Таро Люцифера - Олег Маркеев

— Тебя послушать, так и воевать не надо, — поморщился Корсаков. — Рассыпаться по лесам да обозы хватать. Не по чести это. Сойтись грудь в грудь, глаза в глаза! Штык на штык, клинок на клинок, вот это по мне. — Он попытался взбить едва пробившиеся усы. — Чтобы ветер в ушах, чтобы картечь в лицо!

— Не приведи Господь! — Головко перекрестился. — Я, слава тебе Боже, и ветру нахлебался, и картечи наелся. Еще под, как его… Прейсиш-Эйлау.[2]

— Бывалый ты, а рассуждаешь, словно и пороху не нюхал! Не дело это — труса перед неприятелем праздновать. Коли уж начали войну, так надобно сражаться, а не по зимним квартирам сиднем сидеть.

— Воевать с умом надо. Так, чтобы и супостата заломать, и самому живу быть. У нас, на Дону, как сполох[3] объявили, Матвей Иванович[4] в первые полки собрал только матерых казаков. Домовитые все, да семейные… За царя и отечество лечь-то мы завсегда готовы. А ляжем мы, не приведи Господь, кто детей поднимет?

Корсаков поправил кивер, опустил подбородный ремень с золотой чешуей.

— Я бы на войну семейных не брал, — сказал он категорично. — Удали в вас мало.

Головков зло блеснул глазами.

— Напрасно вы так, господин корнет. Война войной, а что сирот-то плодить?

— Ладно, не обижайся, Георгий Иванович, это я к слову, — стушевался корнет.

Дом князя Козловского, расположенный за ажурной чугунной оградой, напоминал небольшой дворец. Ворота были приоткрыты, но никаких признаков сборов не наблюдалось. Вопреки панике, охватившей город, князь отъезжать не торопился.

— Тю-ю, — разочаровано протянул хорунжий. — Нешто так делается? Застрянем мы тут, ваше благородие. Как есть, застрянем! Солнце-то вон уже где, а они тут и не чешутся!

Корсаков бросил взгляд на блекнущее небо и нахмурился

— Разберемся.

В окне второго этажа мелькнул силуэт мужчины в черном сюртуке.

Корсаков спешился возле крыльца, передал повод казаку и, всбежал по широким мраморным ступеням. Только взялся за медную массивную ручку, как дверь сама отворилась.

— Чего угодно, господа? — Мужчина в черном сюртуке вежливо поклонился, однако встал так, чтобы загородить дорогу.

У него было бледное лицо, прилизанные редкие волосы. Запавшие, покрасневшие глаза смотрели настороженно.

— Лейб-гвардии гусарского полка корнет Корсаков. Прибыл для сопровождения его сиятельства князя Козловского, — представился Корсаков.

Мужчина через его плечо с неудовольствием оглядел казаков, привязывающих лошадей к ограде.

— Секретарь его сиятельства, — представился он. Шагнул в сторону. — Прошу господа. Я доложу Николаю Михайловичу.

Корсаков первым шагнул в прохладу дома. Хорунжий, приотстав на полшага, проследовал за ним. Оглядев улицу, мужчина прикрыл дверь и направился к лестнице на второй этаж.

— Что же вы со сборами не торопитесь? — спросил Корсаков, оглядев не тронутую обстановку прихожей.

— Князь велел с собой взять только библиотеку. Книги уже уложили. Ждем-с подводы из имения, — с достоинством ответил секретарь.

— Слышь, милый, как тебя там, — кашлянув, сказал ему в спину Головко, — нам бы коней напоить.

— Я доложу князю, — не оборачиваясь, ответил мужчина.

Свечи сгорели на треть. На серебре подсвечника наросла гроздь полупрозрачных стеариновых слез. В неподвижном воздухе язычки пламени горели ровно, с едва слышным потрескиванием.

Николай Михайлович Козловский, тучный пожилой мужчина, с тяжелым одутловатым лицом, подавшись вперед в кресле, склонился над ломберным столом. В руках он держал колоду карт, размером в два раза больше обыкновенных игральных.

Странные рисунки, напоминавшие изломанные страданием фигуры с картин Иеронимуса Босха, диковинные для обычных игральных и даже для запретных карт Таро, оставляли его совершенно равнодушным. По всему было видно, что иметь дело со страшными и странными картами для него привычно. Не торопясь, помаргивая подслеповатыми глазками под набрякшими веками, он выкладывал карты перед собой на стол, шепотом комментируя расклад.

— Туз земли ляжет слева, семерка мечей рядом, и тогда Глупец остается один… Девятка огня внизу, король Воды подле нее. И что в итоге? — Князь выложил последнюю оставшуюся карту в пустую ячейку пасьянса. — Все то же самое!

Несколько мгновений он смотрел на получившуюся комбинацию.

— Фатум, сиречь — судьба! — изрек он.

Подрагивающими пальцами, с уже проступившими на коже коричневыми старческими пятнышками, обхватил бутылку темного стекла. Налил в бокал напиток прозрачного сенного цвета. В густом от тепла свечей воздухе распустилось облачко аромата дорогого коньяку.

Князь, покачивая, поднес бокал к свету. Полюбовался игрой света, дробившегося на хрустальных гранях. Покатав напиток по стенкам бокала, он сделал глоток. Посмаковал под языком сладкую горечь.

— Фатум! — повторил князь.

Выбрав гусиное перо, Николай Михайлович придирчиво осмотрел кончик и, попробовав его на бумаге, обмакнул в серебряную чернильницу.

Почерк у него был тяжелый, с наклоном влево, но четкий и разборчивый. Странные угловатые значки, напоминавшие то ли руническое, то ли шумерское письмо, быстро заполняли строку за строкой, видно было, что подобная тайнопись для князя привычна. Дописав очередную строку, он отложил перо, и снова взялся за колоду.

— C’est plus simle que ca,[5] — пробормотал он.

Пламя свечей дрогнуло, тени на стенах затрепетали. Князь повернул голову, покосился через плечо.

— Сильвестр, я просил не тревожить! — проворчал он.

— Прошу прощения, ваше сиятельство. Прибыли казаки для сопровождения под началом корнета лейб-гвардии гусарского полка. — Мужчина в черном сюртуке остановился, на пороге, чуть склонив голову в поклоне. — Воды для лошадей просят.

— Так дай воды! — чуть раздраженно ответил Козловский. — Вели подождать. Скажи, собирается князь. Не знаю… Вина им предложи. Да смотри, немного! Корнета проведи в гостиную. Подай, что попросит.

— Слушаюсь, ваше сиятельство. — Он помялся. — Подводы так и не прибыли, ваше сиятельство. Что делать?

— Едут, они едут! Через час здесь будут, не сомневайся. А пока вели коляску запрягать. Людишкам скажи, пусть собираются. А то от страха, поди, уже разбежаться готовы.

Секретарь с поклоном отступил за дверь.

Николай Михайлович вновь разложил карты. Сверил расклад с записями в блокноте и тяжело вздохнул.

— Да, судьбу не обманешь.

Чуть склонив голову, он уставился на пламя свечей. Взгляд его стал мутным, пустым. Казалось, что старый князь заснул с открытыми глазами.