Напряжение - Андрей Островский

Праздник прошел ничего. Но о нем я тебе расскажу после. Когда приедешь. Класс у нас дружный. Есть симпатичные мальчишки. Мне нравится Вова Баязетов (помнишь, я писала тебе о нем?). Но он не обращает на меня внимания. Он вообще ни на кого не смотрит. Ну ничего. Еще обратит! А Димка Груздев мне никогда не нравился. У него веснушек много и глаза карие. Это не мой идеал. Передай ему от меня привет (только, конечно, не говори, что́ я о нем написала).

Постарайся поскорее ответить мне на письмо. И напиши, что приедешь. Обязательно. Целую тебя не сто, а двести раз, тысячу. Пиши. «Пару теплых слов» хочет тебе написать мама. До скорого свидания.

Твоя подруга Зоя.

Дорогая Мариночка! Мы представляем, как тебе сейчас тяжело. Но не думай, что ты одна. Мы сделаем все возможное, чтобы заменить тебе маму.

Зоя тебе, конечно, написала, что мы с Тимофеем Васильевичем приглашаем тебя к нам жить. Ты нас хорошо знаешь, и мы надеемся, что тебе у нас будет неплохо. Ни о чем не думай, приезжай, как только начнутся каникулы. О дальнейшем же мы позаботимся.

А пока прикинь, что тебе взять в дорогу. Обязательно захвати белье, теплые вещи, платья. Но много не набирай. Попроси кого-нибудь из старших (хотя бы Полину Никифоровну) помочь тебе продать мебель и все, что тебе не пригодится, а также посадить тебя в поезд и дать телеграмму. В Оренбурге мы тебя встретим. Вот и все деловые советы. Может быть, говорить о них еще рано, потому что я уверена, мы еще напишем друг другу, но лучше все же сейчас.

Целую тебя, моя доченька. Будь благоразумной, не скучай и не грусти. Большой привет тебе шлет Тимофей Васильевич.

В. Бакеева.

Марина Гречанова — Зое Бакеевой

Ленинград, 28 ноября 1932 года

Здравствуйте, Тимофей Васильевич, Вера Аркадьевна, Зоя, Нина и Василек!

Сегодня получила посылку, а четыре дня назад письмо. Почему не сразу написала, сейчас объясню.

Вера Аркадьевна! Какая Вы добрая! Мне никогда таких хороших писем не писали. А сегодня получила посылку! Конфеты очень вкусные. Я их каждый день по одной штучке буду есть. Только сегодня — две. И Полину Никифоровну угостила. В Ленинграде таких не делают. Это она сказала. От меня и от нее Вам спасибо.

Зоенька! И тебе, конечно, тоже спасибо.

А с посылкой смешно получилось. Прихожу с переводом на почтамт. Стою в очереди. Подхожу к окошечку. Тетя, которая посылки выдает, паспорт спрашивает. А я говорю: «У меня его еще нет». Тогда она бросила перевод и сказала: «Без паспорта не выдаем». Я ее уговаривала, уговаривала, а потом разозлилась и сказала, что она ведьма, и ушла. Несправедливо ведь. Посылка на мое имя. И метрика была.

Тогда Полина Никифоровна написала доверенность взрослым почерком. Я расписалась, а управдом заверил. Ей и дали посылку. Три дня зря потеряли. Да еще штраф уплатили 23 копейки.

Вчера ко мне приходили ребята из нашего класса. Все вместе прибрали комнату. Мальчишки дров напилили и даже накололи. И Димка Груздев был. Смешной он все-таки. Топор в руках держать не умеет, а говорит, будто топор плохой, не колет. Тогда я сама схватила колун да как стукну — и с одного раза полено пополам. Ребята захохотали, а Димка сказал, что он вовсе не дровосек, а электротехник.

Потом увидел у меня на столе трактор, который я сама сделала (помнишь, как ты смеялась над моей «ужасной» любовью ко «всяким железкам». Так она осталась. Мама в прошлом году мне даже «Конструктор» подарила). Ну вот, Димка и давай меня спрашивать, все ли я сама делала, ходит ли трактор, где я схему взяла, умею ли паять… Чертежи я ему показала, все объяснила. Он слушал, слушал и говорит: «Ну и чудо, первый раз вижу, чтобы девчонка что-то толковое сделала».

В общем, весело было. Топили печку, играли в «фанты». Димке выпало спеть что-нибудь. И он пел арию Гремина, только часто срывался. Привет от тебя я ему передала. Он здо́рово покраснел и тоже велел передать тебе привет.

Зоенька! О жизни моей у вас я думала. Очень долго. Сидела на диване и думала. Специально. Потому и не писала четыре дня. Ох и трудно было! Жалко уезжать. Мамочка здесь, понимаешь? Я на могилку хожу. Один раз почти весь класс ходил со мной. Как подумаю, что придется насовсем-насовсем уехать, и чего-то страшно.

Полине Никифоровне про письмо ваше я не говорила. Все равно она не поможет. Жалеть начнет. От такой жалости только плакать хочется.

Я и решила, Зойка! Поеду! Хорошо? Только летом. Кончу шестой класс и поеду. Будет тепло, пойдем гулять в «Рощу». И купаться будем в Урале. А если захочется на кладбище сходить, так и приехать можно. Правда? Деньги я заработать смогу. Я умею паять, можно прямо на рынке устроиться: мало ли кому нужно что-нибудь починить — примус, керосинку или кастрюльку. Когда мы с мамой ходили на рынок, я видела, как там работают. А еще могу вязать кофточки. Их, говорят, хорошо берут, только вяжи!

Зоя! Как только я решила, сразу радостно стало. Мы с тобой хорошо заживем, прямо замечательно! Будем картошку печь. Ты любишь печеную картошку? Я очень, А если с маслом, то совсем. Это самое мое любимое кушанье. А твое? У нас картошки в кооперативах нет. Только на рынке, но очень дорого.

Да, забыла тебе написать, как мы с Полиной Никифоровной поссорились. Но ненадолго.

Я тут продала шкаф. Помнишь, который в углу стоял, дубовый. Очень старый. Взяла и написала, что продается, — на трех бумажках. Бумажки на улице повесила, У нас, на заборе, около школы и у кооператива.

Приходит дяденька. Здоровый такой, в очках. Одет хорошо. «Шкаф кто продает?» — спрашивает. Я говорю! «Я». Про маму и папу спросил. Я сказала, что мама умерла, а папы давно нет. Он шкаф посмотрел, поморщился: «Старый» — и жучка нашел, который дерево ест. Хотел уже уходить. Потом спрашивает, сколько я за него хочу. А я и сама не знаю. Он опять поковырял дерево и предложил «за такую рухлядь» два червонца, Мне показалось мало, но не буду же я торговаться — стыдно. Тогда он сказал, раз мне деньги нужны и вообще такое положение, он прибавит еще червонец, и всё. Ну, я и стала вынимать вещи.

Дяденька был веселый. Все время смешил меня, А сам по комнате ходит. Спрашивает, хочу ли я еще что-нибудь продать. А у нас ничего нет.

Деньги отдал все. А потом приехала лошадь. Шкаф увезли. Дяденька мне нос пальцем прижал и сказал, что я «пигалица» и что я ему очень понравилась. Обещал еще как-нибудь прийти.

Без шкафа как-то пусто стало в комнате. Я пыль подмела, сижу, уроки делаю. Приходит Полина Никифоровна. Она все пенсию мне хлопочет. Увидела пустое место и давай расспрашивать. Как узнала, сколько дяденька заплатил, стала ругаться. «Шкафу — говорит, — цены нет. Мореный дуб, работа старинная. За него любой триста рублей даст». Я тоже разозлилась. Суется не в свое дело. Мой ведь шкаф-то! Мне и самой его жалко, а она еще тут… Обозвала дяденьку жуликом. А разве жулики носят очки? По-моему, она ничего не понимает в людях, Для нее все жулики.

Она еще долго ругалась, кричала, что я и скрытная, и доверчивая, и драть меня некому. «Если бы я знала, — говорит, — я бы этого проходимца мокрой тряпкой по морде» (она всегда так выражается). А потом заплакала. Ну и я не выдержала тоже. Она меня обняла и сказала, что я, мол, маленькая и глупая еще. Ну и пусть так думает.

После вашего письма я даже рада, что продала шкаф. Это моя подготовка к отъезду.

Вот, Зоенька, как я живу. А еще я подружилась с Галкой Боярышниковой. Ты ее, наверное, не знаешь. Она старше меня года на три и очень хорошенькая. Одевается здо́рово и нигде не учится. Раньше она жила в нашем доме, а потом переехала, когда отец от них ушел.

А получилось так: я стояла в очереди за пшеном. Вдруг вижу, идет по улице Галка, нарядная такая, в пальто по последней моде. Она тоже меня узнала, обрадовалась.

Я ей рассказала, что со мной произошло, а она не стала меня жалеть, как все. «Чего, — говорит, — в жизни не случается. Но горевать нечего: ты уже взрослая, сама проживешь». Я и так знаю, что я взрослая, но Галка первая мне это сказала. Для всех я ребенок, бедная сиротка, девчонка, каждый готов слезы лить из-за «несчастной малютки». Противно.

Галка приходит ко мне в гости. Мы так быстро сдружились! Я и не чувствую совсем, что она старше меня. Мы — как сестры. Иногда она меня спрашивает: «А ты как думаешь?» или: «А ты как бы сама сделала?» Так я и приучаюсь к самостоятельности.

Ой, Зойка! Уже полпервого ночи. Кончаю писать, а то завтра просплю. Пиши мне. Большущий привет маме и папе, Нине и Васильку. Василек уже ходит? Целую тебя крепко-крепко. Пиши.

Твоя подруга Марина.

Зоя Бакеева — Марине Гречановой

Оренбург, 18 декабря 1932 года

Маришка! Ты всех нас огорчила своим письмом. Что это за фокусы? До лета еще так далеко! Ты, оказывается, упрямая и напоминаешь одно животное. Я думаю, ты догадалась какое. Кстати, ослы в Оренбурге тоже есть, как и верблюды.