Доктор Данилов в тюремной больнице - Андрей Шляхов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заместитель главного врача Монаковской ЦРБ по хозяйственным вопросам, которого в глаза величали Иваном Валерьевичем, а за глаза Ванькой-встанькой, относился к тем людям, с которыми нетрудно было поладить. Разумеется, при условии выказывания соответствующего уважения, обычно в размере литра водки или, как вариант, перцовой настойки на меду.
— …А комнат свободных только прибавляется, Вова. Больница начала «рассыпаться», народ бежит, и чем все это закончится, неизвестно. Скорее всего, скоро всех в Тверь будут госпитализировать.
— Нормально, — одобрил Данилов. — Хорошо, хоть Тверь недалеко.
— Да, хоть в этом повезло, — согласился Конончук и многозначительно добавил: — У нас в колонии, кстати говоря, пустует ставка терапевта.
— Спасибо, Костя, но я лучше вернусь в больницу, — мысль о работе на зоне Данилова совершенно не вдохновляла. — Думаю, что главный врач меня возьмет.
— Как бы ему самому скоро не отказали… Ты, наверное, не в курсе того, что у нас творится?
— А что такое?
Будучи в Москве, Данилов совершенно не следил за монаковскими новостями.
— Все сыпется, Вова. У нас недавно арестовали главу районной администрации, около недели после твоего отъезда. С шумом, с помпой, напоказ: статьи в газетах, сюжеты в тверских телевизионных новостях, чтобы было ясно, что сухим из воды, как раньше, он уже не выйдет.
— А за что арестовали?
— За сущие пустяки, — ухмыльнулся Конончук, — запросил с какого-то бизнесмена полтора миллиона евро за оформление в собственность небольшого земельного участка в десять гектаров. Мелочовка!
— Действительно, ерунда, — подыграл Данилов. — Преступление — когда врач за пятьсот рублей больничный выдает, а землю за взятку — это рабочие моменты.
— Но тем не менее…
Конончук подул на свой кофе, сделал большой глоток и зажмурился от удовольствия.
— А главный врач тоже замешан в этой истории? — спросил Данилов.
— Нет, — покачал головой Конончук. — Кто ж его пустит к такому смачному пирогу, как распределение земельных участков? Просто из Твери прислали временного исполняющего обязанности главы района, молодого и очень прыткого человека. Ему надо срочно нарыть как можно больше косяков прежнего руководства и показательно их искоренить, чтобы доказать всем свою состоятельность и пригодность к руководящей работе. А в нашей ЦРБ, как ты понимаешь, много чего можно накопать, поле непаханое… Сейчас там идет какая-то комплексная проверка, причем из Твери. Улавливаешь суть?
Данилов кивнул.
— Обстановочка — врагу не пожелаешь. Можно сказать, что средняя температура по больнице перевалила за сорок два градуса. Масла в огонь добавляет зам по медицинской части, которая то ли с перепугу, то ли желая выдвинуться, начала давать сотрудникам выговоры налево и направо. Народ, естественно, обижается и подает заявления по собственному желанию. Так что ты сперва пообщайся с народом, оцени обстановку, а потом уже иди к главному на работу проситься…
Данилов задумался. Конончук не имел склонности к преувеличениям и пустозвонству. Если все так, как он говорит, то впору возвращаться в Москву или же…
— Ты сказал, что в твоей конторе есть ставка терапевта. А анестезиолог-реаниматолог случайно не требуется?
— Нет, нам по штатному расписанию анестезиолога-реаниматолога не положено. При медчасти всего пятнадцать терапевтических коек, хирургия только амбулаторная, все сложное отправляем в Торжок, в областную больницу нашего управления. Но кто тебе мешает устроиться терапевтом? Работа нормальная — без дежурств, с двумя выходными в неделю, денег больше, чем в ЦРБ…
— Но я ведь не терапевт, у меня интернатура по АИР (АИР — анестезиология и реаниматология)…
— Это не помеха, Вова, — перебил Конончук. — У нас своя система, на многие вещи смотрят проще.
— До такой степени? — не поверил Данилов. — Ты не преувеличиваешь?
— Вова, я завтра выхожу на сутки и могу утром взять тебя с собой, — предложил Конончук. — Посмотришь своими глазами на нашу, как ты выражаешься, контору, пока только снаружи, побеседуешь с моей начальницей, а там решишь. В ЦРБ и завтра можно устроиться, один день ничего не меняет, не так ли?
— Верно, — согласился Данилов.
— Переночевать можешь у меня, — предложил Конончук, — а завтра поймешь, как тебе надо устраиваться в общагу — официально или неофициально.
Данилов с сомнением посмотрел на единственную кровать. Других лежанок в комнате Конончука не было.
— Я сегодня ночую не дома, — сказал тот, поняв причину даниловского замешательства. — Так что можешь располагаться со всеми удобствами. Главное, чтобы без четверти семь ты был готов на выход, транспорт ждать не будет…
Данилов решил, что речь шла о рейсовом автобусе, курсировавшем между Монаково и Алешкиным Бором, но транспорт оказался ведомственным — однодверным «пазиком» серо-белого цвета, который в автосалонах поэтично называют цветом белой ночи.
— Мы на полном самообеспечении, — прокомментировал Конончук, пропуская Данилова вперед.
Водитель и шестеро пассажиров (четверо мужчин и две женщины) на появление Данилова никак не отреагировали, а с Конончуком поздоровались — кто кивком, кто за руку. Все, включая водителя, были одеты в гражданское, преимущественно в практичные джинсы. Только одна женщина, на вид лет тридцати, красовалась в брючном костюме горчичного цвета и пронзительно-розовой куртке, которая была распахнута, открывая взорам глубокое декольте, из которого выпирали наружу формы весьма впечатляющего размера.
Данилов и Конончук сели в заднем ряду.
— Прапорщик Света Фроликова, инспектор по проверке и доставке писем, — прошептал Конончук Данилову, указывая глазами на женщину в розовой куртке. — Соблазнительная и неприступная, такую женщину надо покорять, как горную вершину.
— А почему без формы? — спросил Данилов.
— Народ предпочитает не светиться, переодеваются на работе, — пояснил Конончук. — У нас не принято афишировать место работы, да и форма надоедает…
«Пазик» ехал не прямой кружной дорогой, собирая пассажиров в условленных местах. Под конец не осталось сидячих мест, несколько человек ехали стоя. Данилов попытался уступить свое место пожилому мужчине, стоявшему около его сиденья, но тот отказался.
— И так целыми днями сижу, — сказал он. — Надо же когда-то и геморрой проветривать.
— А ты, Алексеич, почаще обходы делай! — посоветовал кто-то из сидевших впереди.
— Не учи ученого, поешь дерьма толченого! — откликнулся мужчина.
«Нравы здесь простые», — отметил в уме Данилов.
С одной стороны, простые нравы — хорошо. С другой стороны, всего должно быть в меру.
Внешне контора оказалась в точности такой же, как и представлял Данилов. Сплошной бетонный забор с пущенной поверху колючей проволокой, сторожевые наблюдательные будки-вышки на металлических ножках, зеленые металлические ворота, рядом трехэтажное здание с зарешеченными окнами… Машина заезжать на территорию колонии не стала, все пассажиры вышли возле двери контрольно-пропускного пункта, слева от ворот.
Сотрудники гуськом потянулись в зеленую металлическую дверь, рядом с которой висела синяя вывеска: «Федеральное бюджетное учреждение исправительная колония № 13/21 УФСИН России по Тверской области».
— Вова, ты погуляй пока полчасика, — сказал Данилову Конончук. — Если кто поинтересуется, что ты тут делаешь, скажи, что ждешь собеседования у начальника медицинской части майора Баклановой. Запомнил?
— Да. А ты уверен, что она меня сразу примет?
— Насчет примет не знаю, — хохотнул Конончук, — это как понравишься, но познакомиться с тобой захочет сразу же. Лариса Алексеевна не любит тянуть волынку, и терапевт ей позарез нужен. Короче, гуляй, а я за тобой выйду. Мобильный включен?
— Да.
Свободное время Данилов посвятил изучению местности: прошелся туда-сюда вдоль забора, оценил разнообразие автопарка на стоянке (от «шестерки» до «паджеро»), нашел неподалеку торговую площадку, образованную четырьмя палатками. Ассортимент был обычным сельповским: сигареты, печенье, чипсы, чай, сахар, вода в бутылках разного объема, элементы питания и т. п., но имелись и свои особенности, обусловленные близостью к зоне. Так, в витрине одной из палаток висели черные семейные трусы, украшенные бумажкой с надписью «Есть все размеры». Картонка в витрине другой палатки сообщала, что «имеются белые простыни и наволочки». Данилов не был знаком с лагерными порядками (разве что по книгам и сериалам), но еще с работы на «Скорой» знал, что на зону разрешено только белое постельное белье, без узоров и цветочков, от фельдшера, сетовавшей на то, что в век всеобщего изобилия она не может найти белые простыни, которые требовались ее брату, отбывавшему срок.
