Советник президента - Андрей Мальгин

Когда он припер целый чемодан этой так называемой публицистики в издательство, там ахнули, но возразить не посмели. Трехтомник, естественно, принес издателям одни убытки, и тогда, желая хоть какую-то выгоду извлечь из всего этого дерьма, директор издательства позвонил Игнатию с просьбой помочь ему решить во властных структурах какой-то пустячный вопрос. Присядкин пригласил его к себе в кабинет и смачно послал на три буквы, объяснив, что берется за решение только вопросов глобальных. Типа принять в российское гражданство все поголовно население Южной Осетии, или закрыть повсеместно зоны строгого режима, или, напротив, возродить смертную казнь для террористов. А со своими шкурными проблемами просит оробевшего директора к нему, Игнатию Присядкину, больше не обращаться. Такой энергичный ответ ему придумала Валентина, и даже заставила повторить при ней трижды, внося с каждым дублем необходимые коррективы.

Пристыженный директор издательства был настолько напуган реакцией мэтра, что без звука оплатил расходы по проведению помпезной презентации книги «Я — Бог» в Большом зале ЦДЛ. Разумеется, включая оплату банкета в цэдээловском буфете с огромным количеством приглашенных. «Жмот, — потом еще долго шипела Валентина. — Не мог раскошелиться на нормальный ресторан. Устроил стоячку с бутербродами».

— Игнатий Алексеевич, а, Игнатий Алексеевич — вывел нашего героя из состояния глубокого раздумья влиятельный кремлевский чиновник Кузьма Кузьмич Иванов, ласково прозванный подчиненными Кускусом, — вы меня слушаете? Кузьме Кузьмичу не удалось стать главой президентской администрации, хотя был момент, когда он на эту должность метил. Но назначили молодого и, на взгляд Кускуса, нерасторопного парня 1965 года рождения, а он, заслуженный служака («с 1977 года работал на различных оперативных и руководящих должностях»), оказался отодвинут на роль вроде бы второго плана — числился всего лишь помощником президента. На самом деле это был один из наиболее приближенных к президенту людей, и во многих вопросах, например, кадровых, или в вопросах распределения благ — президент прислушивался прежде всего к его мнению.

«Боже мой, о чем же он спросил? Что ж я отвлекся-то? Что же делать? Ой, сейчас я засыплюсь…» — и Игнатий огромным усилием воли попытался выгнать из головы все постороннее, что мешало ему сосредоточиться.

— Президент у меня недавно интересовался, стоит нам подключить Минюст к этому вопросу? Ваше-то какое мнение? — и Кускус посмотрел на Игнатия своими характерными маленькими глазками — внимательными колючими глазками бывшего оперативника питерской гэбухи. В свое время эти глазки и не таких просверливали до самого их дна. А у Присядкина дно было расположено совсем неглубоко. Его и просверливать не имело никакого смысла — он весь был как на ладони.

«Что же делать? Что же делать? Что? О чем же мы говорили только что?»

— Ну что, подключить? — нетерпеливо повторил Кускус.

— Подключайте, — выдохнул Игнатий вместо того, чтобы честно переспросить собеседника. Тут уж Кузьма Кузьмич задумался. По всей видимости, он обдумывал возможные последствия того, что Минюст будет к чему-то там подключен.

«Черт, надо срочно увести вопрос в сторону, заболтать его…» — лихорадочно соображал Присядкин.

— А знаете, Кузьма Кузьмич, я тут недавно встречался с заместителем министра юстиции… — робко начал Игнатий, пытаясь соорудить мостик между темой, нить которой он уже безнадежно потерял, и темой, которую он мог бы развить заново, внимательно следя за течением беседы.

— Да, это интересно. С каким же из заместителей?

И тут к своему ужасу Игнатий понял, что у него полностью вылетело из головы имя-отчество этого замминистра, с помощью которого он намеревался перевести разговор в более спокойное русло.

«Как же его звали? Черт! Блондин такой…» Пока Присядкин вспоминал имя и отчество, успела забыться и фамилия. Дело запахло керосином.

— Ну? — не очень вежливо сказал Кускус. Старый пердун уже начал его раздражать. Повисла тягостная пауза. Наконец, Кускус махнул рукой:

— Ладно, неважно с кем вы встретились. Так что вы с ним обсуждали?

— С кем с ним? — вырвалось у покрасневшего и вспотевшего Игнатия. И по изменившемуся лицу Кускуса он тут же понял, что сказал непоправимое. Как бы он хотел засунуть себе эти слова обратно в глотку! Вот бы развернуть время на десять минут назад. Тогда бы он полностью сосредоточился на Кускусе, он не упустил бы ни одного слова, ни одного жеста своего собеседника. Он бы взвешивал каждую фразу, выглядел бы собранным, четким чиновником, человеком, на которого можно положиться. Но, увы, слово не воробей…

— Ладно, Игнатий Алексеевич, идите отдыхайте, — со вздохом сказал Кускус и снял трубку телефона, — Леночка, Владимир Владимирович сейчас здесь или еще в машине?.. Понятно… Ладненько… Тогда соедините с Петром Иванычем… Ну идите, идите. Успехов!

Домой Игнатия, естественно, мчал черный BMW калининградской сборки с мигалкой на крыше. Машина, не разбирая правил, летела и по встречной, и на красный свет. За десять минут обычно довозит она старика из Кремля до дома. Время от времени водитель оглашал окрестности громким недовольным кряканьем. Тяжело было на душе Игнатия. Кускус не так уж часто удостаивал его своим вниманием. Видно было, что он недолюбливает его. Точнее — не доверяет. Присядкин был для него осколком давно вытесненной из президентской администрации команды так называемых «демократов», и хотя ничем демократическим в общем-то не прославился, но гэбэшная и питерская молодежь, наводнившая коридоры на Старой площади и в Кремле, за своего его, естественно, не держала. Якобы именно Кускус инициировал в свое время разгон присядкинской комиссии. Парадокс: Игнатию, советнику президента, к президентскому помощнику пробиться было не так просто. Приходилось записываться на прием. Хотя, если б не Валентина, державшая руку на пульсе, пробиваться к нему у Игнатия не было особых причин. Ведь после смещения из комиссии у него так и не образовалось никакого четко очерченного круга полномочий, определенными обязанностями его никто так и не загрузил. Не было даже нормальных подчиненных. Дали секретаршу и двух водителей, вот и весь аппарат. Стыд один. Веские поводы идти унижаться к Кускусу обычно придумывала Валентина. Время от времени ей приспичивало раскачать старика пойти и униженно просить о каких-нибудь совершенно ненужных ему благах. Хотя нет, блага— не то слово. То, о чем Валентина заставляла просить Кускуса, правильней было бы назвать не благами, а более современным словом — понтами. Например, ломая себя, Игнатий ходил к Кускусу просить, чтоб черную «волгу» ему заменили на BMW. Валентина придумала отличное объяснение: якобы ему как всемирно известному писателю часто приходится бывать на приемах в иностранных посольствах. И очень, мол, несолидно подъезжать к посольствам на «волге», поскольку иностранные деятели обязательно лорнируют: на чем таком ездит высокопоставленный сотрудник администрации президента, и, наверное, бедна у нас администрация, раз советник президента ездит на «волге».

На уровне хозяйственников вопрос пробить не удалось, пришлось идти к Кускусу. Там номер прошел, и Игнатию уже наутро подали к подъезду BMW. Ложкой дегтя для Валентины стало сообщение водителя о калининградской сборке. Но внешне-то не заметно, калининградская она или немецкая, так что понемногу она свыклась и с этим несчастьем. Старик любил «своих женщин». Валентина младше его на целое поколение. Считается, что когда пожилые мужчины женятся на относительно молодых дамах, они тем самым как бы подсознательно стараются удержать бег времени, отодвинуть свою старость. На самом же деле в таких случаях происходит одна и та же метаморфоза, и примерам несть числа: уже через пару лет такая жена выглядит значительно старше своих ровесниц, а в конце концов, по прошествии более длительного времени, она догоняет мужа. Я имею в виду внешне. Когда они рядом, кажется, что перед тобой ровесники. Кстати, точно так же постепенно хозяева становятся похожи на своих собак.

А дочь Маша родилась, когда Игнатию было 57 лет. Это, конечно, не рекорд, он побит в последнее время сразу несколькими известными личностями, в основном актерами. Да и если обратиться к истории, примеров тоже найдется немало. Вон отцу Конфуция, когда он родился, вообще было 86 лет, и ничего — вырос талантливый сынок, не олигофрен. А все ж, согласитесь, по-житейски рассуждая, такое соотношение не совсем нормально. Разрушает сложившийся тысячелетиями алгоритм смены поколений. Пока Маша была младенцем, а потом школьницей, Игнатий с ужасом представлял себе, как он умирает, а она остается сиротой в совсем юном возрасте. Он сам в детстве рос без отца, так что знал, что это такое. Любое желание этого позднего ребенка было для него законом, любой каприз — руководством к действию. Такая педагогика дала свои плоды: из ребенка вырос деспот. Когда Игнатий это обнаружил, было уже поздно. Маша плотно села ему на голову. И даже свесила ноги.