Пражский студент - Ганс Эверс

— Дурацкие шутки! Такой-то здоровяк! Да в нем любая болезнь сама издохнет!

— Тише! Начинают! Руперт против Навратила!

Юный фуксик с пухом на щеках, который, вооружившись, вышел на дорожку, с сожалением отметил, что кельнерша Божена удалилась из зала и не увидит поединка.

— К бою! Салют клинком! Скрестили! Готовы? Давай!

Дзирр-бэнн! Пружинистые рапиры зазвенели и засверкали на солнце. Болельщики окружили дуэлянтов плотным кольцом, следя за поединком — кто с напряженным волнением, кто — холодно-испытующе, со знанием дела оценивая движения бойцов. В стороне стоял боковой судья с карандашом и листком бумаги, фиксируя выпады и касания.

Клирр-банг, дззинь! Но большинство студентов остались за столиками, не проявляя особенного интереса к схватке фуксов. Кельнерша Божена, вернувшись с подносом, уставленным пивными кружками, обносила пьющих и тоже не глядела на фехтующую пару: ей были не в новинку такие бои.

Дзиннь! — Секундант взмахом эспадрона разъединил бойцов.

— Задет! — крикнул боковой судья, подняв руку. Раненый студент присел на скамью, ему перетянули жилу на виске и в два-три стежка зашили царапину на щеке. Пострадавший демонстративно спокойно раскуривал трубку, хотя лицо его стало бледным как беленая стена зала.

Один из студентов в рубашке с распахнутым воротом сидел в это время на подоконнике, хмуро курил и смотрел в сад. Его бекеша лежала на стуле, а рядом, карауля хозяйскую одежду, уселся черный пудель.

На дорожку вышла следующая пара бойцов. Старший медик еще возился с раненым, а победитель, улыбаясь, мыл руки в каменной лохани. Но юноша на подоконнике даже не оглянулся. Его взор блуждал в пустоте. Глаза у него были неопределенного цвета, они казались то голубыми, то серыми, то зеленоватыми. Густые, нависшие брови порой придавали этим глазам мрачное, даже неприятное выражение. Узкое загорелое лицо выдавало страстную натуру, может быть, несколько избалованного парня, который вырос в доме почтенных родителей, а теперь бродил по свету, не зная ни принуждения, ни опеки. Его длинные каштановые волосы свободно спадали на лоб; иногда он резким, надменным движением головы отбрасывал назад прядь, опустившуюся на глаза.

Другой боковой судья занял свое место, дал сигнал к схватке очередной пары. Прозвучали команды. Поединок начался. Выпады, контрвыпады и тихие реплики зрителей за столиками...

— Да вот же Балдуин! — воскликнул вдруг молодой Заврел, вскочив и указывая на студента, сидящего на подоконнике. — Он давно здесь!

Балдуин слез с подоконника и кивком приветствовал приятеля.

Белые зубы блеснули в быстрой улыбке как нитка жемчуга.

* * *

Поединок продолжался уже достаточно долго. Оба противника были неопытными новичками и еще не очень уверенно орудовали рапирами.

— Терция, низкая кварта, выпад! — шипел секундант своему подопечному. — Как я тебя учил?!

— Ты только послушай, как Руперт его школит! — смеялся фон Даль.

По две царапины у каждого, ничего опасного... Атака, отход, атака, — пара закончила бой вничью. Когда дуэлянты снимали доспехи, хор запел:

Если б фуксик чуть умел сражаться –Он из кварты точно бы колол,Ну, а та-ак он тычет вхолостую –Клик-клак, клик, клик, клак-клак!

В окне, на котором только что сидел Балдуин, мелькнуло смуглое личико, и спустя мгновение в зал впорхнула девушка. Смоляные локоны обрамляли низкий лоб, на алых как кровь губах играла улыбка — утеха в похождениях и скитаниях.

— А, Лидушка! — крикнул Руперт. — Привет, цыганочка!

Девушка протиснулась в толпу с большой корзиной полевых цветов. Студенты, добродушно смеясь, раскупали у нее простенькие цветочки, шутили, пили за ее здоровье и угощали ее. Видно было, что девушку здесь хорошо знают и любят.

— Спляши-ка, колдунья, спляши! — от группы «вандалов» отделился могучий Кребс, обхватил ее за бедра и поставил на стол, а сам тут же снял со стены лютню и ударил по струнам. И цыганка действительно начала плясать меж пивных луж; студенты отбивали такт ладонями по столу, хлопали, стучали рапирами по кружкам...

Балдуин не участвовал в общем веселье. Он, правда, смотрел на цыганку, и, конечно, оценил ее великолепно сложенную фигуру, но оставался равнодушным. Видимо, его занимало нечто совсем иное. Он видел, как огромный Кребс отложил лютню и подхватил на руки спрыгнувшую со стола Лидушку.

— Ну, хорошо я тебе аккомпанировал? — смеялся он. — Поцелуй меня за это!

Но девушка ловко, как кошка, увернулась.

— Ни тебя — и никого другого!

Кровь богатыря вскипела.

— Я хочу поцелуя! — потребовал он.

— Оставь ее, — вступился Заврел. — Ты же знаешь, она бегает за одним Балдуином!

— К черту Балдуина! — рявкнул Кребс. — Он тебя и знать не хочет — ходит, повесив нос, уже несколько недель! Выбери меня, колдунья!

Его огромные ручищи обвили ее тело. Девушка тщетно силилась вырваться. Кребс грубо ухватил ее за грудь. Глаза его жадно сверкали. И тут цыганка, извернувшись, впилась острыми белыми зубами в его руку. Острая боль еще больше разъярила гиганта.

— Ну, берегись, стерва! — рявкнул он и одним движением разорвал ворот ее рубашки.

И тут он услышал рядом спокойный голос Балдуина:

— Хватит, Кребс! Отпусти ее!

«Вандал» повернулся — бешеный, как берсеркер:

— А тебе что?! Ты будешь мне приказывать?

Балдуин поднял руку, готовый ударить. Их взгляды скрестились, как шпаги. В тот же миг Кребс выпустил цыганку, сорвал с головы шапку и с силой швырнул ее на судейский стол. Балдуин бросил туда же свою.

— Туш! — прошептал фон Даль.

— Ты мне за это заплатишь! — гремел Кребс. — Сегодня! Сейчас! И — на удар и укол!

— На удар и укол! — повторил Балдуин

— Silentium! — потребовал тишины судья. — Silentium!

Кребс contra Балдуин!

Мелом очертили большой круг, противники имели право передвигаться только внутри него. Его плотно окружили студенты — ведь это была не просто обыкновенная схватка на рапирах. Оскорбление и вызов — и «на удар и укол» — такое не каждый день увидишь! И самые лучшие бойцы — огромный Кребс с его медвежьей силой и знаменитый фехтовальщик Балдуин — гибкий и ловкий. Исход был непредсказуем; хотя Балдуин отличался подвижностью и мастерски владел оружием, но и «вандал» был умелый боец, а при его выносливости мог выдержать даже серьезное ранение, мог даже нарочно приоткрыться для укола, чтобы ответным ударом наверняка сразить врага... Лицо гиганта было как ствол бука, на котором расписалась клинками добрая дюжина академических дуэлянтов, а Кребс только смеялся и всякий раз, даже обливаясь кровью, доводил бой до победы.