Тысяча и одна ночь. Том XIV - Эпосы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот шестьдесят пятая ночь
Когда же настала восемьсот шестьдесят пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что сыновья купцов, когда пришли в сад, увидали там плоды, которые мы упомянули, и нашли груши тирские, алеппские и румские, разнообразных цветов, росшие купами и отдельно, жёлтые и зеленые, ошеломляющие взор. И поэт сказал о них:
Порадуйся же груше ты! Цвет еёПодобен цвету любящих – бледен он.Сочтёшь её за деву в плаще её,Лицо своё завесой закрывшую.
И были в этом саду султанийские персики разнообразных цветов, жёлтые и красные, как сказал о них поэт:
И кажется, что персики в их саду,Когда румянцем ярким покроются,Подобны ядрам золота жёлтого,Которых кровью алой покрасили.
И был в этом саду зелёный миндаль, очень сладкий, похожий на сердцевину пальмы, а косточка его – под тремя одеждами, творением владыки одаряющего, как сказал поэт:
Одежды есть три на теле нежном и сладостном,Различен их вид – они владыкой так созданы.Грозят они смертью телу ночью и каждый день,Хотя заключённый в них и не совершил греха.
А другой сказал и отличился:
Миндаль ты не видишь разве, коли средь ветвейПокажет его рука закутавшейся?Очистив его, мы видим сердце его –С жемчужиной оно схоже в раковине.
Но ещё лучше сказал другой:
Зелёный как красив миндаль!Ведь самый меньший руку намНаполнит! Волоски на нем –Как безбородого пушок.А сердце миндаля найдёшьИ парным и единым ты.И как жемчужина оно,Что в изумруд заключена.
А другой сказал и отличился:
Подобного глаза мои не виделиМиндалю красой, как распустятся цветы на нем.Голова его сединой сверкает блестящею,Когда вырос он, а пушок его ещё зелен все.
И был в этом саду боярышник разнообразной окраски, купами и отдельно, и сказал о нем кто-то из описывавших такие стихи:
Взгляни на боярышник, на ветках нанизанный,Чванливо, как абрикос, гордится он на сучках.И кажется желтизна его смотрящим подобноюБубенчикам, вылитым из яркого золота.
А другой сказал и отличился:
Вот сидра дерево блещетКрасой иной каждодневно,И ягоды между листьев,Когда предстанут пред взором, –Бубенчики золотые,Повешенные на ветках.
И были в этом саду померанцы, подобные калгану, и сказал о них поэт, от любви обезумевший:
Он красен, в ладонь размером, горд в красоте своей,Снаружи его огонь, а внутренность – чистый снег,Но дивным сочту я снег, не тающий близ огня,И дивным сочту огонь, в котором нет пламени.
А кто-то сказал и отличился:
Вот дерево померанца. Мнится, плоды его,Предстанут когда они глазам проницательных, –Ланиты прекрасных жён, убравшихся для красыВ дни праздника и одетых в платья парчовые.
А другой сказал и отличился:
Скажу – померанцев рощи, веет коль ветерокИ ветви под тяжестью плодов изогнулись,Подобны щекам, красой блестящим, когда в часыПривета приблизились к ним щеки другие.
А другой сказал и отличился:
Оленя попросили мы: «ОпишиТы этот сад и в нем померанцы нам».И молвил он: «Ваш сад – мой лик, а сорвалКто померанец, тот сорвал жар огня».
И были в этом саду лимоны, цветом подобные золоту, и спустились они с высочайшего места и свешиваются на ветвях, подобные слиткам золота, и сказал о них порт, безумно влюблённый:
Не видишь ли рощи ты лимонной, что вся в плодах?Склонились когда, страшна им гибель грозящая.И кажется нам, когда пронёсся в них ветерок,Что ветви нагружены тростями из золота.
«И были в этом саду лимоны с толстой кожей, спускавшиеся с ветвей своих, точно груди девушек, подобных газелям, и был в них предел желания, как сказал о них и отличился поэт:
Прекрасный я увидал лимон средь садов сейчас.На ветках зелёных, – с девы станом сравню я их.Когда наклоняет ветер плод, он склоняется,Как мячик из золота на палке смарагдовой.
И были в этом саду сладкие лимоны с прекрасным запахом, подобные куриным яйцам; и желтизна их – украшение плодов, а запах их несётся к срывающему, как сказал кто-то из описывающих:
Не видишь ли лимон – когда явится,Влечёт к себе все очи сияньемИ кажется куриным яйцом он нам,Испачканным рукою в шафране.
И были в этом саду всякие плоды, цветы и зелень и благовонные растения – жасмин, бирючина, перец, лаванда и роза, во всевозможных видах своих, и баранья трава, и мирта, и все цветы полностью, всяких сортов. И это был сад несравненный, и казался он смотрящему уголком райских садов: когда входил в него больной, он выходил оттуда, как ярый лев. И не в силах описать его язык, таковы его чудеса и диковинки, которые найдутся только в райских садах; да и как же нет, если имя его привратника – Ридван! Но все же между этими двумя садами – различие.
И когда дети купцов погуляли по саду, они сели, погуляв и походив, под одним из портиков в саду и посадили Нур-ад-дина посредине портика…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот шестьдесят шестая ночь
Когда же настала восемьсот шестьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что сыновья купцов, когда сели под портиком, посадили Нур-ад-дина посредине портика на ковре из вышитой кожи, и он облокотился на подушку, набитую перьями страусов, верх которой был из беличьего меха, и ему подали веер из перьев страуса, на котором были написаны такие стихи:
Вот веер навевает ароматы,Подобные духам, в минуту счастья.Всегда ведёт тот благовонный запахК лицу того, кто славен, благороден.
А потом юноши сняли бывшие на них тюрбаны и одежды и сели, и начали разговаривать и беседовать, соединяя друг с другом концы слов, и каждый из них вглядывался в Нур-ад-дина и смотрел на красоту его облика. И когда они спокойно просидели некоторое время, приблизился к ним чёрный раб, на голове которого была кожаная скатерть для кушанья, уставленная сосудами из хрусталя, так как один из сыновей купцов наказал перед уходом в сад своим домашним, чтобы они прислали её. И было на этой скатерти то, что бегает, и летает, и плавает в морях, – ката, перепёлки, птенцы голубей и ягнята и наилучшая рыба. И когда эту скатерть положили перед юношами, они подошли к ней и поели вдоволь, и, окончив есть, они поднялись от трапезы и вымыли руки чистой водой и мылом, надушённым мускусом, а потом обсушили руки платками, шитыми шёлком и золотыми нитками. И они подали Нур-ад-дину платок, обшитый каймой червонного золота, и он вытер руки, а потом принесли кофе, и юноши выпили сколько кому требовалось и сели за беседу.
И вдруг садовник того сада ушёл и вернулся с корзинкой, полной роз, и спросил: «Что вы скажете, господа наши, о цветах?» И кто-то из сыновей купцов сказал: «В них нет дурного, особенно в розах, от них не отказываются». – «Да, – ответил садовник, – но у нас в обычае давать розы только за стихи под вино, и тот, кто хочет их взять, пусть скажет какие-нибудь стихи, подходящие к месту». А сыновей купцов было десять человек, и один из них сказал: «Хорошо! Дай мне, и я скажу тебе стихи, подходящие к месту». И садовник дал ему пучок роз, и юноша взял его и произнёс такие стихи:
«Для роз у меня есть место,Они не наскучат вечно.Все прочие цветы – войско,Они же – эмир преславный.Как нет его, так гордятся,Но явится – и смирятся».
Потом садовник подал пучок роз второму, и тот взял его и произнёс такое двустишие:
«Вот тебе роза, о мой господин,Мускус напомнит дыханье её.То дева – влюблённый её увидал,И быстро закрылась она рукавом».
И потом садовник подал пучок роз третьему, и тот взял его и произнёс такое двустишие:
«Прекрасные розы! Сердце счастливо, видя их,А запах напомнит нам о недде хорошем.И обняли ветки их с восторгом своей листвой,И словно целуют их уста неразлучно».
Потом садовник подал пучок роз четвёртому, и тот взял его и произнёс такое двустишие:
«Не видишь ли роз куста, в котором явились намСтоль дивные чудеса, на ветках висящие?Они – как бы яхонты, везде окружённыеКольцом изумрудов, с ярким золотом смешанных».
Потом садовник подал пучок роз пятому, и тот взял его и произнёс такое двустишие:
«Изумруда ветви плоды несут, и видимыПлоды на них, как слитки золотые.И как будто капли, что падают с листвы ветвей, –То слезы томных глаз, когда заплачут».
Потом садовник подал пучок роз шестому, и тот взял его и произнёс такое двустишие:
