Ужасное наследство - Елена Хисамова

       Всевозможные милые безделицы, неизвестно для чего пригодные, тоже хранились в бабулиной сумке. И конечно, старые выцветшие фото. Однажды я долго копался в ридикюле, перебирая  «сокровища», и случайно почувствовал, что за надорванной подкладкой лежит кусок плотного картона. Мои любопытные руки и нос тут же влезли туда. Я вытащил фотокарточку, старую-престарую, и на ней увидел двух абсолютно одинаковых девчушек. Сначала мне показалось, будто они половинки единого целого. Но через секунду понял, насколько они диаметрально противоположны: как радость и горе, слёзы и смех, свет и тьма. Глаза одной лучились добротой, радостью и состраданием. Глядя на неё, душа пела от счастья. Это была моя любимая ба, только маленькая. Глаза другой горели неистовством, ненавистью и злобой. В тот момент я с ужасом подумал: «Вот они глаза безобразного ночного Буки. Сейчас я умру». Тут в комнату вбежала бабушка. Такой сердитой я её не видел никогда. Выхватив из рук фотокарточку, отшлёпала меня, как «сидорову козу», впервые в жизни. Я даже и не подумал зареветь. Может, потому что ещё не пришел в себя от испуга. Или поразил факт, что меня наказала моя добрейшая бабушка. Ещё мне врезалось в память, что несколько раз она повторяла один и тот же вопрос: «Ты Сонечку показал? Ты показал Сонечку?» Я думал, бабуля просто оговорилась от злости и спрашивала, не показывал ли я карточку Софи? Потом я понял, она боялась, что фотка увидит Софи сама. В ту ночь мне первый раз приснился не уродец Бука. Во сне мне явилась девочка с фотографии, бабушкина сестра - близнец, которая завораживающе шептала: «Приходи, дорогой, я жду тебя, ведь ты – это я.» Той ночью я впервые не орал, но обмочил постель, как малыш. Мне было ничуть не стыдно, потому, что случилось кое-что похуже – я перестал говорить.

 2.

      Говорить я перестал, но всё равно не прекратил, как резаный, орать по ночам. Соседи не на шутку злились и добились своего – мать потащила меня к психиатру. Я мычал бессильно, рыдал, но она была непоколебима в принятом решении. Это только ухудшило положение вещей, потому что, то злое, что еле тлело во мне, стало крепнуть день ото дня. Как-то оно влияло и на сестру, на милого ангела – Софию. Она стала беспокойной по ночам, но не кричала. Просто испуганно дрожа, таращила глазёнки в темноту, зато днём могла уснуть, даже стоя.

      Так получилось, что я подслушал спор матери и бабушки. Каждое слово, произнесённое ими, все интонации неприятного разговора я отчётливо помню по сегодняшний день. Моя любимая бабуля настаивала, чтобы мать сдала меня в приют. Только обязательно не в местечке, а в другом городе. Сами они должны спешно сменить место жительства, имена и фамилии. И ещё ба сказала, что времени почти не осталось.

      Я не верил своим ушам. Я кричал во все горло. Но кто услышит немого? И я убил ее, убил бабушку, когда понял, что она хочет лишить меня главного в жизни – разлучить с сестрой.

      Хотя я не мог говорить, мать все равно учила меня читать и писать, надеясь, что чудо произойдёт, и осенью я, как все нормальные дети, пойду в первый класс. Я был благодарным учеником и схватывал всё на лету. Вскоре книги стали  тем единственным, что дарило мне радость и успокоение. Ну и моя милая сестра, конечно. Мне было невыносимо думать, что бабуля предала меня.  Наказать её, решил не я. Я только сделал. В тот первый раз я ещё не понял, какого монстра выпустил наружу.

      Я придумал сон, увидел его, проснулся, взял толстую тетрадь и записал сновидение. В  той тетради много записей, и за каждой стоит конкретный человек, который обидел меня, или попытался встать между мной и Софи. Я убил их всех силой своих снов, хотя о чём я, глупый самовлюблённый индюк. Их убило то, что сидело во мне. 

 Если бы люди узнали об этом, то меня бы судили, как  страшного серийного убийцу. Только осудить  не успеют, потому что теперь моя очередь умереть. Только об одном молю, чтобы она дала мне время закончить повествование. Кто она? Об этом слишком рано, да и не люблю я забегать вперёд.

      Так вот, нам с Сонечкой подарили собаку. Это был чудесный пёс. Огненно - рыжий сеттер, умнющий кобель, понимающий, казалось всё, что ему говорят. Мать поначалу тревожило, что взяли его уже взрослым. Но он вел себя идеально: выполнял команды, никогда не рычал  и не окусывался. И признал Софи хозяйкой. Знаете, как это бывает, ластится и хвостом стучит всем домашним, а душу отдаёт одному. Мы назвали его Яриком. Шерсть его переливалась огненно – рыжим блеском, как солнце. Поначалу я привязался к псу, но, видя, сколько Сонюшка возится с ним, тот начал раздражать меня. Ведь до этого я был центром мироздания любимой сестры. И вот одним ударом я "убил двух зайцев".

      Наших родителей пригласили за город на дачу друзья. Стояли чудесные весенние деньки. И они, конечно, взяли нас, детей – надо же нам подышать чистым воздухом. А вот Яра – нет, матери показалось это неудобным. Дед ушёл в ночную смену на сталелитейный завод, где, как и отец, работал на машине с чудным названием – мульдозавалочная. Дома остались бабушка и собака. Погода в тот день была отличная. Трава уже пробилась, и деревья слегка подёрнулись сочной изумрудно - салатовой дымкой. Упоительная свежесть витала в воздухе. Взрослые занимались приготовлением к пикнику. Отец, пропустив рюмочку да не одну, любил частенько приговаривать, что шашлыки требуют внимания и понимания. Мы с Сонюшкой, как две гончие, обегали все окрестности, устали, залезли на сеновал и от избытка то ли кислорода, то ли движения, задремали. В поверхностном сне стал я думать о Яре. И привиделся мне пёс огромный, а за хвост его крепко держала маленькая девочка. Псина сидела спиной ко мне, но хвостом радостно молотила, потому что чувствовала, что я иду. А девочка билась о землю от ударов его хвоста, как тряпичная кукла, но рук не отпускала. Подойдя ближе, увидел я – это моя маленькая ба, но глаза её лучистые закрыты. И тут я понял, что бабушка умерла. Пёс, часто дыша, повернул ко мне свою огромную башку, и я узнал в нём Яра, из пасти которого падала хлопьями кровавая пена. На этом я проснулся, пулей помчался с сеновала к родительской машине, достал из рюкзачка толстую тетрадь и записал свой сон. Удовлетворившись проделанной записью, вернулся за сестрой. Софи всё спала, а я смотрел на неё с любовью и думал: «Мы навсегда вместе".

      В те годы ещё не было мобильной связи. Но у приятелей матери на даче был установлен стационарный телефон, так как муж её, помнится, был какой-то «шишкой» в МВД. Под утро позвонил дед. Отчаянно и безутешно рыдала мать, а отец, плача, успокаивал её. Запах корвалола и валерианы, казалось, пропитал всё вокруг. Наверно у любого чувства особый запах. С того дня для меня так стало пахнуть горе. Нам с Софи не сказали, что произошло. Но мне было и не надо. Я знал, но не понимал, откуда: Яр перегрыз горло бабушке ночью, пока она спала. Оторвать его от неё не смог даже выстрел деда, за которым послали кого-то из соседей. У него было охотничье ружьё, с которым он мечтал поехать охотиться на уток и Яра прихватить с собой. Только вышло, что поохотился дед в ту ночь последний раз, на нашего пса. Вы думаете, я не страдал? Часть души моей умерла вместе с бабулей. Одновременно я понимал, что каким-то мистическим образом причастен к её смерти, но испытывал и облегчение – меня не разлучат с Софией. Ба не стало, и больше никто не будет внушать матери избавиться от меня.