Между жизнью и смертью - Ирина Гордеева

– Слушай внимательно, – сказал он, – я даю тебе два пузырька. Синий пузырек и красный. Синий ты будешь лить везде, откуда он может пить. Только потом все ликвидируй. Думаю, трех дней хватит.

– Он иногда не ночует дома…

– Поверь, после первой дозы будет ночевать. У него появяться кое-какие симптомы… На третий день с утра свози его в клинику, сделаете ЭКГ, сводишь его к кардиологу. Пошуми побольше, чтобы вас запомнили. Ему, может что-то назначат. Пусть покупает.

– Не понимаю… Зачем?

– Потом узнаешь. Ты просто делай, как я тебе говорю. Если все получится, мы уедем с тобой в Венецию. Ты хочешь в Венецию?

– Конечно. Там красиво.

– А вечером третьего дня дашь ему половину красного пузырька. Это безвкусная жидкость, добавь – куда хочешь. И все. Когда станет плохо – вызывай скорую. Она просто необходима.

– Не понимаю, зачем…

– Главную часть работы переложим на нашу медицину. Только не забудь избавиться от пузырьков. Целую тебя миллион раз.

– И я. Пока.

– Пока, будь осторожной!

Женщина встала и пошла, цокая каблучками. Мужчина достал сотовый и нашел нужный номер.

– Здравствуйте, рад вас слышать. Помнится, мы говорили с вами о двух братьях. Начнем с младщего. Следите за новостями. Через три-четыре дня вы все поймете сами. Будет полная имитация банального инфаркта. Да. Все чисто и без хлопот. Цена такая же. И еще. Вы можете начинать осуществлять свой план. Вполне. Хорошо. Всего доброго. Через десять минут он оделся и тоже вышел только через другую дверь, которая вела в смежный кабинет. Он кивнул сотрудникам и отправился к своей машине. Война началась.

В детстве Юля зачитывалась произведениями Дюма, Конан Дойля и Агаты Кристи, Жоржа Сименона. Словом, была типичным советским ребенком, часто воображала себя королевой Марго и сожалела о своей нелюбви к Генриху Наваррскому, он нравился ей больше, чем обезглавленный любовник. Она рыдала, когда убивали Бюсси, и смеялась над проделками Шико. Но потом началась перестройка, подготовка в медицинский, учеба… Жизнь понесла ее по своей дороге все быстрее и быстрее. Вначале месяц был как месяц, потом он превратился в вопрос: «А что, уже тридцатое?», а теперь, когда Юльке минул сороковник, грозил уменьшиться до недели. Дни мелькали, работа была тяжелая, но она ее очень любила. Она была спасателем жизней – реаниматологом, работала в большой современной больнице и давно считала больницу своим вторым домом. Она не вылезала из дежурств, всех подменяла, если было нужно, ведь семьи у нее не было, если не считать престарелых родителей, бывших учителей музыки. Но дочь не пошла по их стопам, хотя и окончила музыкальную школу. Медицина стала для нее всем.

Жила Юлия Александровна, как и прежде с мамой и папой, только заметно постаревшими, в той же самой хрущевке. Только вот внешне, конечно, это была уже не та тоненькая хрупкая девушка с огромными, как небо, голубыми глазами. Постоянные недосыпания на дежурствах, перекусы бутербродами и прочей дежурантской снедью испортили фигуру, но лицо почти не изменилось. Остался и этот полный наивности взгляд, потому что, по сути, она оставалась все тем же ребенком с книгой Дюма под подушкой. Да, надо сказать, она сходила замуж. Ее брак длился менее суток. Обилие левого алкоголя, в котором впоследствии нашли примесь метанола, превратили свадьбу в похороны. Умер жених, свидетель и дядя жениха. Юлька рыдала неделю, хотя, положа руку на сердце, она толком не знала, зачем выходила за бывшего одноклассника-алкаша, наверное, для соблюдения приличий, чтобы не думали, что она старая дева. Или потому, что он – единственный, кто сделал ей такое предложение. От жениха-мужа ей осталась фамилия Харитонова и обручальное кольцо.

На улице лил дождь. Она любила смотреть на это грандиозное действо, от которого почему-то становилось уютно на душе. Шум дождя успокаивал и притуплял эту непонятно откуда взявшуюся тревогу последнего месяца. Юля сидела дома у окна в своей маленькой комнатке и анализировала свою жизнь. «Пол-второго ночи, а ты, дурочка, не спишь, – говорила она себе в своих непонятных, как кудри принцессы, мыслях, – ну и что, если теперь у нас работает этот Сластенин? Опять за старое?». Мишка Сластенин был любовью всей ее жизни. Бывший одногруппник, гордость и краса курса. Словом, фамилия говорила сама за себя. Когда-то они были настоящими друзьями, сидели вместе на занятиях, понимали друг друга с полуслова, делили последний бутерброд. Их роман на четвертом курсе закончился, еще не начавшись. Подружка перехватила инициативу. Юля вначале злилась, рыдала, а потом была даже благодарна ей, все равно судьба Сластенина училась не в медицинском. Он женился на первой красавице города, которая выиграла конкурс «Мисс чего-то там». «Ну и правильно», – думала Юля, – «такому мужику нужно первую красотку, а не таких, как я…». Она смахнула нечаянную слезу. «И что себя жалеть? Дура, просто дура. Еще и шизофреничка!».

Месяц назад Мишка перевелся работать к ним заведующим первым хирургическим отделением. Он встретил ее в коридоре и расцеловал. Юлька от неожиданности чуть в обморок не брякнулась. И теперь начались постоянные визиты в реанимацию под взглядами обалдевших коллег, всяческие знаки внимания, восторженные «А помнишь?». «Да, помню я, все помню», – думала Юлька, – «и что? А сам все пялится на мой палец безымянный. Ну, почему он такой красавец? Нет, это было бы ужасно, когда муж – такой красавец. Любая позавидует – и нет его. Наверняка, у него куча любовниц. Ну, о чем я думаю? Балда! Он же женат. А что тогда зовет к себе в отделение анестезиологом? Нет, мир сошел с ума. И наш Петрович туда же. Жили себе, жили -10 лет вместе работаем. А он вдруг обнимать меня стал. Понимаю, вдовец. Уже полгода. Траур прошел, и его понесло. Надо мужикам бром выдавать. Особенно весной. В следующий раз я его тресну. Какую-нибудь книжонку потяжелее найду и тресну». Тут послышался шум, и на пороге комнаты появилась Юлькина мама:

– Ты что не спишь? Уже два часа ночи. А тебе завтра на работу. Ложись!

– Не волнуйся, мамочка, я утром кофе выпью и буду конь конем! Сама-то ты как? Новое лекарство помогает?

– Да, брызнула разок – и сразу получше. Спасибо тебе. На дождь у меня всегда приступы, а тут – нет. Слава Богу за все!

– Ты – если что – сразу зови. У меня все наготове – шприцы, кислородная подушка.

Мама Юли Вера Никифоровна страдала тяжелой формой бронхиальной астмы с частыми выматывающими приступами. Она мгновенно начинала задыхаться, находясь между жизнью и смертью, но ее выручала дочь. Она вводила лекарства, давала кислород, делала ингаляции, и приступ проходил.

– Спокойной ночи, дорогая! Ангела-хранителя! – мать нежно поцеловала свою дочку и пошла к себе.

– Спокойной ночи! – ответила Юля и, выпив голубенькую таблетку, легла. Дождь шумел, наполняя душу долгожданным покоем и дремотой. Она, конечно, ничего не говорила родителям о своей шизофрении и о Мишке Сластенине. Зачем их зря беспокоить?

«Конь конем» проспал и пил, вернее, пила обжигающий кофе большими глотками. На работу она все-таки опоздала. Сан Саныч попросил ее зайти и таинственным голосом сказал: «У нас, Юль Санна, ЧП. Да-да. Вам я доверяю всецело, поэтому расскажу все. Но информация конфиденциальная. Вчера в кардиологию поступила жена депутата Горь… Ну, в общем, депутата. Дежурила зеленая ординаторша. Вон, она рыдает за дверью. У больной букет всего. Ординаторша без сбора анамнеза вкатила ей сразу три укола. А у той аллергия почти на все. Анафилактический шок. Тетка впала в кому. Депутат сейчас приедет. Из Думы все время звонят. Главный уже в курсе, злющий! Займитесь этой больной и ординаторшой тоже. Терпеть не могу женские слезы».

Юлия Александровна кивнула и пошла выполнять задание. Вначале она налила валерьянки рыдавшей ординаторше Галине. Потом осмотрела жену депутата. Это была грузная женщина с рыхлым телом, отекшими ногами и пока еще узкими зрачками. Ее дыхание поддерживала аппаратура. «Все назначения правильные, только проку нет… Чем дольше она в таком состоянии, тем хуже прогноз!», – подумала Юлька, но Галю она приободрила: «Ничего, выкарабкается, не волнуйся!». Потом был пренеприятнейший визит главврача с визгами и брызгами слюны. «Теперь Гале и самой можно в реанимацию ложиться», – пронеслось в голове у Юльки. Галя выглядела очень бледной и напуганной. «Если она умрет – вы пойдете под суд!», – кричал главврач. – «И никогда больше не будете работать врачом! Никогда!». Когда он удалился со своей свитой, Юлия Александровна внезапно схватила Галю за руку и потащила из отделения.

– Пойдем, пойдем! Я знаю, кто нам поможет! – и они заспешили по аллее вверх. Там была маленькая больничная церковь. Отец Сергий приветливо встретил их на пороге церкви.

– Нам очень нужна Ваша помощь, батюшка! – выпалила Юлька.

Она познакомилась с отцом Сергием пять лет назад, когда в реанимации умирала его мать. Она умирала очень тяжело, то теряя сознание, то приходя в себя. Периодически бредила, а временами ее тело корежило в страшных судорогах. Батюшка все это время дежурил рядом с матерью в реанимации. Мать была некрещеной и неверующей, в прошлом коммунистка. Сын стал священником против ее воли. Долгие годы она с ним не общалась. И только после первого инсульта простила сына, когда он стал ухаживать за ней. Конечно, он пытался убедить ее. Приводил кучу доводов, читал Евангелие вслух, рассказывал жития святых… Но все было тщетно. Мать не хотела креститься. Но для отца Сергия, который очень любил свою мать, мысль, что он будет хоронить ее не по христианскому обычаю, была как раскаленное железо. Он тогда буквально жил в реанимации, питался сухарями и водой, и постоянно молился. Юльке было его ужасно жаль. И вот наступил такой момент, когда он как будто бы сдался. Он подошел к матери, которая была без сознания, встал на колени и зарыдал. Он просил у нее прощения, за то, что был плохим сыном, что не умеет молиться, и тут мать очнулась. Один глаз ее был полуприкрыт, лицо перекошено, по нему текли крупные слезы. Она сама попросила покрестить ее. Отец Сергий, не веря своим ушам, заспешил готовить Таинство Крещения. Вот тут у Юльки и появились первые галлюцинации.