Будто дети – поиграли, пошумели, а потом разобрали свои игрушки и разошлись по домам. Правда, моя «игрушка» сейчас с бабушкой, ревет, наверное, на весь дом, капризничает, не хочет без меня есть кашу. А Борису все до фени. Свободен, красив, талантлив, словом, в полном порядке! Не жизнь, а сплошной кайф! Видите ли, он готовится к выставке. Актуальный художник, концептуалист! Весь в творческом поиске и борении. Гад!»

Но жизнь так или иначе брала свое: работа, подрастающий сынишка, беготня по магазинам и поликлиникам, вечные домашние хлопоты – все это отнимало силы и время, а заодно притупляло эмоции и очищало душу. Вспышки праведного гнева в отношении Бориса если и возникали, то скорей по привычке, что называется, с затухающей амплитудой, пока не наступило глубокое безразличие и спокойное переосмысление прошлого.

Вторым в ее жизни мужчиной стал владелец мебельной фирмы, куда ее взяли дизайнером. Виктор жил холостяком, разойдясь с женой, менял случайных любовниц, а когда пригляделся к Амелии, проработавшей в фирме четыре месяца, то удивился ее почти монашеской строгости при наличии несомненных женских достоинств.

На первом же «корпоративе», по случаю майских праздников, он пошел в атаку, пустив в ход весь арсенал испытанных на практике средств обольщения – сыпал комплиментами, гипнотизировал долгим взглядом сквозь сигаретный дым, стискивал в ладонях ее гибкую талию во время танца.

Амелия отзывалась на его ухаживания весело и даже задорно, но не позволяла лишнего. Ему казалось это ловкой игрой, рассчитанной на разжигание страсти, но вскоре пришлось жестоко поплатиться за этот самообман.

В фойе ресторана, куда вышла Амелия, чтобы поправить волосы и макияж, Виктор рванул не сомневаясь в близкой победе. Ему не терпелось заключить в объятья эту «сексапильную штучку», прильнуть к ее губам, жадно втянуть их в свой рот, чувствуя сладкую упругость и одновременно податливость. Его голова кружилась от запаха ее парфюма, стойко державшегося на пиджаке, мышцы живота непроизвольно сжимались, а в груди не хватало воздуха.

Будто нарочно, она спряталась в нише огромного окна, укрытая от посторонних взглядов, и подкрашивала губы, глядясь в зеркало пудреницы. «Не помешал?» – спросил он, подходя вплотную и почти задыхаясь от желания. Она не успела ответить, как оказалась в его железных объятьях, и словно птичка в силках, забилась, затрепетала, пытаясь освободиться. Но он не отпускал, пока не испил до конца пьянящий нектар ее губ. Разжал объятья, чтобы посмотреть в ее глаза и сказать, что влюблен в нее, но в этот миг получил страшный удар в пах. Она ударила коленом, безжалостно, не думая о последствиях, а потом убежала из ресторана с бешеной скоростью, точно за ней гнались.

В метро успокоилась и, трезво взглянув на произошедший инцидент, ахнула – завтра придется писать заявление об уходе, а значит, снова начнется эта выматывающая «бодяга» с поиском работы: звонки, электронная почта, резюме, вежливые отказы. И это в момент, когда за душой – ни копейки, да еще парочка кредитов как камень на шее.

Господи, ну зачем она поперлась в этот ресторан? Ведь не очень-то и хотелось. Видите ли, неудобно отрываться от коллектива, подумают, что гордячка, что возносит себя выше остальных. Она и с шефом старалась быть подемократичнее, чтобы, не дай бог, не показаться «синим чулком» или перезрелой недотрогой. И вот во что вылилась ее «демократичность», черт побери!

Но ничего не поделаешь. Извиняться она не собирается – еще этого не хватало! А он, наверняка, отомстит – уволит без всяких компенсаций, да еще с «волчьим билетом» в придачу, то есть оповестит все мебельные предприятия, а заодно и кадровые агентства, о неблагонадежности бывшего дизайнера.

Не сомкнув до утра глаз, бледная, но решительная, Амелия вошла в кабинет директора и, стараясь не смотреть в его глаза, молча положила на стол заявление.

– Что это? – охрипшим голосом спросил Виктор и, надев очки, пробежал глазами текст. – Та-а-к. Значит, добить решили? Сначала чуть евнухом не сделали, теперь еще и без дизайнера меня оставляете. Откуда вы такая свалились на мою голову? Неужели мой невинный поступок заслуживает такой суровой кары? Да что вас, ни разу не целовали, что ли? Ну хотите, я извинюсь? Простите, ради бога, неуклюжего кавалера, который возомнил черт те что. Я ведь и в самом деле подумал… А! Теперь уже не важно, чего я там подумал. Ну что вы молчите-то, будто каменная баба с острова Пасхи? Скажите хоть что-нибудь! К примеру, какой я развратный тип! Домогаюсь вас, используя служебное положение. А вы вся из себя деловая и принципиальная, не женщина – робот. Вам до лампочки простые человеческие чувства и…