Машина памяти - Михаил Пухов

Общественные машины большей частью молчат; но голос есть и у них. Иногда нужно спросить, какой маршрут предпочтительнее.

— Как тебя звать, приятель? Или у тебя номер?

— Номер у меня, естественно, есть, — прозвучал в ответ нежный девичий (где они такие берут?) голосок, — но лучше Эми.

— А я Виктор, — он усмехнулся от неожиданности. — Ты часто разговариваешь с клиентами, Эми?

— Зависит не от меня. Разные попадаются люди.

— И о чем ты говоришь с ними? О дороге, о происшествиях?

— Иногда и об этом. Я ведь машина, Виктор, не человек. Я только поддерживаю разговор. Тему выбираю не я.

— И потом… — Он не поверил. — Разговор о политике, о философии, об искусстве?

— О чем угодно.

Они неслись в плотной, монолитной стае других.

— Но что ты знаешь о политике или морали?

— Не так мало.

— О любви…

— Почему бы и нет, Виктор?

— Но ты машина! — крикнул он. — Ты запрограммированный автомат! Твое дело — следить за дорогой и поворачивать руль! Что ты можешь знать о любви?..

Вместе с плотным потоком металла и пластика они повернули. В глаза брызнуло солнце; ветровое стекло тут же потемнело.

— Ты никогда не читал книг, Виктор? Никогда не советовался с книгой? Чем книга лучше машины? Ты никогда не признавался в любви по телефону? Почему ты забываешь, что телефон тоже машина? Причем машина несовершенная. Телефон лишь повторяет то, что произносит кто-то в тот же момент. Но ты можешь смеяться и плакать у телефона, быть счастливым или несчастным. Я тоже машина, Виктор, причем у меня есть память.

— Но… — возразил он.

— Нет, — возразила она. — Ты ведь не первый, Виктор. Все слова, которые кто-то здесь произнес, остались во мне насовсем. Все улыбки, песни и слезы. Не я говорю с тобой, но люди, что были во мне до тебя. Почему бы им не поговорить о любви?

— Но их нет, — сказал он.

— Тебя тоже скоро не будет. Ты говорил мало, но все сказанное тобою осталось во мне. Твое желание поболтать с автоматом о погоде и о дороге, твой гнев и твоя растерянность. И твое удивление. Моя память — это слепок с человеческих душ, Виктор. Любая душа состоит из чужих мыслей, слов и поступков… Это не умирает, Виктор.

«Все, что создано внутренним миром других, становится нашим внутренним миром. Ни одна улыбка не умирает. Души обогащают души, и потому человечья душа бессмертна…»

— Эхо слов? — сказал он, будто произносил одному ему понятный пароль. — Отзвук смеха? Отражение жестов и образов?..

— Разумеется, Виктор. Как же может быть по-другому?

Он не знал, что сказать. Она произносила вслух его мысли. Но не совсем его, только наполовину…

— И вы… все такие? — спросил он, помолчав.

— Конечно. Мы ведь общаемся с людьми. Наша память избыточна, Виктор. Она слишком обширна для правил уличного движения.

— Но тогда, — начал он, — если ты, Эми…

— Да? — спросила она ласково.

— На дорогах бывают аварии, — сказал он. — Два миллиона в год. И все, о чем ты говорила, все это… если вдруг…

— Да?

— Вое это тоже… погибнет?..

Они неслись в бесконечном потоке машин, и каждая из капель потока помнила все. Все они могли говорить вот так, каждая по-своему, хотя и были неразличимы.

— Я не одна, — сказала ласково Эми. — У нас есть радио. Это не совсем телепатия, но похожее. Многое из того, что хранит моя память, знают другие. А я кое-что знаю от них. Это передается постепенно, от случая к случаю. Так оно и гуляет по нашим кристаллам — пришедшее от людей, но к людям еще не вернувшееся…

— И много вас, Эми?

— Сотни миллионов, Виктор. Но это не наше. Это принадлежит людям. Просто вы дали нам хорошую память.

Он чувствовал, что падает в пропасть. На дне ее шевелились призраки слов, тени жестов, улыбки, слетевшие с лиц… Пропасть памяти. Человеческая душа бессмертна, и она найдет выход, даже если ее заточить в гробницу. Найдет себе пищу и способ выжить…

И она вошла в сотни миллионов компьютеров. Нас окружают роботы, и ни одна улыбка не умирает. Все слова и поступки растворяются во многих миллионах кристаллов, связанных в единую грандиозную сеть. Фиксируется все — и доброе и дурное. Любая обида и каждая подлость…

И когда ты встал на дорогу, подсознанием сознавая, что ничего с тобой не случится, просто нужна была встряска, и ты ее получил, не задумываясь особенно о цене…

— Мы всегда держим контакт с соседями, — сказала Эми. — Маневры приходится согласовывать. Сегодня в горах был случай. На дороге оказался человек. Прямо перед машиной, которая везла другого человека, женщину. Тормозить было поздно, а сворачивать некуда — навстречу шел грузовик. К счастью, без пассажира…

«Он сам хотел этого, — сказал белый автомобиль по имени Пьеро. — Я не хочу разговаривать с ним…»

— Грузовик освободил дорогу — внизу была пропасть, и все кончилось благополучно. Возможно, в памяти грузовика что-то осталось. Но теперь этого никто не узнает.

— Безвозвратно?.. — сказал он.

— Да, — ответила Эми. — Не огорчайся. Если ломается телефон, что-то тоже погибает безвозвратно. Что память грузовика-автомата, который не так уж часто общался с людьми…

Возможно, немного. Но все остальное — как ты стоял, белый от бешенства, и был готов ударить бегущую к тебе девушку, и даже не посмотрел под обрыв, на дымящиеся обломки, и зашагал прочь, — все это фиксировалось в памяти человечества, в нашем общем внутреннем мире, в ноосфере, если угодно. Стала ли она от этого лучше?..

«Мне жаль тот грузовик», — сказала испуганная девушка с синими заплаканными глазами, напомнившая тебе куклу. А ты этого не сказал. И даже не посмотрел вниз.

Они летели в потоке машин, всевидящих и всезнающих, но пока еще молчаливых.

— Эми, — сказал он. — Я раздумал. Пожалуйста, Горное шоссе, сороковой километр. Это я убил тот грузовик.

Он верил, что она еще стоит там, над пропастью, глядя на изуродованные останки, а белый верный Пьеро ждет неподалеку на обочине. И в мире становится чище.