Путь из детства. Эхо одного тире - Василий Ливанов

Перед отъездом на съемки в Ленинград отец зашел к Качалову, и они с Василием Ивановичем стали обсуждать, как назвать будущего сына.

Отец перебирал разные имена, но Качалову то имя не нравилось, то казалось неблагозвучным сочетание имени и отчества…

Уже уйдя от Качалова, отец схватился за голову: ведь он даже не упомянул имени Василий!

Во время выбора для меня имени Василий Иванович успел заверить отца, что будет опекать мою беременную маму и поддерживать связь с отцом, чтобы он не волновался и работал спокойно.

Качалов исполнял все свои обещания, и в нашей семье его назвали «крестный», хотя на самом деле моим крестным отцом он не был.

А с Алексеем Толстым отец помирился уже после того, как я был назван в честь Качалова.

О моем рождении отца известил Василий Иванович Качалов, дав срочную телеграмму в Ленинград.

Телеграмма застала отца на дневных съемках за городом. Но он смог связаться по телефону с директором гостиницы «Астория», где занимал номер, и арендовал весь гостиничный ресторан и кухню, начиная с вечернего часа и до следующего утра. До войны заработков артиста кино на такое хватало!

Конечно, была приглашена вся съемочная группа фильма, все ленинградские друзья отца, и даже случайно зашедших в ресторан людей усаживали за столики, как гостей.

В Ленинграде в эти дни гастролировал знаменитый джаз-оркестр Александра Цфасмана. Музыканты остановились в «Астории». Они в полном составе явились на праздничный ужин и всю ночь услаждали многочисленных гостей своим замечательным искусством. Разумеется, режиссер фильма Ивановский весьма расчетливо назначил на следующий день только позднюю ночную киносъемку, благо в фильме были предусмотрены ночные натурные эпизоды.

И вот что примечательно: в составе джаз-оркестра был талантливый исполнитель на фортепиано и соло-аккордеонист Игорь Гладков. В феврале у Гладкова родился сын Геннадий, Генка, а тут, в июле, и я подоспел. Мы с Генкой встретились в школьном классе, и судьба соединила нас дружбой на всю жизнь. Мне было две недели от роду, когда мама привезла меня в Ленинград, чтобы показать отцу.

Поэтому я считаю себя не только москвичом, но отчасти и ленинградцем. С этим прекрасным городом Петра на Неве будут связаны разные годы моей работы в кино в различных фильмах киностудии «Ленфильм». И, конечно, оказавшись в Ленинграде-Петербурге, я всегда стремлюсь остановиться в гостинице «Астория».

Мама вспоминала: «В загсе же, когда мы пришли регистрировать рождение мальчика и сказали, что называем его Василием, девушка-канцелярист долго нас убеждала: «Василий — это же не современное имя! Подумайте, он вам этого не простит, когда станет взрослым. Он будет единственным Василием». Была очень огорчена, что не смогла переубедить нас».

«Итак, не заботься о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждогодня своей заботы».

Эти слова из Евангелия от Матфея.

Мои родители всю жизнь жили надеждой на доброе будущее. Денег не копили, ничего не вычисляли. Отец если строил планы, то только творческие. А мама, с первых супружеских шагов начавшая жить жизнью любимого мужа, всегда была ему и самым благодарным зрителем, и самым строгим критиком, и самым верным другом.

Когда отец знакомил с кем-нибудь свою жену, он говорил: «Моя половина» — и добавлял: «Моя лучшая половина». И это были не праздные слова.

Когда я появился на свет, жить моим родителям со мной и четырехлетней маминой дочкой от первого брака Наташей было негде.

Театр снял для отца номер в гостинице «Метрополь». Сейчас международный столичный отель «Метрополь» принимает в свои роскошные покои именитых высокопоставленных гостей, богатейших постояльцев, владельцев многомиллионных капиталов. А для меня когда-то это был дом родной. Вот так-то!

Со стороны Театральной площади на уровне высокого второго этажа и сейчас видна каменная полукруглая балюстрада балкона, на который мама выкатывала меня в коляске, чтобы дышал московским воздухом.

Иногда отец, возвращаясь из театра, заставал свою семью в вестибюле гостиницы с коляской и чемоданами. Ждут какого-то важного иностранца — срочно освободите номер!

Отец звонил в дирекцию МХАТа, нас вселяли обратно.

Наконец, о радость, мы въезжаем в собственную двухкомнатную квартиру на Земляном валу (впоследствии улица Чкалова).

Накануне маминого дня рождения, первого в новой квартире, отец спросил ее, что она хочет получить в подарок. Тогда слава летчика Валерия Чкалова гремела повсюду.

— Подари мне Чкалова, — пошутила мама.

И вот — день рождения. Звонок в дверь. Мама открыла: на лестничной площадке стоял легендарный летчик.

— Поздравляю! Я — ваш подарок, — сказал Чкалов.

Оказалось, что Чкаловы одновременно с нами получили квартиру в этом же доме, только в соседнем подъезде. Оказалось, что Валерий Чкалов — восторженный поклонник знаменитого артиста Бориса Ливанова. Знакомство семей Чкалова и Ливанова быстро превратилось в близкую дружбу, почти ежедневные встречи. К моим впечатлениям об этом знакомстве я еще вернусь.

Мне уже минуло 37 лет, когда…

В этот вечер 22 сентября я поздно задержался, работая на киностудии «Союзмультфильм», где меня и застал звонок в дирекцию.

«Вася, — услышал я в трубке голос своей сестры Наташи, — приезжай прямо сейчас… только не гони».

Она звонила из больницы, так называемой «Кремлевки», куда несколько дней назад увезли из дома моего тяжело больного отца.

Полутемный больничный коридор, белые халаты врачей, пятна лиц, черт которых я не различаю.

— Ваш отец… Борис Николаевич… скончался.

Один белый халат надвинулся на меня. Я оттолкнул его. Стоящие за ним расступились.

Отец лежал навзничь, вытянувшись во весь рост. Белая простыня оставляла открытыми вытянутые вдоль тела руки и верхнюю часть груди. Глаза были закрыты. Мама неподвижно сидела на стуле в изголовье кровати. Рядом стояла моя сестра Наташа.

И произошло то, чему я и сейчас не могу найти разумного объяснения.

Всем телом, вытянувшись, я лег на тело моего отца, сжал между ладонями его голову и, глядя в его безжизненное белое лицо, стал его звать:

«Отец, вернись! Ты ничего не сказал мне… Не попрощался… Прошу тебя, вернись! Вернись!»

И тут я внезапно ощутил, что какая-то сила истекает из моей груди, из живота, из всего меня, словно вода, туда вниз, в лежащее подо мной неподвижное тело моего отца.

И вдруг тяжелые сомкнутые веки его дрогнули, и на меня взглянули такие любимые глаза его, зеленоватые, цвета морской волны, с золотистыми искрами по радужке.