Обязалово - В Бирюк

Прямо по старинной еврейской мудрости: «Спасибо тебе, боже, что взял деньгами».

А из петуха мы сварили суп. Долго варили. Но Артёмия я накормил. Мужик… несколько плохо выздоравливает. Я уже говорил: всадников бьют по ногам.

Вот только «Повести о настоящем человеке» мне здесь не надо! Мересьев, ползущий по зимнему лесу с раздробленными ногами…

Артёмий, похоже, «настоящий». Тем более — жалко мужика. Меня он… То тянется ко мне, то отшатывается. То — «убей меня, легче будет». То — «не тревожься, я тебя не выдам». А ещё ему очень любопытно, как это «княжна персиянская» в «боярского сына» превратилась. И почему он тогда на свадьбе так обманулся. И отчего люди мои, мужи добрые, тощего малолетку слушаются, и…

Короче — никак не может определиться. Эх, Артёмий, много чего ты в жизни повидал, но «эксперта по сложным системам» — тебе не в жисть не опознать. Такое чудо-юдо тут на весь мир — одно, сравнивать не с чем. Кушай супчик пока горяченький.

Три мешка зерна на два ста человеческих глоток и три десятка лошадиных. Остальной скот кормить… Воруем. Как вспоминала Людмила Марковна Гурченко о своём военном детстве в Харькове:

— Мы, дети, воровали. Из проходивших мимо воинских эшелонов. Сперва — немецких, потом — советских. Охрана и тех и других — в нас стреляла. Кто не воровал — не выжил. Кто попался — не выжил. Мне тогда было лет семь.

Мы не дети — воруем не по-детски — сено стогами. Часть стожков ещё осталась на покосах или в стогах снаружи селений. Крестьяне… некоторые сильно возражают. Были бы одни беженцы — побили. Но вид сабель действует… успокаивающе. Начинаются разговоры. Иногда платим.

Я селян понимаю: «С паршивой овцы хоть шерсти клок» — русская народная мудрость. А с паршивой, злой, голодной, оружной…? Оплачиваем украденное и, часто, уже съеденное. По своим ценам.

До резни дело ни разу не дошло, но у Николая несколько раз язык бывал на плече, а у Ивашки ссадины на костяшках пальцев не проходят.

Хорошо, что у меня все бритые-стриженные. Как велю бабам платки снять — аборигены крестятся и разбегаются. Такую толпу безбородых мужиков и лысых женщин однозначно воспринимают как какую-то чертовщину. Даже спрашивали:

— Колдун, что ли идёт — мертвяков с жальника поднял?

«В некроманты я пойдуПусть меня научат».

А что? — Хорошая профессия. Всегда нужная. На Руси столько народу померло. Не по своей воле, не по душевной готовности. Толковых, работящих… Их бы поднять…

Некромант — идеал каждого серьёзного доктора. Некромантия — святое дело. Самый известный из некромантов — Иисус Христос со своим бедным пованивающим Лазарем.

Видок у всех у нас… нездоровый. Как у покойников. Но правильнее наоборот: я людей на погост не пустил. Не некромант я, к сожалению. Я — витофил. «Сам не — ам, и другому — не дам». Здесь «не ам» следует понимать в трактовке от Рабиновича: «Не дождётесь!».

Если бы не я со своим недодавленным гумнонизмом — они бы все перемёрли. Или это не гумнонизм, а «жаба»? Вона сколько холопов поднабрал! Богачество! Про «жабу» как-то спокойнее думается. Как-то… правильнее?

Из моих открытий в этом исходе… Я здесь уже год, но есть куча вещей, которых я не видел. А и видел, да не уразумел. Включая повседневные и фундаментальные.

Есть понятие: «женский труд». Не в смысле «эксплуатация женского и детского труда», а в смысле технологических операций, которые исполняют исключительно женщины.

В «Святой Руси» гендерное разделение труда — дело святое. Иногда настолько «святое», что мужчинам, а особенно — чужим, его стараются не показывать. Как-то… неприлично. Бабам — показывать, мужикам — смотреть. Любопытствовать, интересоваться, нос совать… Как в женский туалет подглядывать — ничего нового не увидишь, но… непристойно.

Здесь, на походе, деваться бабам некуда. И я увидел… Не в смысле туалета… Хотя они очень смущались… Но просто послать меня… Персонажа уровня Домны здесь нет. А после санобработки у них вообще… границы допустимого несколько поплыли.

Так вот, люди зерно не едят.

Мысль офигительно новая. Всего-то лет тысяч десять. А вот что из этого вытекает…

Человечество тысячелетиями превращало зерно в два полуфабриката для приготовления нормальной еды: крупу и муку. И изобрело для этого аж три приспособления — за десять тысяч лет! Зернотёрка, ступа, мельница.

Зернотёрку можно и в 21 веке увидеть, в Африке, например. Тамошние хомосапиенки находят достаточно большой камень твёрдой породы с выемкой на верхней поверхности, насыпают в выемку зерно и катают по этой выемке другой камень, цилиндрической или шаровидной формы.

Если второй камень маленький — можно ухватить в руку, он работает курантом — им растирают зёрнышки по стенкам углубления нижнего камня, либо пестиком — зёрна разбивают.

От куранта произошёл верхний жёрнов, что породило все мукомольные мельницы. От пестика… Да это не тот пестик, который с тычинками!

«Там ступа с бабою-ягойИдёт-бредёт сама собой».

Зачем бабе-яге ступа? — Нет, я понимаю: для полётов. А в мирное время?

А в мирное — она там толчёт. Обращаю внимание: не «воду в ступе», а — зерно. И получает крупу разных сортов. Из которой варит кашу. «Щи да каша — пища наша» — настоятельно рекомендованная древнерусская диета. Кстати, помогает и в 21 веке.

Ступа и пест в «Святой Руси» — чисто женские инструменты. Поэтому бабец-ягец в русских сказках такой мерзкий: мужик, а ведёт себя как баба — пестом машет. Извращенец.

Всем известно, что идеал русской женщины, судя по Некрасову, такая… угрюмая жадюга:

«Она улыбается редко…Ей некогда лясы точить,У ней не решится соседкаУхвата, горшка попросить».

А когда ей «лясы точить»? Каждый день нормальной семье из десятка едоков нужно натолочь крупы.

Ставим эту дуру, я имею в виду — колоду дубовую, вертикально посреди поварни, насыпаем горсточку зерна, и… колотим. Пестом. Дубина в полпуда весом. Руки поднять — опустить. Толчём.

Можно дубину не на вытянутые руки вскидывать. Тогда надо сильнее бить самой. Или дубину выбрать потяжелее, пудовую.

Можно бить с подкручиванием в нижнем положении: нижний конец песта работает при этом как тот же курант — растирает разбитое зерно. Хорошо, если нижняя часть ступы не деревянная, а каменная или железная чашка, хорошо, если подошва и самого песта обита железом.

Не зря в классификации древнерусского оружия есть отдельный вид: «боевой пест».

При таком ежедневном финтесе — в доме вырастают… воительницы-предводительницы. C несколько «мебельными» формами: