Рассказы (публикации 2009-2010 годов) - Ион Деген

    Сначала я обиделась, что он не узнал меня. Но, с другой стороны, как он мог узнать? Тогда я была в ватнике и в шапке-ушанке. Ни мужчина, ни женщина. А сейчас я была в красивом платье и вообще...

    Утром мы сели завтракать. Как ни в чем не бывало, я его спросила:

    – Вы гостили у отца в Улан-Баторе?

    И он, и муж с удивлением посмотрели на меня.

    – Откуда вы знаете?

    Действительно, откуда я знаю? Он ведь не рассказывал, где живет его отец. Вместо того чтобы ответить, я спросила:

    – А где ваша мама и три сестры?

    Он поставил стакан с чаем на столик, и я не знаю, сколько времени прошло, пока он выдавил из себя ответ:

    – В Новосибирске. Они выйдут к поезду встречать меня. Но откуда вы знаете?

    Муж тоже не переставал удивляться.

    – Я многое знаю, – сказала я. – Хотите, я даже точно скажу, куда вы ранены. Но больше того, я знаю, что вы ранены в танке совсем рядом с переправой через Волгу, что это было в ноябре 1942 года.

    Мужчины молча смотрели на меня. Даже сынок перестал баловаться. А я продолжала, как ни в чем не бывало:

    – И еще я знаю, что вы еврей. Правда, это нетрудно заметить. Но вы числитесь русским, и фамилия у вас русская. Алферов, если я не ошибаюсь.

    Потом мне надоело дурачиться, и я его спросила:

    – Саша, а кто вас вытащил из танка?

    Вам надо было увидеть, что с ним стало. Он долго рассматривал меня, а потом неуверенно спросил:

    – Вы?

    Я не успела ответить, как он схватил меня на руки. Это при моем весе. И в тесном купе. Нет, муж не ревновал. Он ведь тоже воевал. Он представил себе, что было, хотя я ему никогда не рассказывала об этом случае. Если бы я ему рассказала обо всех спасенных мною, у нас не было бы времени говорить о других вещах.

    Я вам не буду морочить голову, описывая все эти сутки до Новосибирска. Но что было в Новосибирске, даже самый большой писатель не мог бы описать.

    Сашина мама и три сестры встретили его на перроне. Он насильно, вывел меня из вагона. За нами вышел мой муж с ребенком. Мама, очень красивая женщина, я уже это вам говорила, бросилась обнимать сына. Но он ее остановил и сказал:

    – Сначала обнимите ее. Это та самая девушка, которая вытащила меня из танка.

    Вы можете себе представить, что тут было? Поезд стоял только тридцать минут. Но они успели принести столько вкусных вещей, что до самой Москвы мы не успели всего скушать. В Москве у нас была пересадка.

    Мы понемногу переписывались. В основном посылали друг другу поздравления к праздникам.

    Да, я забыла вам сказать, что на вокзале в Новосибирске мы познакомились с еще одним членом семьи. Старшая дочка как раз вышла замуж за симпатичного еврейского парня. Так что вы думаете? Симпатичным он оказался только внешне. Ему, видите ли, не нравилась его фамилия – Мандельбаум, – и он сменил ее на фамилию жены – Алферов. Вторая дочка тоже вышла замуж за еврея. И, хотя его фамилия даже не Рабинович, он тоже стал Алферовым. Они оправдывались. Говорили, что сделали это ради детей. Не знаю. Я бы ради своего ребенка этого не сделала.

    ...Конечно, вы правы. Именно поэтому мы уже восемнадцать лет в Израиле, а сменившие фамилии только сейчас почувствовали, что бьют не по фамилиям, а по морде. Нет, муж младшей сестры не сменил фамилии. Он Соколов. Но какое это имеет значение, если он Вячеслав Израилевич?

    Короче, так мы переписывались до тех пор, пока получили вызов из Израиля. Я написала Саше – Алферову, значит, – что мы уезжаем в Израиль. Жаль, что я не сохранила его ответ. Он написал, что только чувство постоянной благодарности мешает ему обвинить нас в предательстве.

    Мы приехали в Израиль. Знаете, как на первых порах. Я таки устроилась сестрой. Но в операционной для меня не находилось места. Нет, я ничего не говорю. Конечно, меня, в конце концов, оценили, и до самой пенсии я была старшей операционной сестрой. Но на первых порах... С чего вы взяли, что я жалуюсь? Я просто рассказываю.

    Потом умер муж. Мы не знали, что у него больное сердце до тех пор, пока наш сын не отколол этот номер. Вы не знаете? Как это вы такое не знаете?

    Во время войны Судного дня он захотел пойти в боевую часть. Но он единственный сын – и его не брали без разрешения родителей. Он нам устраивал «темную жизнь». Вы, мол, воевали за чужую землю, а мне не разрешаете защищать свою родную страну.

    Мы возражали, что, если бы мы не разгромили фашистов, евреи бы не уцелели, и не возникло бы государство Израиль. Но дело не в этом. Пришлось написать разрешение. Сын, слава Богу, вернулся невредимым.

    Но я отвлеклась от Алферовых. Восемнадцать лет от них не было ни слуху, ни духу. И вдруг я получила письмо от Саши. Он каким-то образом узнал мой адрес. И что он пишет? «Вы меня вытащили из танка, вытащите меня еще раз». Он прислал данные на всю «мишпуху». Тридцать восемь человек!

    Сначала я разозлилась и хотела ему напомнить, как в знак благодарности он назвал нас предателями. Потом... Вы знаете, я закрыла глаза и вдруг увидела, как приподнимается и опускается люк на башне танка. Вот так – приподнимается и опускается. И надо вытащить как можно быстрее. Пока танк не взорвался.

    Короче, через неделю они приезжают. Все тридцать восемь человек.

На коротком поводке с парфорсом

На светло-зеленом пластике стола лужица пролитого кофе и золотой блик, прорвавшийся сквозь густую листву дерева, напоминающего акацию. Чем не картина абстракциониста?

Он положил газету и откинулся от стола. Бумага порыжела, впитав коричневую влагу. Не наклоняясь к столу, он попытался снова прочитать уже знакомые строки. Нет, невозможно. Будь газета на русском языке... Английским он владеет в совершенстве, а, поди, не прочтешь. Забавно, что он сейчас подумал об этом. Побочный продукт мышления? Побег от смысла газетной заметки? Будь оно проклято! Ну, сбежал. Ну, попросил политическое убежище. Не он первый. Не он последний. Правда, сбежал не просто артист, а уникум.

Это ли так взволновало его в прочитанном сообщении? Девочка-подросток с величественным догом на коротком поводке. Вместо ошейника парфорс. Кто кого ведет?

Трое молодых мужчин за соседним столиком плотоядно захихикали. Он расслышал арабскую речь. Поняв смысл, только сейчас заметил, что девочка в шортах. Сволочи! Она ведь еще дитё. Вот они € кадры освободителей. Уже с утра жарит невыносимо. А они в пиджаках. Небось, у каждого слева подмышкой пушечка – мейд ин Тула. Родным соотечественникам аккуратно вдалбливают, что героические бойцы за освобождение Палестины страдают в убогих лагерях беженцев. А героические бойцы здесь, на Кипре, в кафе, в борделях, в казино просаживают денег побольше, чем пошло бы на содержание солидного лагеря беженцев, да еще большой подмосковной деревни в придачу.

Родные соотечественники знают все абсолютно достоверно. Завтра или послезавтра им сообщат, если наверху решат сообщить, что подлый предатель сбежал на Запад, продался за грязные деньги капиталистов. И родные соотечественники будут возмущаться и недоумевать. Чего ему было надо? В Москве роскошная квартира, темно-вишневая «Волга», дача, деньги, слава, жене не надо выстаивать часами в очереди за куском несъедобного мяса. Как объяснить ему, соотечественнику?

За несколько дней до командировки на Кипр он заскочил на денек к родителям в Смоленск. Выпили с отцом. Разговорились. Спьяна он слегка приоткрыл перед отцом занавес, скрывающий пружины власти. Боже мой, как разошелся старик! Я, мол, в партию вступил во время коллективизации, лаптями щи хлебали, строили, воевали, восстанавливали. У тебя, мол, квартира на Ленинском проспекте, какую наш помещик во сне не видывал. Всяких диковин навез из-за границ. А еще критикуешь ее, эту власть, что открыла перед тобой заграницы. Понятно сейчас откуда у внучки такие настроения! Добро, даже в хмелю он не теряет контроля. Быстро включил заднюю передачу. Бессмысленно спорить со старым фанатиком. А остальные? Многие ли понимают, что...

Собака прошествовала в обратном направлении, ведя за собой девочку в шортах. Колючки парфорса вмиг вопьются в сильную шею собаки, если натянуть поводок. Так-то оно. Многие ли понимают? С неприязнью посмотрел он на «героев-освободителей», проливающих слюни при виде обнаженных бедер девочки, положил на газету деньги, добавив еще тысячу милей, и выбрался на тротуар, свободный от столиков.