Жили-были солдаты - Яков Длуголенский

Миша даже рот раскрыл: «Неужели правда — собака пуговицы чистит?»

Тут солдат надел гимнастёрку и стал чистить собакой пряжку от ремня.

Миша подошёл поближе и сказал:

— Здравствуйте.

— Здравствуй, — посмотрел на него солдат.

— А вы что делаете? — спросил Миша.

— Пуговицы чищу, — сказал солдат.

— А она что делает?

— Помогает, — сказал солдат. — Верно, Гашетка?

Собака посмотрела на Мишу жёлтым глазом и будто сказала: «Верно».

«Всё равно не поверят, — подумал Миша. — Ни Соловушкин не поверит, никто, что собака пуговицы чистит…»

— А ведь я тебя знаю, — сказал солдат. — Ты сын начальника штаба. Миша.

— Да, Миша, — удивился Миша. — А вы откуда знаете?

— Я всё знаю, — сказал солдат. — Я только одного не знаю: почему ты ходишь один, а не смотришь с папой солдат и пушки? Вот чего я не знаю…

— А папа не может, — сказал Миша. — Папе принесли пакет. И папа сказал: походи немного у штаба, а потом мы что-нибудь придумаем… А что он придумает?

Тут солдат отправил Гашетку в конуру («Карауль», — сказал).

— А вы правда всё знаете? — спросил Миша.

— Правда, — строго сказал солдат.

— А пушки какие, вы знаете?

— Зелёные, — сказал солдат.

— А почему зелёные, вы знаете?

— Знаю, — сказал солдат. — Потому, что зелёный цвет — защитный цвет. Для военных защитный цвет — очень важно. Вот тебе пример. Стоит красная пушка в зелёном лесу. Видно красную пушку в зелёном лесу?

— Видно, — подумав, сказал Миша.

— А вот тебе другой пример. Стоит зелёная пушка в зелёном лесу. Видно зелёную пушку в зелёном лесу?

— Не видно, — признал Миша.

— Солдат всё знает. А теперь давай пойдём к штабу, и ты позови: «Папа!»

— А дальше что? — смотря солдату в рот, спросил Миша.

— А дальше твоему папе скажу я. Кажется, я тот самый человек, который тебе, Миша, нужен. А то мне, понимаешь, неудобно кричать в окно: «Товарищ полковник, а товарищ полковник!»

Они пошли к штабу, и Миша сделал так, как говорил солдат.

— Что? — высовываясь из окна, спросил папа. Но тут увидел солдата, обрадовался и сказал: — А, это вы, Брыкин?

— Так точно, товарищ полковник, это я.

— Послушайте, Брыкин, — сказал папа, — что вы сейчас делаете?

— Он пуговицы чистил, — сказал Миша и хотел добавить про Гашетку, но подумал: «Может, нельзя?»

— А шефство над моим сыном не возьмёте? — спросил папа. — А то, понимаете, у меня совещание, и я никак не могу. Возьмите шефство над моим сыном, Брыкин, и покажите ему солдат и пушки. Справитесь?

— Так точно, — сказал Брыкин. — Справлюсь.

— А ты веди себя как следует, — сказал папа Мише. — Я потом проверю.

— Я буду вести себя как следует, — сказал Миша.

Тут Брыкин взял его за руку, и они пошли.

— Что ты хочешь сначала посмотреть, — сказал Брыкин, — пробу, пушки, солдат или знамя?

— Пушки! — сказал Миша.

А потом подумал и сказал:

— Знамя!

А потом ещё подумал и спросил:

— Какую пробу?

— Как обед приготовили, — сказал Брыкин.

Они пошли к столовой, и там Брыкина ждал повар.

Военный повар был обыкновенным поваром. Военными у него были только сапоги.

Сразу было видно, как волнуется повар.

— Осторожно, Брыкин! Не упади, Брыкин! Здесь плохие ступени, Брыкин! Как здоровьице, Брыкин? Что пишут из дома, Брыкин?

Даже Мише, который вовсе не собирался снимать пробу, повар говорил:

— Ишь какой, Брыкин… Он с тобой, Брыкин? Ему дать компот, Брыкин? Он чей, Брыкин?

— Начальника штаба, — сказал Брыкин.

И повар сразу откликнулся:

— На, ешь компот.

Но Миша не стал есть компот, так как боялся пропустить, как Брыкин будет снимать пробу.

А Брыкин вымыл руки, надел белый халат и подошёл к плите.

— Хе-хе, — сказал повар, — щец — что надо…

Брыкин зачерпнул немного в тарелку, попробовал…

— Что надо? — спросил повар.

— Что надо.

Потом Брыкин попробовал гречневую кашу.

— Ты масло положи, — обиженно сказал повар. — Что же ты без масла пробуешь?

Брыкин положил. Каша оказалась тоже что надо.

А потом Брыкин попробовал компот.

— Ну, — тревожно спросил повар.

— Ну? — спросил Миша тревожно.

— Что надо, — сказал Брыкин.

И повар сразу потерял всякий интерес и к Мише, и к Брыкину. Стал командовать кому-то, чтоб резали хлеб. Раз вкусно, что же теперь беспокоиться? Надо теперь кормить.

Когда Миша и Брыкин вышли из столовой, Миша спросил Брыкина:

— А чего он вас про здоровье спрашивал? Вы что, болели?

— Нет, — сказал Брыкин. — Это он волновался.

— А чего он волновался?

— Вкусный обед или нет. Может, это только ему кажется, что вкусный, а я попробую и скажу, что нет… Вот он и волнуется. У него обеды всегда вкусные, но он всё равно волнуется. Такая уж должность — повар.

Тут они подошли к домику, где хранилось знамя, вошли, и Миша сразу увидел знамя: оно стояло на возвышении, под стеклом, а рядом был часовой.

Брыкин отдал знамени честь.

Миша тоже хотел отдать честь, но, во-первых, постеснялся, а во-вторых, не знал точно: отдают моряки сухопутному знамени честь или не отдают.

Миша посмотрел на часового. А часовой посмотрел на Мишу. У часового шевельнулись только глаза — сам часовой не шевельнулся.

— Здрасте, — сказал ему Миша.

Часовой не ответил.

— А он что, не дышит? — спросил Миша.

— Что ты, дышит, — сказал Брыкин.

— А не шевелится почему?

— А потому, что он — часовой у знамени. У знамени часовой не шевелится.

— И давно не шевелится? — спросил Миша.

— Вот, — сказал Брыкин, — скоро уже два часа.

И тогда Миша подумал, что часовой устал, наверное, не шевелиться так долго, и сказал Брыкину:

— А давайте принесём ему табурет. Он посидит немного, отдохнёт, а потом опять встанет и опять не будет шевелиться.

— Нельзя ему это, — сказал Брыкин.

И Мише показалось, что часовой хотел улыбнуться, но не стал.

— Нельзя ему, — повторил Брыкин. — Сядешь на табурет и уснёшь. А тут, сам понимаешь, знамя…

— Да, — сказал Миша, — понимаю. Знамя.

И тут вспомнил, что рассказывал ему папа про знамя, и ещё вспомнил про Гашетку, испугался и сказал:

— Дядя часовой, а дядя часовой…

Но часовой опять только шевельнул глазами.

— Ему говорить тоже нельзя, — сказал Брыкин.

— А мне можно?

— Тебе можно.

— Тогда пусть он не говорит, — сказал Миша, — я ему сам скажу… важное. Он слышит?

— Слышит, — сказал Брыкин.

И Мише опять показалось, что часовой хотел улыбнуться.

Миша сказал:

— Часовой, а часовой… Я знаю один случай — про то, как собака знамя съела. Часовой ушёл, а она прибежала и съела… У вас тут Гашетка бегает; она не съест?

— Нет, — сказал часовой.

— Он говорит?! — удивился Миша.

— Это я говорю, — сказал Брыкин. — Он не говорит. У нас, Миша, знамя не пропадёт. У нас не такие солдаты. Да и Гашетка не будет его есть. Ведь это солдатская Гашетка, и понимает: самое дорогое у солдата — знамя. Разве будет она его есть?

Миша подумал и решил, что, конечно, не будет: разве военная собака станет знамя есть?

— А можно, — сказал Миша, — я посмотрю на знамя вблизи?

— Можно, — сказал Брыкин.

Они подошли к часовому совсем близко, под сильные лампы, которые освещали часового и знамя, и Брыкин приподнял Мишу, и Миша вдруг увидел на знамени дырки.

«От пуль!» — сразу догадался Миша. И ещё увидел на красном полотнище орден. А какой — Миша не знал.

— Какой это орден? — спросил Миша Брыкина.

— Суворова, — сказал Брыкин. — Не так уж много знамён, которые носят орден Суворова. А теперь — пошли. А то часовому попадёт, что мы около него крутимся. У знамени никто крутиться не может: ни ты, ни я, ни командир… У знамени может быть только часовой.

Миша сказал:

— До свиданья.

Брыкин отдал знамени честь.

И тогда Миша тоже отдал знамени честь. Про себя только.

«Так вот оно какое, знамя, — думал Миша. — Настоящее знамя. С орденом. И с дырками от пуль».

— А теперь мы куда? — спросил Миша. — К пушкам?

— Пушки все одинаковые, — сказал Брыкин. — Одну посмотришь, а другие и смотреть нечего. Другое дело солдаты: разные все… В спортзал мы пойдём.

В спортзале стояли брусья, конь, турник и стол. Самый обыкновенный стол.

В углу смуглый солдат в синих трусах и белой майке поднимал штангу. На штанге было много блестящих никелированных «блинов», и солдат поднимал их все сразу.

— Это мой знакомый солдат Лёша, — сказал Брыкин.

— Сильный, — уважительно сказал Миша.