Территория войны - Алексей Пронин

– Почему не отвечают на наше заявление? Предъявите нам протокол! – визгливо кричала худая женщина испитого вида.

– Ворье! Захапали наше! – поддакивал ей мужчина, тоже явно не трезвый. – Пусть тогда нам лично ответят и протокол майский предъявят.

– Отойди по-хорошему, последний раз предупреждаю. – Дюжий охранник уже с трудом сдерживался, дубинка так и играла у него в руке. – Акционеры нашлись! Партнеры вонючие... Халявщики вы, а не партнеры. Вот уж точно! Отвали отсюда, пока цел, ей-ей, в последний раз...

– Акционеры, имеем право!

– В субботу собрание, видал плакат? Тогда и приходи права качать, если тебя и оттуда не выкинут, пьянь!

– Ишь, в субботу! Ты нам до субботы протокол майский покажи! А ну, пусти!

Мужчина начал исступленно, с клацаньем, трясти старый скрипучий турникет, и тогда охранник не выдержал, рванул навстречу, замахнулся дубинкой и саданул ею мужчину по плечу, второй раз – уже по голове. Мужчина отпрянул назад, закрываясь руками. Но охранника было уже не остановить, его понесло: он перемахнул через турникет, и проходную пронзил визг обеих женщин. Мужчина, спасаясь, побежал к выходу, но охранник молотил его дубинкой сзади – по спине, плечам, голове. Наконец пьяненький мужичок повалился на пол, прямо под окошко бюро пропусков, но охранник и тут нанес ему, уже лежачему, удар, задев локтем, и весьма чувствительно, даже меня.

– Стой, ты что творишь! – не выдержал я. – Прекрати!

Но тот будто не слышал и с искаженным лицом снова замахнулся.

Я ударил ему кулаком в правый бок, не сильно, но тяжело, – вешу я под сто, при росте сто девяносто четыре – и это должно было его остудить. Но он только хрипло выдохнул, перебив дыхание, и стал медленно разворачиваться ко мне, замахиваясь дубинкой уже на меня. Тогда я той же правой засадил ему в челюсть, под скулу. Он дернул головой вверх, сдал назад и рухнул на пол, задев с грохотом фанерную будку вахтерши. Одним словом, вырубился, как боксер в нокауте.

Выскочивший из-за турникета второй охранник, тоже с дубинкой на изготовку, слегка замешкался, на бегу оценивая ситуацию и волком оглядывая меня. Я приготовился, но тот позыркал глазами – на меня, на лежащего товарища – и ни на что не решился. Наконец благоразумно кинулся на помощь другу – стал приводить его в чувство, потом поволок на стул. Окошко бюро пропусков распахнулось, из него высунулось испуганное лицо, и я протянул свой паспорт. Вахтерша пропустила меня без звука, охранники тоже были заняты, и только турникет жалобно скрипнул.

Через пыльный двор по аллейке с засохшими деревцами я прошел в четырехэтажное заводоуправление. Множество вывесок с названиями мелких коммерческих фирм намекали о хорошем наваре от аренды этих бывших советских старых площадей. Два нижних этажа бурлили мелким бизнесом. На третьем этаже царила совсем другая, сонная атмосфера, перед дирекцией – пост с охранником, проверка пропуска. На самой широкой и красивой двери в коридоре табличка: «Генеральный директор Софронов Иван Петрович». В приемной молоденькая секретарша оторвалась от книжки и подняла на меня глаза.

– Иван Петрович проводит совещание, он занят.

– Я подожду.

– Вам чай, кофе? – Дежурный вопрос, с ожиданием обычного отказа.

Мне было жарко, побаливала правая кисть, к тому же время уходило, и я как можно вежливее попросил:

– Стакан воды, пожалуйста, и холодной.

У секретарши слегка расширились глаза от моей наглости.

– Боюсь, только теплая, из чайника. Хотите?

– Нет.

Я не присел в кресло, а стал прохаживаться по просторной приемной. В углу было организовано что-то вроде выставки продукции завода. Скучная бурая облицовочная плитка, мутные стеклянные блоки, какими пятьдесят лет выкладывают стены в заводских душевых и совхозных коровниках. Смотреть на все это было противно – будто попал на двадцать лет назад, и вот-вот из-за глухих дверей выйдут со своего партсобрания «товарищи»...

«Товарищи» вышли только минут через двадцать. Очень уставшие, с озабоченными лицами, обтирая платками лбы и шеи. Раньше, пожалуй, со скучных партсобраний выходили много веселей. Из-за двойных дверей с тамбуром появились сначала пятеро, а вслед за ними, с мрачным видом провожая гостей, знакомый мне генеральный директор. Пахнуло табачным застоялым дымом и жаром засидевшихся тел. В просторной приемной мгновенно стало тесно. Все шестеро, выговорившись за два часа, теперь только молча пожимали руки или прохладно кивали друг другу. Только один, пожилой и широкий в плечах, прощаясь с генеральным, прокряхтел:

– Эх-хе-хе, Ваня...

Директор в ответ только цокнул языком.

Наконец гости разошлись, но генеральный, скользнув по мне усталым взором, как будто не узнал меня. Пришлось сделать несколько шагов навстречу, и тот, словно испугавшись, слегка отпрянул. «Нервишки, однако», – подумал я, а вслух спросил:

– Вы освободились, Иван Петрович?

– Ах, да-да... я забыл. Галочка, я закончу с товарищем и приму душ. Никого не впускай. Меня нет.

– Иван Петрович, вам после душа чай или?..

– «Или», и холодненького. Проходите.

Не кабинет это был, а зал. В те времена, когда строили завод, на начальственной важности не экономили. В широкий тяжелый стол упирался другой, узкий и длинный, для совещаний, персон на двадцать, застеленный темно-красной плюшевой скатертью, пепельница на нем была полна окурков. Я присел.

– Вот такие-то делишки... – Директор похлопал по карманам пиджака, вынул связку ключей и склонился над сейфом, спиной ко мне. Сейф был старый, советский, окрашенный красно-бурой краской, похожей на ту, которой красят в деревнях полы. Он поискал что-то среди папок, вынул конверт и повернулся ко мне, оставив сейф распахнутым.

– Любуйтесь.

На ксерокопиях было всего по несколько строчек. Темные полосы повторяли линии сгибов: значит, оригиналы были сложены вчетверо и приходили в почтовых конвертах.

– Конверты у вас?

– У следователя. Но... один остался, последний.

Текст был отпечатан на лазерном принтере, стандартным шрифтом. Технических особенностей, значит, быть не могло, с лупой разглядывать нечего, не то что раньше, когда у каждого листка из пишущих машинок была своя индивидуальность.

– И еще... – вытянул вперед указательный палец хозяин кабинета, – хотя, конечно, вы понимаете. Это строго конфиденциально... содержание, я имею в виду.

Я пробежал строчки глазами, отметив единый стиль исполнения, информированность об адресате, образованность и литературное дарование автора. «Скоро ты умрешь», «Завещание пиши, недолго осталось», «Не почувствуешь, не заметишь ее, костлявую, – чисто сделаем», «Много пьешь – это правильно, умрешь легче», «Украл ты много. Не мучает? Скоро, скоро», «На счетчике ты уже, тик-так, тик-так», «Всех обокрал, никого не оставил? Ты эти акции с собой в могилу или в печь крематория?», «Ай-ай, а протокол-то того», «Сей год не переживешь», «Письмеца больше не жди, тик-так, тик-так», «Оплатили мы твой заказ, недорого киллер взял за тебя, скоро-скоро», «А это уже самое последнее».

– Показывали кому-нибудь, кроме следователя?

– Нет.

– Можно посмотреть конверт?

Адрес на конверте был отпечатан на принтере, строчки смещены. Московские почтовые штемпели. Настораживающее: «Генеральному директору. Лично в руки».

– Полгода нервы мочалят. Говорю, привык к этому, каждое утро письмецо или весточку жду. Или пули.

– Прессуют вас, Иван Петрович. Что хотят?

– Да что они все от нас хотят? Деньги хотят! Деньги, деньги, будь они прокляты...

– Только хотят каждый раз по-разному. Расскажите, без этого я не возьмусь.

– Завод им мой нужен. Весь завод. Рейдерам этим... – и он грязно выматерился.

– Вы что, их уже знаете?

– Знаю не знаю, а вижу, как наезжают. Уже полгода...

– Не приходило в голову, что письмеца от них?

– Не дурак, слава Богу.

– Полиции о наезде сообщили?

– Нет, не говорил о наезде, не соображают они в этом, потому что законов нет толковых. А те отопрутся, не докажешь ничего, только хуже будет!

Я оторвался от бумаг и посмотрел на него: богатый, усталый и несчастный. Я много таких повидал, и всегда они в такие минуты похожи друг на друга. Лучи позднего солнца падали на стол, на распахнутый сейф, и в нем, в сумерках верхней полки, ослепительной точкой блестел никелированный металл.

– Не носите с собой? – кивнул я на сейф.

– А что толку! Только пиджак промаслишь. С перепугу купил, оформил разрешение. Потаскал с собой в кармане неделю...

– Красиво блестит. Барабанный?

– «Смит-вессон», на шесть трупов. – Он повернулся к сейфу, вынул оттуда револьвер и протянул мне.

Игрушка с коротким бульдожьим стволом легла в мою ладонь, будто родилась для нее, ладно и туго. Это была классика детективных романов, калибр .38 Special, никелированный. Я с сожалением вернул эту прелесть хозяину.