Паркур (ЛП) - Давид Бэль

— Сколько времени ваш отец находился в этой школе?

— Он был там 9 лет. После поражения Дьен Бьен Пфу он был переправлен кораблем во Францию в 1954. Отец находился с другими беженцами в лагере в Лионской области. Французская армия взяла на себя заботу о нем, и отец продолжил военное образование до 1958. Пораженный его способностями, старейшина Далата предложил ему сделать карьеру среди Пожарных Парижа. Это без сомнений наилучший совет, который он мог ему дать. В один момент мой отец, который был обучен сражаться и убивать, нашел себя в деятельности, где он должен был спасать и оберегать человеческие жизни. Это не было его призванием, так что ему пришлось приспосабливаться, но вскоре отец стал лучшим в своем деле. Это придало смысла всему тому, чему его научили тренировки в джунглях Вьетнама. Он посвятил этому делу всю свою душу и тело. Во всех самых опасных заданиях мой отец всегда был добровольцем. Если требовалось забраться на крышу или вскарабкаться по фасаду, именно он брался за это. У отца была храбрость, невероятное хладнокровие и чувство самоотверженности: он мог, не колеблясь, отдать свою жизнь взамен на чью-то другую. Товарищи по огню прозвали его «камикадзе», но я никогда так не называл отца, потому что это название подразумевает состояние затуманенности разума, когда человек не осознает, что делает и куда идет. Просто мой отец был тем, кто шел раньше других. Когда его коллеги все еще стояли в нерешительности, боролись со своими страхами, он уже шел в пламя, так как в своей голове давно уже оценил все возможные риски. За время своей службы он преумножил количество особо сложных спасений, что принесло ему множество наград и медалей. Начальники знали, что могут на него рассчитывать. Однажды, когда отец был в отгуле, ему пришлось поучаствовать в одном деликатном деле: снять флаг, повешенный манифестантами на верхушке Нотр-Дам дэ Пари. Вся ирония состояла в том, что это был флаг Вьетконга. Он показывал мне вырезки из журнала, датированные 1969 годом, на которых видно, как он свисает на тросе под вертолетом, который приближается к Нотр-Даму. Читая статьи, в которых описывались его подвиги, я удивлялся, почему это был именно он, а не какой-нибудь другой пожарный. И я, наконец, понял, что решающим фактором здесь была вера. Отец всегда был очень уверен в себе. Когда он говорил о чем-то, люди ему верили. Во всех сферах жизни эта гарантия всегда была при нем. После службы пожарным, которую он окончил в 1975-м, он работал в приватном секторе, занимаясь обеспечением безопасности больших зданий в Париже, таких, как Тур Монпарнас, и каждый раз его начальники были поражены его эффективностью. С ним все работало как часики. Во время всей своей карьеры отец не раз отличался своими спортивными подвигами. Он был в составе инструкторов по гимнастике для Пожарных Парижа, не раз выступая перед молодыми борцами с огнем или перед большой публикой. Он так же был многократным чемпионом среди французских военных в прыжках в длину и высоту.

Читая эти строки, начинаешь понимать, почему такие сильные французские трейсеры склонны пренебрежительно называть себя «трейсерами по воскресеньям». Не смотря на их высокий уровень и любовь к Паркуру, которую они сохраняют уже по 10–15 лет, их жизнь и тренировки не идут ни в какое сравнение с тем, что делали Белли, младший и старший. Для нас, «трейсеров по воскресеньям» Паркур — это досуг, это развлечение. Мы занимаемся им в свободное время. Бережем себя. Для отца Белля Паркур был вопросом жизни и смерти. И даже сон для него не был предпочтительнее тренировки. Каждая тренировка как последняя — как будто на следующий день тебе нужно отправляться прямиком в пожар или на войну.

— Выдающиеся физические способности — это ваше семейное наследие?

— Нет, это никаким образом не было связано с его семьей. Ни его отец, ни мать не были спортсменами. Мой отец сам работал над приобретением этих физических способностей. И если я говорю «работал», то это действительно так и есть. Когда отец оказался в лагере для сирот, он стал тренироваться как сумасшедший. Когда другие мальчишки спали в своих кроватках, он поднимался и шел бегать по лесу, лазать по деревьям, тренировать прыжки, растяжку, баланс. Он никогда не останавливался, повторяя эти движения по двадцать, тридцать, пятьдесят раз. Он мог бить кулаками по коре деревьев, чтобы закалить их, толкать скулами и носом мешки, которые используются в боксе, чтобы сделать свое лицо менее чувствительным, более жестким. Когда он делился со мной этими воспоминаниями, я не понимал, что заставляло его делать такие ненормальные вещи, зачем он причинял себе боль таким образом. Но позже я понял причину, отец рассказал мне, что он подвергался оскорблениям и жестокому обращению, когда жил у дяди… По сравнению с другими сиротами, которые уже создали вокруг себя некую защитную оболочку, ему предстояло сделать немало усилий, чтобы создать свой собственный твердый панцирь. В один момент, в изоляции сиротского лагеря, внутри отца что-то щелкнуло, и он сказал: «С этого момента больше никто не посмеет ко мне притронуться! Довольно!». Когда он описал мне этот момент, я был ошеломлен: я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь произносил эти слова с такой сильной убежденностью. Это одно слово «Довольно» говорило о многих вещах. Мой отец познал слишком много боли, но в своей последующей жизни он больше никогда не был жертвой.

— Именно поэтому он преобразился, абсолютно самостоятельно, как физически, так и ментально?

— Да, все это был сложный физический труд, основанный на невероятной духовной силе. Даже в шестьдесят лет мой отец был в состоянии бегать и даже делать прыжки с удивительно мягкими приземлениями. Я был свидетелем того, как он переносил немыслимые тяжести. Он тренировался попадать в цели ножами, лезвиями от бритв, и его движения всегда были идеальны. Мы вместе с друзьями по очереди пытались повалить его на траву, нас было семеро или восьмеро подростков, а мой отец даже пальцем не пошевелил, хоть он был один, во вьетнамках и с запрятанными в карманы руками. Он обладал феноменальной силой, но делал все с улыбкой на лице, без каких-либо признаков боли или усилий. Я не мог поверить в то, что он рассказывал мне, в этот пережитый им опыт. Но мой отец никогда не хвастался этим, он так же рассказывал мне и о своей темной стороне, своих слабостях и ошибках. Он не пытался казаться идеальным отцом в глазах своего сына. Он никогда не говорил мне, что он лучший, самый сильный. Никогда.

Рассказывая обо всем том, что ему пришлось пережить в юности, отец так же рассказал одну историю, которая очень зацепила меня. Когда его переправляли на лодке из Вьетнама, у него обнаружилась грыжа яичек. Она вызвала заражение, и мальчика пришлось немедленно оперировать, там же, в открытом море, на лодке с множеством беженцев. У него не было никакой анестезии, лишь деревянный брусок, зажатый между зубов. Его вскрыли и вырезали грыжу. Я думаю, что это повлияло на него ужасным образом в плане, как физических страданий, так и психологических, как для человека, который пережил хирургическое вмешательство в таких условиях. Но даже после того, как он выжил, оставался большой вопрос, сможет ли он когда-либо иметь детей после этого. Его сила, именно она помогла ему выкарабкаться. Он был обделен физически, но показал, что это не может помешать жить полноценной жизнью, быть сильнее других и делать то, что намерен делать. Он уважал своих начальников, иерархию среди военных, но если что-то шло против его убеждений, он мог возражать, становиться настоящей непробиваемой стеной. Когда он только начал свою карьеру среди пожарных, его начальник дал ему задание почистить туалеты, и отец выполнил это задание, чтобы показать, что он его уважает, но так же он четко дал ему понять, что больше никогда не будет делать этого снова. Без насилия, лишь благодаря своим словам, своей убедительности… Мой отец был свободным, и ожидал от всех уважения своей свободы. Иногда это служило ему плохую службу. Как и все бывшие дети-солдаты, он имел проблемы с адаптацией, с импульсами, которые ему необходимо было научиться контролировать. Я видел в нем человека, который борется с собой всю свою жизнь. Он, к примеру, отказывался платить налоги, для него это были его деньги, заработанные тяжким трудом, он не видел ни одной причины, чтобы отдавать их государству. По сравнению с другими отцами, мой всегда находился где-то в другом мире.