Свадьба в замке Кингсмид - Энни Берроуз

Появление на улицах большого числа торговцев, толкающих перед собой тележки в направлении больших домов, говорило Мэттисону о том, что приближается рассвет. Рассвет четвертого дня. Его ухмылка сменилась гримасой отчаяния. Уже три ночи подряд после того, как мистер Уинтерс объявил войну памяти о Коре, он много проигрывал в карты.

Прошлой ночью он наконец-то понял, что это значит.

Проклиная несчастливый жребий, Мэттисон бросил на зеленое сукно содержимое своего кошелька и вышел из игорного дома на улицу. Нужно было чем-то успокоить душу. От внезапно охватившего его ужаса сердце колотилось так часто, что пришлось немного постоять, держась за дверную ручку.

Однако совсем не проигрыш так взволновал Мэттисона. Уже давно не финансовая необходимость заставляла его вечер за вечером усаживаться за карточный стол. Это была потребность совершенно иного рода.

– Кора, – снова позвал он в пустоту ночной улицы. – Я больше не могу! – Но даже эхо не нашлось что ему ответить.

Ее не было.

Впервые за семь лет Мэттисон не чувствовал ее присутствия. Нигде.

Он проклинал миссис Уинтерс за то, что она вместе с дочерью подстроила эту западню, скомпрометировавшую его. Он проклинал мисс Уинтерс, прижимавшуюся губами к его рту в жалкой пародии на поцелуй. И он проклинал мистера Уинтерса за то, что тот говорил о Коре как о ком-то, кого уже можно не принимать во внимание. Этим троим удалось сделать то, что было не под силу даже смерти.

Они заставили ее уйти.

Мэттисон никогда никому не рассказывал о том, что Кора преследовала его. Его сочли бы сумасшедшим. Черт, да он и сам нередко начинал сомневаться в своем душевном здоровье!

Но прошло всего несколько дней с тех пор, как он в последний раз чувствовал прикосновение к ее теплой, нежной коже, чувствовал, как ее душа кружит где-то рядом с ним.

Он чувствовал это везде и всегда.

Вместе с обвинениями и проклятиями Робби, звучавшими у него в ушах. Мэттисона потрясло, когда Робби вдруг обвинил его в убийстве своей сестры.

– Если ты способен так думать обо мне, то забери это! – крикнул он, швырнув Робби остаток тех денег, которые тот дал ему взаймы на свадьбу. – Я думал, что ты мне друг!

Кошелек упал на землю и остался лежать там.

– Похоже, у тебя полно друзей в этих краях, – презрительно произнес Робби. – Никто не смеет даже слова сказать против тебя. В отсутствие тела магистрат отказывается отдавать под суд единственного сына местного лорда.

Они продолжали обмениваться взаимными обвинениями, пока Робби не крикнул:

– Да будь ты проклят вместе со своим титулом! Убирайся вместе с ним в ад!

«Черт», – подумал Мэттисон. Да, он чувствовал себя как в аду. И, подобно большинству проклятых, пошел по пути намеренного самоуничтожения, поставив все, что осталось от приданого Коры, на лошадь, заведомо обреченную прийти последней.

Разглядывая участников скачек, он приметил лошадь, которую изо всех сил хлестал кнутом разъяренный жокей. Изо рта у нее шла пена, глаза не переставали безумно вращаться. Жокей снова стегнул ее, но так и не смог заставить выйти на линию старта.

«Эта лошадь больше не хочет здесь быть. Совсем как ты, – послышался ему милый голос Коры. – Несчастное создание».

Тогда-то Мэттисон и решил, что поставит злосчастные деньги на лошадь, которую она пожалела.

Когда лошадь пришла к финишу, намного опередив своего ближайшего соперника, он услышал довольный смех Коры. Мэттисон мог поклясться, что слышал его. И вдруг ясно представил себе, как она хлопает в ладоши.

Он в изумлении пошел назад туда, где делали ставки, чувствуя себя Иудой от мысли о горсти серебра, которая окажется в его руке. В следующем заезде он выбрал самую безнадежную клячу, которую смог отыскать, и, в попытке избавиться от невыносимого чувства вины, поставил все на нее. Он должен был избавиться от этих денег. Робби их проклял!

Мэттисон сделал ставку и, когда выбранное им ходячее несчастье проковыляло к старту, почувствовал, как Кора вздохнула. Проклятье, неужели он снова поставил на ту лошадь, которую она выбрала?! На этот раз он почти не сомневался в исходе заезда. За два фарлонга[1] до финиша выскочившая на поле лошадь без всадника заставила фаворитов резко остановиться, образовав затор, во время которого лошадь Коры обскакала их сбоку и пересекла финишную ленту первой.

Кора рассмеялась. Он ее слышал. Совершенно точно.

Шумная толпа зрителей вдруг сделалась призрачной, и в воспаленном сознании Мэттисона возник тот день, когда он наконец надел ей на палец кольцо.

– Теперь нас ничто не разлучит, – сказал он с хмурым удовлетворением. А потом, предваряя брачную клятву, добавил: – Кроме смерти.

– Даже она не сможет, – шепнула Кора, глядя на него с откровенным обожанием.

И в тот момент Мэттисон понял, что бы ни говорил Робби, она по-прежнему принадлежит ему. Он чувствовал, как она положила руку на рукав его сюртука и удержала его, когда в следующем заезде он едва не поставил все выигранные деньги на фаворита. «Хватит», – предупредила Кора. Слезы брызнули у него из глаз, потому что он чувствовал, что она слишком сильно любит его и не хочет видеть, как он безрассудной игрой губит свое будущее. И он ушел.

С того дня Мэттисон не делал ничего, не посоветовавшись с Корой. И чем больше он полагался на ее мнение, тем ближе она становилась.

Робби умчался назад в Шотландию, родители от него отвернулись, соседи смотрели с подозрением, а бывшие приятели обходили стороной.

Но Кора не покидала его.

Временами Мэттисон впадал в такое отчаяние, что думал: не последовать ли за ней в мир иной?

Но он видел, как она неодобрительно качает головой, и слышал ее голос, говоривший, что самоубийство – это смертный грех. Грех не смутил бы его, если бы позволил быть с ней вместе. Но внутренний голос подсказывал, что грешникам, подобным ему, закрыт доступ в ту часть загробного мира, где обитает Кора.

А раз так, раз он знал, что она не хочет, чтобы он это делал, Мэттисону приходилось жить, вернее, существовать дальше. Он не мог назвать это жизнью. Отрезанный от семьи, от друзей, он стал завсегдатаем самых грязных игорных притонов Лондона. Только их двери по-прежнему широко открывались перед ним.

Но даже там Кора не оставляла его. Она смеялась над ошеломленными лицами мужчин, у которых он выигрывал деньги, ценности и доли в судоходных компаниях.

Именно она заставила Мэттисона купить первый в его жизни прекрасный костюм и, отправившись в нем в клуб «Уайте», взглянуть на всех свысока. Она заливалась смехом, когда он вышел оттуда на двадцать тысяч фунтов богаче.

Он испытал удовлетворение, когда после смерти отца выкупил закладную на Кингсмид. И еще, когда рассчитался по всем его долгам, заплатив деньгами, выигранными у тех самых людей, которые обобрали его неудачливого предка. С тех пор Мэттисон смог постепенно провести в своем поместье все те преобразования, о которых говорила Кора, когда побывала там. Возможно, арендаторы и шептались между собой о том, откуда у него взялись деньги, но им нравилось, что он обновляет их коттеджи и осушает низменности, чтобы повысить урожаи.

Впрочем, Мэттисона не интересовало, что они о нем думают. Он делал это не для них, а для того, чтобы сделать приятное ей. Ее мнение, только оно имело для него значение.

Теперь Кора осталась единственной, с кем он чувствовал свою связь.

Пусть даже она была мертва.

Если это сводило его с ума, значит, так тому и быть.

И если это безумие влекло его за карточный стол, где он слышал, как она нашептывала, что его соперники пьяны и он может безжалостно раздевать их, или чувствовал, как ее легкое дыхание, касаясь его щеки, несло с собой удачу, – если все так, то к черту все остальное! Мэттисона не волновало, что постоянное незримое присутствие Коры отгораживает его от остального мира.

Она была с ним.

До тех пор, пока мисс Уинтерс не поцеловала его.

– Кора, – снова простонал он, повиснув на ограде.

Продавец хвороста, толкавший перед собой тележку, пристально посмотрел на него и, покачав головой, поспешил прочь.

Мэттисон понимал, как выглядит со стороны. Он стоял, освещаемый первыми лучами восходящего солнца, и оплакивал женщину, умершую семь черных, проклятых, одиноких лет назад. И ему было все равно, что о нем подумают. Если бы только он обладал сверхъестественными способностями, которые, по мнению окружающих, он получил от Люцифера и прочей нечисти, сейчас Мэттисон воспользовался бы ими! Если бы он действительно понимал что-нибудь в магии…

В голове вдруг возникла какая-то строчка. Что-то про три раза, три раза, три…

Он уже начал вспоминать, смутно подозревая, что это Шекспир, когда его внимание привлекло движение возле дома, стоявшего дальше по улице. На тротуаре появилась невысокая женщина, скромно, но прилично одетая, в темно-синем пальто и шляпке с полями. Сначала он не понял, почему среди всех спешащих по своим делам людей именно эта неприметная женщина привлекла его внимание. Но тут она огляделась по сторонам, прежде чем перейти улицу, и он увидел ее лицо.