Лилит. Безгранична ли твоя фантазия? - Ларионов Дмитрий

Глава 3

Полицейский участок наводит на неправильные мысли. Как я мог попасться? Плохой день или собственная неосторожность? Концепция «Все или ничего» привлекает только наполовину. Получая «ничего», пытаешься от этого отгородиться. Слишком высока цена поражения. Но старина Блэки не из тех, кто сдается. Делай или умри.

– Блэквуд Шайнер, знаменитый писатель и не менее знаменитый в нашем округе правонарушитель, – жирная свинья, что все зовут капитаном, вертится вокруг меня с папкой в руках.

– Собственной персоной, офицер. Еще обвинения?

– Очень остроумно, мистер Шайнер. Вы и раньше привлекались к административной ответственности. Освежим память?

– Можно просто Блэки, капитан. Дерзайте.

– В списке ваших правонарушений, – щенячьи глазки бегают по листку в его руках, – безбилетный проезд на крыше междугороднего поезда; распугивание туристов на пляже макетом большой белой акулы; несанкционированное проникновение на колесо обозрения на пирсе Санта-Моника; многочисленные словесные оскорбления офицеров при исполнении в центре города, а также срыв баскетбольного матча местных команд с целью, цитирую: «сделать игру насыщеннее».

– Насчет последнего: я был пьян, а игра скучна. Я не мог себе отказать.

– Учтем. Так зачем вы пробрались в охраняемую зону, мистер Шайнер?

Потанцуем.

– Видите ли, кэп, это не просто охраняемая зона, это легенда, при виде которой даже у самого стойкого члена нашего просвещенного общества сердце стучит чаще, а кровь циркулирует интенсивнее. То, что недостаточно просто увидеть – это надо прочувствовать, – я приподнимаюсь и кладу руку на сердце. – Вы когда-нибудь чувствовали неиссякаемый прилив адреналина от осознания того, что перед вами предмет гордости многих и многих поколений, мощь цивилизации, скапливающаяся в полоске горизонта? Представьте, что вы летите. Чувствуете? Чувство полета гораздо важнее самого полета, капитан.

Руками показываю летящую птицу.

– Бьюсь об заклад, ваша жизнь скучна и однообразна, когда моя насыщена такими вот моментами. Я приобщаюсь к высокому, когда вы сидите тут и без конца мараете свои бумажки.

Руками показываю, как птица разбивается о землю.

– Но сейчас вы пристегнуты наручниками к столу, а я стою над вами, мистер Шайнер, – он явно не понял тему моего оскаровского спича.

Ох уж мне эти узколобые. Сменим тему, капитан Очевидность.

– Вы когда-нибудь бывали в перестрелках, офицер?

– Приходилось по роду службы, – идет на контакт – значит старается понять. Очко полиции штата.

– Что же вы чувствовали в те моменты?

– Страх, мистер Шайнер. За парней, стоящих рядом, за невинных, чьи жизни могли быть оборваны в непредсказуемой бойне.

– Вы бы отдали за них свою жизнь? – контрольный вопрос.

– Несомненно.

Ты сам себя приговорил, дружок.

– Как вы можете говорить о таких вещах, как самопожертвование и страх за близкого, когда вы неспособны понять прекрасное, вечное, коими и являются вышеперечисленные чувства? Лжете или прикидываетесь – вот в чем вопрос. Если лжете – страх был, не спорю, но не за других, а за себя: вы боялись, что это произойдет на ваших глазах, что тихий семейный ужин вкупе с подобными воспоминаниями пройдет, мягко говоря, не на ура. Это ваш истинный страх. Если прикидываетесь – живете не своей жизнью. Вы – чья-то пешка, думающая одним, привычным образом. Вам в голову приходят мысли, которые даже не являются вашими. Независимо от вашей сущности вы считаете себя хорошим человеком – я это вижу. А что, если нет хороших и плохих? И вы ошибались всю сознательную жизнь? – я вытягиваюсь и тыкаю его пальцем в грудь, чувствуя себя новым Заратустрой. – Я скажу вам, что нет хороших, нет плохих. Есть правильно, есть неправильно. Правильно – это то, что здесь, – указываю на его сердце, – неправильно – все оставшееся, – тыкаю его пальцем в висок, после секундной тишины резко оттопыриваю большой палец и «спускаю курок», он отдергивает мою руку. – Поэтому я могу чувствовать окружающую красоту в то время, когда вы слишком слепы, чтоб хотя бы ее увидеть.

Конец ознакомительного фрагмента.