Мелочи сыска - Алексей Макеев

Однако, если бы ему вдруг пришлось озвучить свои мысли, он выразился бы по этому поводу предельно энергично и кратко. "Дуракам счастье!" – сказал бы он. И, пожалуй, был бы не прав – несмотря на возраст, полковник Гуров оставался импозантным мужчиной, а седина на висках только придавала ему особенный шарм. Его высокая фигура, широкие плечи и уверенная осанка до сих пор производили неизгладимое впечатление на прекрасную половину человечества. Самокритика Гурова не имела под собой никаких оснований – вместе с женой они составляли прекрасную пару.

Единственная претензия, которую Мария неизменно высказывала Гурову, была классической – как всякий сыщик, Гуров гораздо больше времени проводил где угодно, но только не дома. Справедливости ради стоит отметить, что и сама Мария Строева при весьма интенсивном графике своей работы – репетиции, спектакли, гастроли – не могла считаться образцовой домоседкой, потому и претензии ее к мужу не отличались особенной агрессивностью. Гурову не на что было жаловаться.

Сегодня же он был почти счастлив – после относительно продолжительного периода некоторой взаимной неудовлетворенности и небольшой пикировки напоследок впереди у них забрезжило что-то очень похожее на семейную гармонию – пробилось, как теплый луч солнца сквозь зелень листвы на бульваре. И хотя жена уже почти не обращала на него внимания, с головой уйдя в переживания по поводу предстоящего спектакля, настроение у Гурова улучшалось с каждой минутой.

Высадив Марию возле театра, он помахал ей вслед и с теплым чувством в душе поехал обратно. Ему еще предстояло подготовиться к выходу – "напудриться", по выражению Марии, но эта часть программы тоже не вызывала у него обычного для мужского пола напряжения. Гуров понимал толк в хорошей одежде и умел выглядеть безукоризненно даже на работе – неважно, сидел ли он при этом в кабинете, обложившись пыльными бумагами, или преследовал в проходном дворе отстреливающегося бандита. По этому поводу сам генерал Орлов не уставал приводить его в пример остальным сотрудникам главка – к вящему неудовольствию полковника Крячко, который делил с Гуровым не только кабинет, но также все заботы и радости, выпадающие на долю оперативного работника.

Сам Крячко, будучи человеком веселым, жизнерадостным и даже отчасти легкомысленным, отдавал предпочтение в одежде сугубо демократическому стилю – старые джинсы и застиранная ковбойка были его обычной униформой. Ничего удивительного, что именно ему чаще всего советовали брать пример с Гурова. Крячко неизменно в ответ на это отшучивался, а в худшую минуту ворчал, но изменений в свой имидж вносить не спешил. Он тоже был старым оперативником и характер имел железный.

Гуров относился ко всему этому с добродушным юмором, полагая, что каждый волен иметь собственный взгляд на вещи, и примером себя не считал. Однако при любых обстоятельствах старался держаться джентльменом, что, собственно, не составляло для него никакого труда – привычка быть в форме давно стала его второй натурой.

Однако, собираясь на спектакль, которым так гордилась жена, он превзошел самого себя – в новом темно-синем костюме и шикарном галстуке Гуров был похож на человека, прямиком направляющегося или на прием во дворец, или, по крайней мере, на собственную свадьбу.

Пожалуй, Гуров именно так и воспринимал сегодняшний вечер – если не как свадьбу, то уж как праздник наверняка. Так он и отправился в театр – в предвкушении чего-то яркого и необычайного, с ожиданием праздника в душе.

Неожиданности начались уже в фойе и продолжились до самого зрительного зала. Опытный глаз Гурова сразу отметил странную нервозность среди театральных служащих – гардеробщиц, продавцов программок, буфетчиц – все они казались рассеянными и возбужденными, а встречаясь друг с другом, сразу принимались шушукаться, нисколько не обращая внимания на зрителей. Да и с театралами тоже было что-то неладно. Многие из тех, кто пришел посмотреть спектакль, выглядели растерянными и разочарованными. Довольно быстро выяснилось, что по каким-то причинам представление задерживается – то ли заболел актер, то ли произошла какая-то накладка, подробностей никто не знал. Однако где-то в толпе уже прозвучала фамилия Белинкова, и заинтригованный Гуров отправился за кулисы.

На правах мужа Марии Строевой он проходил туда без труда, хотя обыкновенно к посторонним относились здесь очень строго. Однако сегодня все выглядело иначе – при желании в святая святых беспрепятственно мог попасть целый взвод. Те, кто отвечал за порядок, тоже шушукались по углам, взволнованно, но совершенно незряче озираясь время от времени по сторонам.

Явно недоумевая, Гуров прошел в гримерку своей жены. Поразительно, но ее там не было. Вместо жены Гуров нашел там комика Вагряжского, в сегодняшнем спектакле не занятого. На сцене актер Вагряжский казался веселым и бодрым человеком, немного неловким, но неизменно энергичным и неунывающим. Грим и искусство портного облагораживали внешность этого любимца публики, и только при ближайшем знакомстве оказывалось, что Вагряжскому уже за пятьдесят, что он нездорово выглядит, что актер неряшлив и отравлен скепсисом.

Сейчас он сидел или скорее полулежал, провалившись по самые плечи в старое пыльное кресло, и курил длинную вонючую сигару. Вокруг головы Вагряжского плавали сизые кольца табачного дыма, а на его морщинистом лице было написано отвращение. Увидев Гурова, он слегка пошевелился, помахал в воздухе сигарой и изобразил на лице что-то отдаленно похожее на улыбку.

– Достойный муж достойной супруги своей! Приветствую тебя в сих чертогах! – напыщенно и скрипуче провозгласил он, и Гуров понял, что Вагряжский немного пьян.

– Здравствуйте, – сказал он суховато. – Вообще-то я как раз супругу и ищу. Не знаете, где она?

– Завидую, господин полковник, завидую черной завистью! – прокряхтел Вагряжский, делая попытки выбраться из кресла. – Вашему невероятному семейному альянсу завидую… Конечно, Мария красавица, кто же спорит, но моя жена тоже была когда-то не из последних. Однако я уже на втором месяце брака искал не супругу, а, извините, обходной маневр… Впрочем, все это уже в прошлом. Ныне я холост, а следовательно, свободен во всех смыслах… А вы здесь, господин полковник, с целью приобщиться к миру прекрасного или же по служебному делу? – закончил он с любопытством.

Гуров тоже, в свою очередь, удивился.

– Гм, чем вызван такой странный вопрос? – поинтересовался он. – Профессия, конечно, откладывает отпечаток, да и однажды я действительно занимался расследованием в этом самом театре, но это вовсе не значит, что я не могу просто прийти посмотреть спектакль, в котором, кстати, занята моя жена.

– А-а… – почему-то разочарованно протянул Вагряжский. – А я-то уж было решил…

– Что вы решили? – подозрительно спросил Гуров. – Что тут у вас вообще, черт возьми, происходит? Такое впечатление, будто вас вот-вот должны выселить из этого здания… Почему задерживается спектакль?

Вагряжский задумчиво посмотрел на Гурова, механически изобразил на лице гримасу комического отчаяния и опять с кряхтением опустился в кресло.

– Так вы действительно ничего не знаете! – с удовлетворением произнес он. – Забавно! Признаться, на язык так и просится банальная шутка о профессионализме нашей милиции, но, с вашего разрешения, я оставлю ее при себе, – вздохнул он. – Чересчур банальна!

– Да уж, сделайте одолжение! – сердито ответил Гуров. – И вообще, какие у вас могут быть ко мне претензии? Я пришел в театр в качестве зрителя, и вы это отлично знаете. У вас тут что – зарезали кого-нибудь?

– Упаси бог! – лениво сказал Вагряжский. – Этого только не хватало. Хотя, конечно, как посмотреть… Можно сказать, что и зарезали – только без ножа. Звезду нашу… Не пугайтесь, Машенька тут ни при чем. Она сейчас вопрос с главным решает, кто заменит Белинкова. Собственно, Томилин здесь, но не вполне в форме – мы тут с ним позволили себе… ну вы понимаете… Кто же мог ожидать такого коварства со стороны Белинкова? Томилин полагал, что раньше завтрашнего вечера на сцену не выйдет, и не поберегся, конечно… Теперь у него из-за этого неприятный разговор с руководством, хотя по-человечески Томилина можно понять – он просто пытался скрасить тревожное ожидание. Если подумать, так вся наша жизнь – это попытка скрасить ожидание неизбежности… Вы согласны?

Вагряжский был явно настроен всласть поговорить. Но у Гурова от его цветистых путаных излияний голова пошла кругом.

– Послушайте, господин Вагряжский! – взмолился он. – Не втягивайте меня в философскую дискуссию о смысле жизни! Скажите толком, что здесь случилось и стоит ли рассчитывать на то, что спектакль все-таки состоится?

– Без-ус-лов-но! – отчеканил комик, многозначительно поднимая вверх сигару. – При любых обстоятельствах шоу должно продолжаться! Как говорится, смейся, паяц… Думаю, совсем уже скоро Томилин придет в надлежащий вид, и толпа получит то, чего жаждет – хлеба и зрелищ. А случилось, господин полковник, не здесь. Случилось у Белинкова дома, на Ленинградском проспекте. Его обчистили.