Ульфила - Елена Хаецкая

А времени у него почти не было. Евсевий слабел с каждым днем. Уйти же из этого мира, не выполнив того, что он считал своим долгом, старый римлянин не мог. Потому и велел призвать к себе готского клирика. Тот, вроде, бойко болтает и по-гречески, и по-латыни, хоть и варвар.

– Разговор у меня к тебе, дьякон, – сказал Евсевий.

– Не дьякон, – поправил вези. – Я чтец.

– А, – молвил старик разочарованно. – Даже и не дьякон…

А тот кивнул, мотнул длинными волосами.

Евсевия все это начало уже не на шутку раздражать.

– Ты головой-то не мотай, не конь, – проворчал он. – Помоги сесть.

Руки у готского толмача ловкие, крепкие; раздражение Евсевия сразу прошло, как только он уселся, обложившись скользкими шелковыми подушками.

А готский чтец рядом стоит, слегка склонив голову, – невысокого роста, щуплый, как подросток, темноволосый, с острыми чертами.

– Не очень-то ты похож на гота, – брякнул Евсевий.

– Моя родня – из Каппадокии, – нехотя пояснил чтец, явно считая этот разговор лишним.

Но Евсевий только хмыкнул.

– Слова-то не цеди, отвечай, когда тебя спрашивают, – назидательно сказал старик епископ и уставил на чтеца узловатый палец. – Нам, старикам, позволено быть любопытными, потому как времени на вежливость уже не отпущено…

– Как тебе угодно, господин, – сказал чтец. И опять оглянулся – не пора ли к выходу.

А Евсевий продолжал въедаться со своими расспросами.

– Родители твои кто?

– Они рабы, – сердясь, ответил варвар. И носом фыркнул.

Евсевий рассмеялся, довольный:

– Когда будешь епископом, найми учителя. Пусть обучит тебя манерам.

– Епископу манеры не обязательны, – отозвался варвар. Ядовито так, точно намекал на что-то.

Евсевий улыбнулся еще шире.

– Да, – согласился он. – Но это производит впечатление. – И неожиданно скакнул мыслью: – Где ты так выучился греческому?

– У нас дома говорят по-гречески.

– Ах да, ты же каппадокиец… Твои родичи – они не из тех ли, кого везеготы при Галлиене угнали?

– Из тех, – сказал чтец. И поглядел епископу прямо в глаза. После такого взгляда лучше бы старику прекратить распросы.

Глаза у готского чтеца карие, а сейчас – то ли от усталости (весь день чужие слова с языка на язык взад-вперед гонял), то ли от яркого света – возле самой лампы стоял – казались звериными, желтыми.

– Ладно тебе злиться, – сказал Евсевий примирительно. – Дай-ка мне лучше вина из того кувшина. – Показал на столик в другом углу комнаты. – Только разбавь, там рядом вода есть, в чашке.

Готский толмач мимолетом поглядел в темноту, где сидел второй римлянин.

Евсевий, заметив этот взгляд, хмыкнул.

– Глазами не шарь, намеков не делай, чтец, ибо тот, на кого сейчас смотришь, – епископ Демофил, и по возрасту он вдвое тебя старше.

На это варвар ничего не сказал. Молча прошел к столику, сделал все, как было велено, поднес чашку к губам Евсевия, помог выпить. Старик снова откинулся на подушки, помолчал, пошевелил губами.

– Каппадокиец, из пленных… – повторил задумчиво.

Варвар смотрел на него сверху вниз, стоя с пустой чашкой в руках. И так долго молчал, что Евсевий, наконец, заметил это. Встрепенулся на своих подушках.

– Что? Не по душе тебе что-то?

Тогда варвар сказал:

– Мой народ – вези.

С нескрываемым любопытством взирал на него Евсевий. В его душе точно вскричал кто-то громким голосом: нашел, нашел!..

– А молишься ты на каком языке, толмач? – спросил старик.

– Что? – Варвар растерялся. – По-гречески…

– Да нет, – нетерпеливо сказал Евсевий. – Нет, в мыслях, когда ты без людей, наедине с Богом.

– Бог читает прямо в сердце, минуя языки и слова, – сказал варвар.

Евсевий зашел с другой стороны.

– А твои слушатели, в церкви, которым ты читаешь Писание, – они-то понимают, что ты им читаешь?

– Да.

– Что же, они все каппадокийцы?

– Нет, не все.

– Да как же они понимают твой греческий?

Варвар молчал. Евсевий сверлил его глазами и сердился.

Отвечать толмач не хотел. Но его с детства приучали отвечать правду, если спрашивает старший. И особенно – если спрашивает клирик. И потому в конце концов ответил Евсевию:

– Потому что я читаю на их родном языке.

Смысл сказанного не вдруг улегся в голове Евсевия, забитой множеством самых разных мыслей и забот.

– Так ты говорил, что они готы…

– Я и читаю на готском, – совсем тихо сказал варвар.

И тут Евсевий подскочил, уронил две подушки.

– Ты читаешь Писание на языке варваров?

– Несколько отрывков, – пояснил чтец.

– Кто же переводил их?

– Я, – сказал толмач.

Евсевий прикрыл глаза.

– Прочти что-нибудь, – приказал он. – Хочу послушать.

Густая, тягучая варварская речь зазвучала в комнате, где и без того было душно. На своем варварском наречии молодой собеседник Евсевия говорил точно другим голосом, более низким. И чем дольше он говорил, тем благозвучнее становилась в ушах Евсевия готская речь. А ведь не далее как несколько часов назад он полагал ее пригодной лишь для солдатской брани да бесконечных торгов в пограничных городках.

Наконец толмач замолчал. Евсевий тотчас открыл глаза.

– Что читал?

– От Матфея, шестая глава.

– Я так и думал. Повтори еще раз, хочу запомнить. «Отче наш» повтори.

Чтец послушно начал:

– «Atta unsar…»

С его голоса старый римский аристократ начал заучивать, неуклюже произнося слова чужого языка. Наконец, оставили это занятие – для него, Евсевия, увлекательное, для толмача же утомительное.

Засмеялся старик, закашлялся и сказал наконец:

– А я-то, старый дурак, думал, из готского не стоит запоминать ни слова, раз на нем говорят только о войне и торговле. Но ты говоришь на этом языке о Боге, и у тебя это получается. Иди, я буду спать.

Он благословил варвара, и тот вышел.

Тогда второй, что был с Евсевием, подошел ближе. Как и было заранее решено между ним и Евсевием, он не принимал участия в разговоре – только наблюдал и слушал.

Евсевий все глядел на занавес, за которым скрылся готский толмач.

– Как, он сказал, его зовут? – спросил Евсевий у Демофила.

Толмач не называл своего имени, но Демофил его знал и ответил:

– Ульфила.

– Что это по-ихнему означает? – Евсевий сдвинул брови, припоминая. – «Волк»?

Демофил покачал головой.

– «Волчонок», – поправил он Евсевия.

Тащит свои воды мутный Оронт, волну за волной, мимо прочных стен, окружающих городские кварталы, мимо белокаменных домов – на диво мало в Антиохии строений из кирпича-сырца, к каким Ульфила привык у себя на родине. Ослепительной белизной сверкает Антиохия, резиденция имперского наместника Сирии. И даже грязи, которой здесь едва не по колено, не замарать этой выжженной солнцем белизны.

Ульфила ничуть не лукавил, когда говорил Евсевию, что удивительным кажется все ему здесь.

Точно удар в лицо Антиохия для человека с берегов Дуная, где живут в глинобитных мазанках, шатрах, а то и землянках. Обрушится, ослепит, подавит – барахтайся под тягостью ее расточительного великолепия, и никто не поможет, если сам не выберешься.

Город, основанный в день, когда Солнце переходило из знака Овна в знак Тельца, когда оплодотворенная земля наливалась тяжким изобилием, – был он как полная чаша в сирийских владениях Империи. Улицы сходятся под прямыми углами, проспекты венчаются арками и храмами.

Вездесущие римляне и этот город пытались организовать как свой военный лагерь, видимо, почитая сию организацию за вершину градостроительной мысли: два проспекта, один с запада на восток, другой с севера на юг; на месте их пересечения – центр города; ближе к стенам склады, театры и казармы. Не заблудишься. Не любят эти римляне отягощаться думой там, где без этого можно обойтись.

А готам, напротив, вся эта солдатская прямолинейность в диковину. Бродили, глазели, удивлялись. Что за город такой, который весь насквозь виден?

Сперва по главному проспекту шли (тому, что с севера на юг). Широк проспект, пятнадцать человек, растопырив руки, едва обхватят. А длиной таков, что за полчаса одолевается. И вот на такую-то долготищу – через каждые пять шагов по колонне. От колонн приятная тень, в жару столь желанная. За колоннами прячутся лавки и магазины, набитые диковинами, глупостями и причудами.

Послы готские зашли в один магазинчик, заглянули в другой. Везде торговались, все руками перетрогали, одной лавчонке урон нанесли – кувшинчик, покуда приценивались, в пальцах раздавили. Платить, конечно, отказались. Зачем платить, если вещь плохая?

Антиохийцы на готов без приязни смотрели. Больно уж те громоздки. Даже Ульфила, хоть и ни ростом, ни костью не удался, а как войдет – и тесно становится. И хочется, чтобы ушел поскорее.

Почти весь день гуляли по городу господа послы, числом пятеро, не считая свиты и толмача. Но и за целый день не увидели всего, на что стоило бы посмотреть в Антиохии.