Век криминалистики - Торвальд Юрген

Если в книге Ю. Торвальда все же упомянуты имена некоторых русских ученых прошлого (например, сообщается о том, что к Бертильону приезжали д-р Бехтерев из Петербурга и Сергей Краснов из Москвы), то развитие криминалистики в нашей стране в советское время, как и многие ее существенные достижения, вообще не нашло в книге какого-либо отражения. По этому вопросу хотелось бы порекомендовать читателю книгу И. Ф. Крылова «Очерки истории криминалистики и криминалистической экспертизы» (Л.. 1975), в которой особого внимания заслуживают биографические заметки, посвященные двенадцати пионерам советской криминалистики – А. А. Захарьину, И. Н. Якимову и др.

При этом необходимо отметить, что Ю. Торвальд справедливо отдает должное приоритету русского ботаника М. С. Цвета в открытии метода колоночной жидкостной хроматографии, с помощью которого можно разлагать на составные части различные химические вещества и таким образом идентифицировать каждую из составных частей того или иного вещества. К сказанному в книге Ю. Торвальда необходимо добавить, что советские ученые продолжают совершенствовать предложенный М. С. Цветом в 1904 г. (а не в 1906 г., как пишет Ю. Торвальд) метод для исследования прежде всего сложнейших природных соединений. Им удалось уменьшить объем хроматографических колонок в тысячи раз и создать принципиально новые специальные приборы – микроспектрофотометры («Милихром» и др.), которые ныне производятся серийно и применяются в химии, биологии, медицине, в криминалистике и во многих отраслях промышленности[8].

Разумеется, книга Ю. Торвальда, описывающая главным образом события второй половины XIX—начала XX в., никак не может служить ориентиром для оценки нынешнего состояния и возможностей криминалистической техники. Известно, что за последние годы в нашей стране и за рубежом на службу криминалистике все шире привлекаются самые разнообразные научные приборы общего назначения: названные уже микроспектрофотометры, рентгеновские установки, электронные просвечивающие и растровые микроскопы, полярографы и т. д. Предпринимаются попытки использовать для криминалистических целей столь перспективные открытия, как явление ядерно-магнитного резонанса или голография. По-видимому, большие возможности для использования их при раскрытии преступлений заложены и в методах идентификации лица по запаху или по голосу (судебно-одорологическая и фонографическая экспертизы), которые в настоящее время разрабатываются[9] .

Данная книга всем своим содержанием подтверждает вывод о том, что криминалистика – это наука, находящаяся в процессе беспрерывного развития, и что в принципе не существует препятствий к применению в ней любых научно обоснованных методов исследования[10]. Вместе с тем следует подчеркнуть, что многие из криминалистических проблем, история которых драматически описывается в книге Ю. Торвальда, до сих пор не нашли окончательного решения. В частности, несмотря на появление множества рекомендаций, основанных на использовании новейших методов, сложнейших биохимических и иных анализов, по-прежнему нередко остается крайне затруднительным определение давности наступления смерти, хотя нет необходимости говорить о том, что от правильного решения этого вопроса часто зависят результаты расследования самых запутанных дел, связанных с обвинением в убийстве[11].

И все же, хотя книга Ю. Торвальда в основном обращена – к прошлому криминалистики, она содержит не только исторические описания, но и немало полезных выводов и уроков, которые и по прошествии времени нисколько не утратили своего значения. Скажем, описываемое в книге дело Тиса-Эслар служит грозным предупреждением о том, какой огромный вред могут принести невежество и предрассудки, если им позволить вмешиваться в дела правосудия, и вместе с тем финал этой истории свидетельствует, что подлинная наука может оказаться сильнее любых темных сил и вопреки их сопротивлению помочь установлению истины.

Очень важным представляется и вывод, к которому подводит автор на материале целого ряда уголовных дел,—в криминалистике, как и в любой другой науке, не должно быть места непроверенным гипотезам, принимаемым за аксиомы только потому, что их выдвигают специалисты, пользующиеся большим авторитетом (подчас, кстати, дутым). Более того, в сфере криминалистики подобное явление особенно опасно, поскольку последствием его может оказаться не просто неверное решение того или иного научного спора, а осуждение невиновного либо оправдание подлинного преступника.

Мысль об огромной ответственности эксперта за обоснованность его выводов, проходящая красной нитью через всю книгу Торвальда, разумеется, и поныне не утратила, да и никогда не утратит своего значения. И в этой связи хотелось бы остановиться на одной поучительной истории.

Ю. Торвальд дает очень высокую оценку деятельности Альфонса Бертильона, которого рассматривает как основоположника современной криминалистической науки, явно недооценивая, заметим, трудов даже Ганса Гросса и других исследователей, также стоявших у ее истоков. В книге достаточно подробно описывается жизненный путь А. Бертильона, но лишь мимоходом упоминается его весьма старательное участие в знаменитом деле Дрейфуса. Как известно, офицер французского генерального штаба Дрейфус в 1894 г. предстал перед судом и по сфабрикованному обвинению был признан виновным в шпионаже и приговорен к пожизненному заключению. Французская реакция использовала дело Дрейфуса для разжигания шовинистических страстей и антисемитских настроений, а прогрессивная общественность Франции и других европейских государств выступила с требованием пересмотра приговора. В конечном счете после нескольких судебных разбирательств, каждое из которых оказывалось в центре острейшей политической борьбы, в 1906 г. Дрейфус был полностью реабилитирован. Важнейшим доказательством обвинения в деле Дрейфуса стало заключение трех экспертов, в том числе Бертильона, о том, что представленный суду документ был написан рукой Дрейфуса. Следует отметить, что Бертильон, который отнюдь не был специалистом в почерковедении, сыграл при этом особенно отрицательную роль: с самого начала на основании совершенно надуманных и не выдерживающих серьезной критики схем он безапелляционно заявил, что документ мог быть написан только Дрейфусом, и никем другим, а затем, уже единственный из экспертов, продолжал настаивать на своей правоте, несмотря на представлявшиеся в последующие годы в судебные инстанции многочисленные доказательства, опровергавшие его утверждение. В результате от Бертильона отвернулись не только многие прогрессивные деятели во Франции и за рубежом, но и ближайшие коллеги, прежде относившиеся к нему с неизменным уважением.

В связи с оценкой роли Бертильона в истории криминалистики следует сказать и о том, что Ю. Торвальд справедливо делает в своей книге акцент на преимуществах дактилоскопической системы регистрации преступников перед вытесненной ею системой «бертильонажа». И все же основная идея Бертильона, а именно требование изучать и классифицировать элементы внешности преступников, и по настоящее время далеко не исчерпала себя, хотя речь ныне, разумеется, идет уже о совершенно новых подходах. Так, во многих странах, в том числе и у нас, сейчас довольно успешно разрабатываются устройства, предназначенные для суммирования информации о признаках внешности разыскиваемого преступника. К их числу относятся конструкции типа «фоторобот», «айдентикит», «мимик», «рисовально-композиционный идентификатор» и др. Свидетелю при этом предлагаются изображения отдельных частей лица, из которых он выбирает соответствующие тому, что сохранила его память, а из показаний нескольких свидетелей, если это оказывается возможным, составляется сводный, синтетический портрет[12].

Особая и несколько неожиданная тема, к которой Ю. Торвальд не раз обращается на страницах своей книги,– это взаимосвязь криминалистики, или, точнее, деятельности органов расследования, с литературой. По твердому убеждению Ю. Торвальда, если в Германии XIX в. так и не появилось мощного централизованного органа сыскной полиции, подобного парижской Сюртэ или лондонскому Скотланд-Ярду, то это произошло в немалой степени из-за отсутствия в Германии писателей, которые, подобно англичанам Чарлзу Диккенсу, Уилки Коллинзу и позднее Конан Дойлю или французу Эмилю Габорио, избрали бы темой своих произведений деятельность детективов. Пожалуй, трудно найти другой пример такого рода несколько наивной уверенности писателя в возможности литературы оказывать прямое воздействие не только на духовную жизнь общества, но и на организацию полицейской службы.

В книге Ю. Торвальда содержится немало интересных сведений из жизни двух человек, в большей или меньшей степени причастных и к уголовному розыску, и к литературе, а именно англичанина Генри Филдинга (1707—1754) и француза Франсуа Эжена Видока (1775—1857). Каждый из них сыграл заметную, если не выдающуюся, роль в истории борьбы с уголовной преступностью в своей стране; значение этой их деятельности очень хорошо показано в произведении Ю. Торвальда, и, вероятно, в этом смысле оно открывает немало нового нашему читателю. Однако хотелось бы отметить и весьма существенные различия в фигурах Филдинга и Видока, мимо которых проходит Ю. Торвальд, и прежде всего по вопросу о том месте, какое каждый из них занимает в истории литературы. Сразу же следует сказать о том, что Филдинг был прежде всего писателем, лишь в конце своей жизни ставшим судьей и организатором полицейской службы, а Видок поначалу был профессиональным преступником, затем главой сыскной службы и уже потом стал писателем. Если Филдинг отличался безукоризненной честностью, то Видок был человеком совершенно иного склада. Наконец, несоизмеримы и масштабы их литературного таланта. Генри Филдинг был выдающимся писателем, один из романов которого навсегда вошел в мировую литературу. Не случайно К. Маркс, которому, по свидетельству его биографа Франца Меринга, очень нравились английские романы XVIII в., особенно любил среди них лучшее создание Г. Филдинга – «Историю Тома Джонса, найденыша»[13]. Что же касается главного литературного труда Видока, его «Мемуаров» (или «Записок»), вышедших в четырех томах в Париже в 1828—1829 гг., то для их оценки, вероятно, лучше всего обратиться к мнению А. С. Пушкина, который ознакомился с ними сразу по их выходе в свет.